Сергей Крутилин - Грехи наши тяжкие
Почта поступала всегда в одно и то же время — после обеда.
После обеда, отдохнув часок, Варгин приезжал в правление и, если не было никаких срочных дел, разбирал почту.
Тихон Иванович — в очках, большерукий — вскрывал конверты и просматривал письма. Писем было много: и на машинке, и от руки, и напечатанные типографским способом. Чаще всего, посмотрев на письмо, он уже знал, о чем речь, и потому откладывал, чтобы передали агроному или бухгалтеру. Но иногда случались письма, которые он перечитывал по два раза, стараясь вникнуть в смысл.
«Сообщаем, что пункт искусственного осеменения на вновь возводимом комплексе создается за счет колхоза. Заранее предупреждаем вас, чтобы вы выделили помещение и средства. Сыроваткин».
Кто такой Сыроваткин, Тихон Иванович не знал. Поэтому, взяв карандаш, на уголке письма написал: «Зоотехнику» — и расписался, как всегда четко: «Т. Варгин».
Писем в почте было много, десятка полтора, поэтому Тихон Иванович не сразу обратил внимание на эту открыточку. Она была слишком буднична. Обыкновенная открытка. И однако, Варгин вздрогнул, увидев ее. На ней был адрес, написанный от руки: «Варгину Т. И., председателю колхоза «Рассвет», явиться 15 июня с. г., в 10 часов утра, к следователю Гужову В. П. — в качестве свидетеля».
Варгина успокаивала только последняя фраза: «в качестве свидетеля». Но что бы там ни написано, а свои показания надо хорошенько продумать. Когда дело касается следователя — тут никто ему не советчик. Верти не верти, а ответ держать придется ему одному».
Варгин — тертый калач, его голыми руками не поймаешь.
Тихон Иванович сказал секретарше, что плохо себя чувствует, и поехал домой. Он взял Лешу, чтобы в дороге подробнее расспросить обо всем: о самом следователе, об обстановке следствия и т. д. Варгин никогда не унижался ни перед кем, даже перед начальством. Однако он поборол свою гордыню.
— Ну как, Леша, свадьба? — спросил Тихон Иванович для начала разговора.
— Все прошло хорошо, Тихон Иванч. Пели мужики — от вольного.
— Пели — это хорошо. — Варгин помолчал. — Леш, я тоже получил открытку, — сказал Тихон Иванович, когда миновали деревню. — У тебя что было написано?
— Было написано: «в качестве свидетеля».
— И у меня — то же.
— Знаете, Тихон Иванович, как я волновался, — признался Леша. — Две ночи кряду не спал, все думал: мало ли что написано: «свидетель». А ну как форменный допрос снимать будут? Я ведь сам эти наконечники гнул.
Варгин молчал — он думал о том же. Но так уж человек устроен, что ему не терпится услышать слова успокоения.
— Потом самому смешны были свои страхи, — продолжал Леша. — Не вызывают больше. Знать, не нужон.
Тихон Иванович отпустил Лешу, а сам через сквер — не спеша, старческой походкой — пошел в райком.
Долгачева была у себя, хотя и не одна. Варгин знал, что Екатерина Алексеевна занята, беседует с Грибановым. Надо бы подождать. Но Тихон Иванович ждать не умел. За долгое время председательствования он выработал в себе такую привычку — не ждать. Если бы он ожидал в приемных, то ему и руководить-то было бы некогда. А в приемной Долгачевой он и в лучшее время никогда не ожидал — заходил, когда ему надо.
По виду, а — а Варгин внимательно следил за взглядом Долгачевой, — Екатерина Алексеевна обрадовалась его приходу. Она легко вышла из-за стола, поздоровалась и, усадив Тихона Ивановича в кресло, подала ему стопку бумаги, сшитой скрепкой. «Небось опять проект постановления», — подумал Тихон Иванович, присаживаясь.
— Посмотрите, это моя статья, — сказала Долгачева. — Может, у вас будут замечания? Почитайте. Подумайте. А мы с Юрием Митрофановичем пока докончим разговор.
Екатерина Алексеевна вернулась к столу и, присев, продолжила слушать Грибанова, что-то говорившего ей.
Тихон Иванович погрузился в кресло и сначала проглядел странички. Статья была большая, и в конце ее значилась подпись Долгачевой, что она первый секретарь райкома и кандидат экономических наук.
Потом он снова вернулся к началу, посматривая, не освободилась ли Екатерина Алексеевна.
Даже при таком чтении Тихон Иванович заметил, что разговор в статье шел о старых бедах — о том, что село стареет, беднеет молодежью; что на фермах не хватает доярок, некому работать на полях; что хозяйства Нечерноземья неправильно развиваются.
