Том 7. Так называемая личная жизнь - Константин Михайлович Симонов
– Давайте двойку через двадцать третий!
Двадцать третий был штаб дивизии, двойка – штаб армии.
– Товарищ член Военного совета, – с полминуты нетерпеливо продержав трубку около уха, сказал он. – Говорит Ефимов. – Он был взволнован и пренебрег условными позывными. – Отбились. Потери большие. – Он повернулся в сторону Ковтуна. – Два командира полка – девяносто четвертого и девяносто пятого, – один контужен, другой ранен, но отбились! Уложили противника – счету нет, сами такого еще не видели. Благодарю! Понятно. Благодарю! К восемнадцати не успею, а в девятнадцать буду. Собирайте. Хорошо. У меня тоже все… Ах, тришкин кафтан, тришкин кафтан, – вздохнул он, имея в виду не только вышедшего из строя Ковтуна, но и свой разговор с членом Военного совета. Ставка утвердила его командующим, и надо было решать, кому сдавать дивизию. Он вздохнул еще раз и сказал телефонисту, чтобы тот соединил его с командиром второго батальона Слеповым. – А ты, Левашов, – обратился Ефимов к Левашову, пока телефонист вызывал Слепова, – пошли кого-нибудь, чтобы мою полуторку подогнали.
– Как бы не обстреляли, – сказал Левашов.
– Сейчас не обстреляют, – уверенно сказал Ефимов и снова нагнулся к Ковтуну: – Больно?
– Не знаю, товарищ генерал, еще не расчухался.
– Чем санитарки ждать, в кабину моей полуторки сядешь – и прямо до первой градской больницы. Была градская, а стала наша. Полдивизии в ней перележало. Ну, что там у вас? – заторопил он телефониста. – Где Слепов?
– Докладывают – в роту пошел. Сейчас соединят.
– Думаю вместо вас пока Слепова на полк поставить, – сказал Ефимов, обращаясь к Ковтуну. – Какого вы о нем мнения?
– Не успел составить, товарищ генерал, – ответил Ковтун.
– Это, впрочем, верно, – сказал Ефимов. – Вернетесь из госпиталя, составите!
– Утешаете, товарищ генерал.
– А раненых положено утешать.
– Обидно, что обратно в дивизию навряд ли попаду, – с горечью сказал Ковтун.
– Почему? Рапорт по команде: хочу продолжать несение службы в своей части!
– Ответят, что не кадровый. Послужил в одной – послужишь в другой. Да и какие уж тут претензии, когда война.
– А по мне, такие претензии на войне должны больше уважаться, чем в мирное время. И кто имел возможность уважить такой рапорт, а не уважил – дурак! – сердито сказал Ефимов.
Он принял из рук телефониста трубку и, спросив Слепова, через сколько времени тот может прибыть сюда, приказал явиться, сдав батальон заместителю.
Подминая под себя кусты, ефимовская полуторка подъехала к самому окопу. Левашов вместе с Ефимовым помог Ковтуну вылезти из окопа. Хотя в посадках было почти сухо, Ковтуну от потери крови казалось, что он при каждом шаге вытягивает ноги из-под земли.
Доведя Ковтуна до машины, Левашов забежал с другой стороны и, перегнувшись через руль, помог ему усесться в кабине.
Лицо Ковтуна побелело от усилия, с которым он все-таки дошел до машины своими ногами.
– Спасибо за службу, капитан Ковтун! – глядя в бледное лицо Ковтуна, сказал Ефимов. – А вы, Тимченко, отвезете капитана в госпиталь и возвращайтесь за мной в штаб полка. Да поосторожней его везите, – вдруг прикрикнул он. – Знаете, что значит ездить осторожно?
– Так точно! – бодро ответил шофер, хотя за три месяца езды с Ефимовым запамятовал, что значит ездить осторожно.
– Сказка про белого бычка, товарищ генерал, – опечаленно сказал Левашов, когда машина отъехала. – Не везет девяносто пятому.
– Как ваше мнение о Слепове? – вместо ответа спросил Ефимов.
– Как прикажете, – сказал Левашов.
– А ты не фордыбачься, – сказал Ефимов. – Твой характер мне известен. А что заранее с тобой не посоветовался – прощения просить не буду, тем более что ты все равно бы назвал Слепова. Так или нет?
– Так, – Левашов улыбнулся.
– Чего улыбаешься?
– Конечно, есть еще одна кандидатура, – продолжая улыбаться, сказал Левашов.
– Старая песня. Только не пойму, на что напрашиваешься: на похвалу или на выговор?
– На выговор, товарищ генерал. Хотя бывали, конечно, в жизни случаи…
В словах Левашова содержался намек на прошлое самого Ефимова, который перешел с политической работы на строевую только в середине гражданской войны.
– Мало ли что тогда бывало.
– Знаю, полком командовать не дадите, а с батальоном справился бы, – сказал Левашов.
– А мне не надо, чтобы вы справлялись с батальоном. – Ефимов вернулся к обращению на «вы». – Хотел бы верить, что придет время, и вы справитесь с дивизией в качестве ее комиссара. Но для этого вам надо поменьше пить и матерщинничать, пореже показывать, заметьте, не проявлять, а показывать свою храбрость, а главное, научиться считать про себя до трех, прежде чем сказать или скомандовать.
– Почему до трех? – не сразу понял Левашов.
– А чтобы за это время успеть подумать, соблюдая нормальный процесс: сперва подумал – потом сказал, а не наоборот. Вот Слепов, – издали кивнув на появившегося в конце окопа саженного капитана в каске и накинутой на плечи плащ-палатке, – тот, наоборот, иногда слишком долго думает. Советую взаимно поделиться опытом. Здравствуйте, Слепов!
Слепов приложил руку к большой лобастой голове и посмотрел на Ефимова внимательным медленным взглядом. Попав в девятнадцатом году воспитанником музыкантской команды в этот самый полк, Слепов служил в нем уже двадцать два года и понемногу, каждый раз с великим трудом, но зато прочно поднимался со ступеньки на ступеньку. Не первый день зная Слепова, Ефимов верил, что этот неповоротливый человек исправно потянет полк в одной упряжке с умным, но зарывающимся Левашовым.
– Принимайте полк, Слепов, – сказал Ефимов и снизу вверх – на Слепова все без исключения смотрели снизу вверх – поглядел в неподвижное, топором вырубленное лицо капитана,
– Слушаюсь, – сказал Слепов, и, хотя это было самое значительное мгновение во всей его армейской жизни, его лицо не выразило никаких чувств.
16
Ефимов пробыл на передовой еще около часа. Весь день, пока шел бой, он чувствовал себя по-прежнему командиром дивизии, но с тех пор, узнав, что его назначение на армию состоялось, с каждой минутой все больше отвлекался мыслями в будущее.
Уже на обратном пути один из тех снарядов, что немцы наугад бросали перед ужином, чуть не накрыл Ефимова и всех, кто с ним был. Ефимов едва успел соскочить с «танка». Поднявшись, он увидел Левашова, который держался правой рукой за левую.
– Зацепило?
Левашов, закатав рукав гимнастерки, пощупал застрявшие под кожей мелкие осколки.
– Ничего, – сказал он, – как слону дробина – фельдшер вынет.
– Вот что, – сказал Ефимов, – мне надоело с вами возиться.
Я вам уже в прошлый раз приказывал пойти после ранения в медсанбат; тогда открутились, но на этот раз – пойдете! Подумаешь мне, незаменимый!
– Так что это за ранение? Курам на смех, бекасинник! – снова ощупывая руку,
