Гусейн Аббасзаде - Трудный рейс Алибалы
— Алибала-ами, это же ваша доля, дядя послал. Даже если подарок плох, его не возвращают. Ведь это послал не чужой человек, а ваш фронтовой товарищ. Почему не хотите принять?
«Явуз парень славный, и он, конечно, прав. Тем более что ничего не знает о нашем споре с Дадашем…» Алибала не хотел, чтобы отношения старших переносились на младших — это несправедливо, — и как можно мягче сказал:
— Явуз, сынок, матери моих детей дома нет, я один, на что мне одному столько мяса и фруктов? А семья у твоей сестры, наверное, не маленькая, прошу: забери это все и отдай, или у меня все испортится, жаль.
— Семья у моей сестры большая, Алибала-ами, но я им тоже всего привез. Вы ведь знаете, я одной ногой здесь, другой — в Кубе: часто сюда приезжаю и всегда привожу им мясо, фрукты и все необходимое. А это, как говорится, ваша доля, так что кушайте на здоровье.
— Да кто столько в состоянии скушать? Зачем же продукты должны портиться?
— Не испортятся, Алибала-ами. Суньте мясо в холодильное отделение, в морозильник, так оно и два меся ца пролежит, не испортится. Спелые фрукты ешьте, а крепкие положите на балкон, они там постепенно дойдут. Поймите меня, Алибала-ами, я не ленюсь приехать, машина на ближайшей автостоянке, могу сесть — и через пять минут у вас. Но не для того приеду, чтобы забрать то, что привез, а просто чтобы повидать вас.
— Явуз, сынок, очень тебя прошу: приезжай забери продукты, испортятся. Ведь Дадаш их не на поле подобрал, ты сам вчера говорил, что он покупает фрукты в селах. Раз деньги заплачены, зачем добру пропадать?
По настойчивости Алибалы Явуз наконец понял, что друг его дяди хочет вернуть гостинцы не потому, что их много и они могут испортиться, — тут причина посерьезней; похоже, Алибала не хочет иметь дело с Дадашем.
— Алибала-ами, я тут ни при чем. Дядя прислал эти гостинцы вам, я их привез, и теперь дело ваше, что хотите, то и делайте, обратно не возьму. Я позвонил, чтобы узнать, передали их вам или нет. Всего вам доброго, Алибала-ами! — И Явуз повесил трубку.
Алибала пожалел, что не спросил у него адрес сестры.
Расстроенный, Алибала лег в постель. Но долго, думая обо всем, а больше всего — о жене, не мог уснуть.
Утром он отнес большую тарелку груш и кусок мяса Асадулле-киши. Потом отрезал от туши еще добрую часть и вместе с фруктами отвез на улицу Касума Измайлова, Агадаи. Семья у того была большая, и он с благодарностью принял подарок Алибалы. Алибала поделился с Агадаи своей бедой, рассказал о болезни жены. Жена Агадаи, Месмаханум, изъявила готовность навестить Хырдаханум и долго расспрашивала, где находится больница.
От Агадаи Алибала поехал прямо к Хырдаханум. Он сидел у нее дольше обычного, угощал ее грушами, виноградом и тихо радовался, что она ест и что, судя по всему, состояние ее улучшается.
В тот день Алибала вернулся домой обнадеженным. Две ночи он не спал совершенно и теперь, едва прилег на диван, уснул. Проснулся только вечером, когда позвонил Асадулла-киши.
— Ай Алибала, — сказал старик, — я сварил пити из баранины. Такое душистое получилось… Сарыкёк положил. Загляденье, а не пити! Один кушать не могу. Ради аллаха, зайди ко мне, вместе поужинаем.
Алибала вспомнил, что Агадаи приглашал на бозбаш. Но друг живет далеко, а сосед — рядом. И не стал отказываться, тем более что сам ничего не готовил.
XIV
В милицию его вызвали повесткой. Вернувшись домой, он первым делом, не раздеваясь, как был, в плаще и шляпе, прошел на кухню, налил из крана большую чашку воды и выпил залпом — так его мучила жажда.
Прежде чем явиться в милицию, он зашел по пути к Хырдаханум. Долго сидел у нее. Доктора сказали, что ей стало хуже в последние три дня. Они делали все возможное, чтобы помочь ей, но улучшения пока не добились. Пригласили известного в городе кардиолога. Осмотрев Хырдаханум, профессор сказал, что лечение ведется верно, и назначил дополнительные препараты. И все-таки больной с каждым часом становилось все хуже, на глазах у мужа она таяла как свеча. Алибала являлся в больницу дважды в день, подолгу сидел у жены, терзаясь, что ничем не может помочь ей, потом ловил докторов, говорил с ними, слушал их утешения и снова шел к жене… И вот в такой напряженный момент его вызвали в милицию…
Раздевшись, он взял со стола телефон с длинным шпуром, сел на диван, поставил аппарат на колени, стал набирать номер, но, тут же дав отбой, призадумался. «Везет мне как утопленнику. О чем я думаю, о чем — они! Совсем потерял голову. Почему все это навалилось на меня сразу?»
