Летние гости - Владимир Арсентьевич Ситников
— Не заговаривай зубы, — обрезал его Гырдымов.
Филипп вынес бутыль в коридор и грохнул о каменные плиты.
— Шел бы ты лучше, святая борода, на деревенские игрища девок веселить, — наставительно сказал он.
Двинулись дальше.
— А тут убогой, хворый живет, — показал ключарь на соседнюю келью. — Отдаст богу душу скоро.
Филипп заглянул в темную, как нора, келью. Склепный смрад ударил в нос. В полутьме, с которой не справлялась квелая лампадка, разглядел он в алькове кровать, на которой лежал человек с истаявшим лицом, с белой, как луковая мочка, бородой. Заостренно торчал алебастровый нос. Жизнь, видать, дотлевала в монахе.
Филипп захлопнул дверь, потянул Гырдымова за рукав. Ему было не по себе. Человек умирает, а тут…
— Давай не пойдем, какие там ценности.
Но Гырдымов вырвал рукав, сурово свел брови.
— Они на это и рассчитывают. Там, поди, черт-те что есть, — прошептал он.
— Ну, ты сходи один, — попросил Спартак.
— Верующий ты, что ль?
— Да нет.
Гырдымов ругнулся. Ключарь посматривал на них. Ждал.
Антон решительно шагнул в келью.
С этой минуты Филипп стал казаться себе слабым чистюлей. «Ишь испугался». И, превозмогая брезгливость, зашел в келью, стал на пороге. Сейчас еще четче была парафинная белизна лица. Хворый монах замогильным голосом прошамкал что-то Гырдымову. Тот заглянул под кровать, за иконы и, морщась, вышел в коридор. С Филиппом он говорить больше не хотел, казалось, не замечал его.
— А тут епископ Исидор, — почтительным шепотом сказал ключарь, показывая на следующую келью.
У Гырдымова зажглись глаза. Он помягчел.
— Вот я его спрошу, как он Гришку-то Распутина хоронил.
Главарь вятских нищих жил неплохо. Вся передняя стена, где стоял киот, обита была черным бархатом. В душу пролезает смутный трепет, когда стоишь перед большеглазыми, в упор смотрящими из черного угла святыми.
Епископ Исидор был на этот раз не в маскарадных сношенных сапогах и не в засаленной камилавке, а в шубе на дорогом меху. Куда-то он собирался.
— Зайдите обратно, — приказал Гырдымов, — пока станем описывать, быть на месте.
В келье лежали пудовые книги с золоченными обрезами и ажурными застежками. «Пять штук таких одной рукой, наверное, не поднять», — подумал Филипп. Епископ взял одну такую книгу, раскрыл, и Гырдымов не остановил его.
Особенное лицо было у епископа. Увидев раз, такое не забудешь. Широкие черные брови и светлые холодные глаза. Красивая седеющая борода, расчесанная аккуратно, волос к волоску, отливала черненым серебром. Сам он, высокий, плавный, двигался бесшумно, бесшумно перелистывал страницы.
— Какие есть ценности? — севшим голосом спросил Гырдымов.
Епископ развел руками: все на виду, мол. Что считать ценностью?
Филипп нашел в нише кривую золоченую саблю. Довольно хмыкнул, выдвинул клинок — на нем было выгравировано: «За храбрость!»
— Ого, — издал он одобрительный звук и посмотрел на епископа с уважением. Вот это поп! И шашкой рубить умеет.
— Преосвященный владыка в миру был офицером, в Балканском походе участвовал, — с почтением сказал ключарь.
Филипп нерешительно держал в руках саблю. Оружие надо изъять. А это забирать ли?
— Холодное и огнестрельное все надо взять, — сказал Гырдымов.
«Молодец все-таки Антон, — подумал Филипп, — твердо ведет линию».
Антон записал в школьной тетрадочке расписку о том, что конфискована сабля у гражданина епископа Исидора.