«Нас нацеливают на производство зерна, — писала Долгачева. — Между тем в нынешнем году только одному хозяйству района — колхозу «Рассвет» (председатель Варгин Т. И.) удалось получить по 24 центнера пшеницы с гектара. А в большинстве хозяйств района урожаи зерновых вот уже на протяжении двух десятилетий не превышают восьми центнеров с гектара».
Упоминание о нем, о его колхозе Тихону Ивановичу было приятно. Она не заметил, как прочел всю статью. Долгачева выступала за новую структуру посевных площадей, за увеличение производства молока, мяса, овощей.
— Спасибо, Екатерина Алексеевна, за добрые слова, — сказал Варгин, когда Долгачева, закончив дела, распрощалась с Грибановым и проводила его до двери. — Хорошая статья, — добавил он и зачем-то пожал руку Екатерине Алексеевне.
— Рано поздравляете, Тихон Иванович, — сказала она. — Как бы мне нахлобучку за нее не получить.
— Почему?
— Потому, дорогой Тихон Иванович, что я стараюсь повернуть колесо в обратную сторону. А у нас как принято? — спросила она и сама же ответила: — Зерно — всему голова. Но это верно, скажем, для Поволжья и Казахстана. А мы, по моему, должны давать государству как можно больше молока, мяса, овощей. Зерновое дело у нас налажено: трактор пашет, сеялка сеет, комбайн убирает. А кто будет убирать овощи? Нужны машины. Их нет. Нужны люди — их тоже нет. Вот почему трудное это дело. Не посоветовалась с кем надо.
— Но тут же указано: «В порядке дискуссии». Вот и давайте соберемся — обсудим.
— Обсудят, не беспокойтесь.
Долгачева вернулась к столу, устало опустилась в кресло. Теперь их разделял только стол. Но был он широк, просторен, как пашня. Обычно стол Долгачевой был завален бумагами, записками. Нынче же, видимо, закончив статью, Екатерина Алексеевна убрала все со стола.
Не говоря ни слова, Варгин положил на стол повестку. Долгачева взяла ее и несколько минут разглядывала, словно изучая. Тихон Иванович вглядывался в лицо Екатерины Алексеевны, стараясь по мимолетным изменениям уловить отношение Долгачевой ко всему этому.
Было еще светло, но стены кабинета, только что освещенные заходящим солнцем, уже погасли, и лицо Екатерины Алексеевны было в тени, поэтому выражения ее лица Варгин не видел. «Она нарочно делает вид, что равнодушна, — подумал Варгин. — А сама небось все знает. Наверное, в райкоме был уже об этом разговор».
— Ну какой я могу дать совет? — заговорила Екатерина Алексеевна, откладывая в сторону повестку. Ее усталые глаза не доверительно, как всегда, а скорее внимательно остановились на Варгине. — Поезжайте. Помогите следствию. Расскажите все, что знаете о Косульникове и его делах. — Она встала и, подойдя к балконной двери, открыла ее. В кабинете запахло тополиными листьями. — Могу только сожалеть, что вовремя не остановила вас. Надо было отговорить от этого дела еще тогда, когда узнала. Надо было настоять на своем, а я вас послушалась. А теперь что ж, вместе с вами разделю вашу вину, если она обнаружится.
Долгачева от балкона вернулась к столу, села и долго смотрела на Варгина. Тихон Иванович не знал, что ему делать: пора было уходить, но у него не было сил подняться.
— Я вас предупреждала: не гонитесь за длинным рублем. Легких денег не бывает.
— Но мы на эти деньги построили комплекс. Осенью коров на новые фермы определим.
— Все это так. Но до осени надо еще дожить да расхлебать вот эту неприятность.
— Ничего! — уверенно сказал Тихон Иванович, чтобы успокоить Долгачеву. — Не в таких переплетах Варгин бывал.
9
Варгин стоял перед женой грустный и растерянный. Как ни старался Тихон Иванович, как ни разглаживал, бреясь, морщины на лице, выглядел он плохо. Он спал неважно, просыпался каждый час, ходил на кухню курить. Мысли, одна тревожнее другой, не давали ему заснуть. Все думалось, что раз взяли Косульникова, то у следствия были уже все основания для его ареста. Небось воровал материал да присваивал себе деньги. Пасту для авторучек он получал законно. А вот где и как он доставал металл для наконечников?
«Да, значит, я — сообщник. За большими деньгами погнался», — ругал себя Варгин.
Егоровна понимала состояние мужа. Старалась своим вниманием облегчить его страдания.
— Ты ордена не надевал бы, — посоветовала она, осматривая Тихона Ивановича. — Небось там про твои награды знают. А то выходит, что не на допрос идешь, а будто на праздник какой. Оделся, хоть в президиум сажай.