Одной рукой он держал аппарат, другой снова набирал номер. Отозвался женский голос.
— Месмаханум, это ты?
— Я, Алибала-гардаш. Как Хырдаханум?
— Как и вчера.
— Да пощадит ее аллах!
— Агадаи дома?
— Да, вот услышал твое имя, подошел, передаю ему трубку.
— Агадаи, здравствуй!
— Здравствуй, как твои дела?
— Хуже некуда…
— Ты, брат, не отчаивайся. Крепись. Наберись терпения.
— Эх, Агадаи, дело ведь не только в болезни жены… Я попал еще в одну глупую историю. Не телефонный это разговор… Ты не мог бы приехать ко мне?
— Если надо — приеду.
— Надо, Агадаи, хочу посоветоваться с тобой.
— Тогда жди, сейчас выезжаю.
Поговорив с Агадаи, Алибала почувствовал некоторое облегчение. Между ними была разница в возрасте всего в один год, но Агадаи был куда опытнее, он мог дать Алибале хороший совет в любом деле и, может быть, в этом. «Правильно сделал, что позвонил Агадаи, Как я раньше об этом не подумал? Надо было еще в тот раз, когда я заходил к ним, рассказать о кубинской истории, может, уже что-нибудь удалось бы решить…»
Но от недавнего разговора в милиции он все еще не мог отвлечься и переживал его заново. Его возмутило, что майор Ковсарли с места в карьер дал понять, что он, Алибала Расулов, нечестный человек. Нашел, видите ли, жулика, рад! Все были бы такими нечестными, как Алибала Расулов! Куда с добром! Тогда и честным Ковсарля делать стало бы нечего… «Ты не похож на честного человека, Расулов», — сказал Ковсарли. Скажи такое кто-нибудь другой, он преподал бы сказавшему хороший урок. Но что поделаешь, говорил начальник, и говорил не без оснований. Если не вникать в мотивы поступка, он был прав. Ведь слепой видит, что проводник, немолодой человек и не щеголь, полный чемодан дорогих модных вещей вез не для себя. За такими вещами гоняют-ся модницы, молодежь. На вопрос Ковсарли, сколько у него детей, Алибала ответил, что один сын. «А где он?» — спросил Ковсарли. «Он военный, служит на Севере…» Только потом понял он смысл этих вопросов, когда Ковсарли сделал вывод, что вещи, привезенные им из Москвы, Алибала купил не для себя, не для детей, Алибала не стал спорить, он только старался выиграть время и не разозлить майора, что могло бы повлиять на ход дела, — это он понимал. Да, сотворил глупость, сдуру влип в грязную историю, и теперь уж нечего хорохориться, надо постараться спокойно, с достоинством выбраться из нее. В конце разговора Ковсарли сказал: «Вот тебе бумага, вот тебе ручка, садись и пиши объяснение, где и для чего накупил этих дефицитных вещей». Бумажку в Кубе Алибала написал не раздумывая. Теперь приходилось думать. А времени не было. Алибала вынужден был сказать, что жена лежит в больнице в тяжелом состоянии и он сейчас не в себе, не может сосредоточиться… Если можно, он напишет объяснение дома, в спокойной обстановке, и принесет завтра. Ковсарли почувствовал, что он не ищет повода уклониться от объяснений, что у него действительно что-то неладно в семье, подумал и сказал: «Ладно, напишешь дома, утром принесешь».
А что писать? Ковсарли чуток, как гусь, его не проведешь на байке о том, что он привез этот, будь он проклят, дефицит не для продажи, а для знакомых. Посмотрим, что посоветует Агадаи. Если сознаться, что чемодан принадлежит Дадашу, майор будет рад, и Дадаш пропал. Что делать, в этом тоже нельзя признаваться. Кроме всего прочего, если сказать правду, Дадаш решит, что Алибала его продал, отомстил за тот спор в гостинице. Ничего хуже и представить нельзя… Вообще нельзя отступиться от сказанного — совсем опозоришься, смешаешь себя с грязью в глазах людей, в глазах семьи Дадаша…
Он вспомнил, как суетились вокруг него жена и дочь Дадаша. А внуки уселись у него на коленях — одному было четыре года, другому — шесть, такие милые курчавые мальчики — и оба наперебой спрашивали: «Ты дедушкин товарищ? Вы вместе с дедушкой били на фронте фашистов? У тебя тоже есть внуки? Почему ты не привез их к нам, мы вместе играли бы». Когда он, выпив стакан чаю, вместе с Явузом собрался идти в милицию, жена Дадаша со слезами на глазах просила помочь мужу: «Вся надежда на вас, Алибала-гардаш». Вспоминая об этом, Алибала переставал чувствовать неприязнь к Дадашу… Что делать? Вниз плюнешь борода, вверх плюнешь — усы… И Дадаша нельзя подводить, и самому в луже неохота барахтаться…