Перед уходом Гырдымов решился, спросил Исидора:
— Говорят, ты, преосвященный, Распутина хоронил, скажи, здорово его князь Юсупов отделал, а?
Исидор пристально взглянул на Антона, отложил книгу.
— У меня провалы в памяти. Я многого не помню. И такого не помню. — Он легко выдержал натренированный взгляд Гырдымова.
— Ну ладно, пошли, — сказал Антон Спартаку. — Не желает епископ тайности открывать.
Осмотрели еще несколько келий. У одного монаха оказалась целая стопа открыток с нагими женщинами. Куда там козлоногому мужику с красавицей из жогинской квартиры.
— Не тем, святые, занимаетесь, — сказал Гырдымов и бросил открытки в печь.
Дальше надо было идти в монастырскую церковь. Они спустились по переходу — впереди ключарь, за ним Гырдымов с саблей под мышкой.
Ключарь остановился, тряхнул связкой.
— От храмовых-то дверей ключа нету. Знать, обтерялся, — конфузливо сказал он. — Сходить?
— Сходи, да побыстрее, — поторопил Гырдымов.
Ключарь выскользнул за дверь, и вдруг послышался четкий щелчок замка. Скорее по глазам Гырдымова, чем сам, понял Филипп: случилось что-то оплошное, метнулся к двери, ударил кулаками и осатанело заорал:
— Эй, не озоруй! Открой сейчас же. Застрелю!
Все это под высоким потолком разбилось на много голосов: «Лю-лю-лю-лю!» Поднялся гул и в пустой церкви. Вдвоем они навалились на неподатливую, окованную желтой медью дверь. Пыхтели, жали, но она даже не скрипнула. В это время щелкнул замок второй, дальней двери, и Гырдымов зло плюнул.
— Развесили уши с тобой, — ругнулся он. — Ты-то рядом был, мог бы ногу сунуть.
— Кабы знал я, — огрызнулся Филипп.
Теперь им обоим хотелось найти виноватого. Гырдымов подошел к двери, осмотрел замочную скважину, зачем-то вытащил маузер.
— Не стрелять ли хочешь? Свинцом сталь не пробьешь.
Гырдымов не ответил, но маузер спрятал. Филипп видел один выход — стучать в дверь. И он начал барабанить кулаками, пока они не заболели, но стук был напрасным. Стих гул в купольной выси, и опять навалилась тишина, в коридорах ни шороха. Тогда Филипп стал гвоздить в дверь каблуками. Он бил истово, не жалея себя. В конце концов ему начало казаться, что задники ботинок давно размочалились и теперь начинают измочаливаться пятки. Но он не отступался. Колотил.
— Да хватит, — скривился Антон. — Голова у тебя или болванка шапку шить? Что он, на погибель себе откроет теперь?
Филипп обиделся. Гырдымов мог уесть. Сквалыжный же у него характер.
Надо было что-то делать. Не сидеть же между запертыми дверями, пока не начнут их искать ребята из отряда. А пока ищут, тут монахи обоих помаленьку изведут. Не зря ведь заперли. Самим, пожалуй, не выбраться. Нет, можно выбраться через окошко. Узкое зарешеченное окошко, до которого Филипп даже рукой не дотягивался. И Гырдымов, видимо, об этом подумал.
— Ну-ка, подойди сюда, — сказал он. — Подсади-ка меня.
Филипп послушно подошел и подставил спину. Гырдымов вскарабкался ему на плечи, потом встал ногами и как-то сумел угнездиться на маленьком подоконничке. Он обрушил вниз рукоятью маузера стекла обеих рам и, уцепившись руками за решетку, начал трясти ее, потом попросил саблю и поковырял стену. Нет, эта затея была напрасная. Работы на день, и оружие изведешь.
— Что там видно? — спросил Филипп.
— Видно, вон твоя краля с каким-то ухажером прогуливается, — сказал Гырдымов. Не мог он без того, чтобы не съязвить.
Филиппу стало тоскливо. Он сидел в погребном холоде и видел только силуэт Антона. А
