Григорий Покровский - Честь
– Опять двадцать пять! Говорю, повидать захотелось! Родной ведь он мне!
На лице капитана Панченко, при всей его выдержке, мелькнула смутная тень разочарования. Узнав о побеге Антона, он, несмотря на свою занятость, заинтересовался им и мысленно постарался все проанализировать. Семейные обстоятельства и простую любовь к путешествиям он отбрасывал как слишком элементарные и для него неинтересные мотивы. Он хотел смотреть глубже: может быть, Антон пытался скрыться от каких-то опасностей, угрожавших ему со стороны его дружков, – так бывает! – или, совершив преступление, пробовал ускользнуть от ответственности, – так тоже бывает! Для себя капитан даже стал «примеривать» к Антону некоторые отмеченные перед тем преступления. Но преступления эти к нему «не подошли», и вообще вся версия капитана Панченко рушилась, и дело сводилось, как уверяла Людмила Мироновна, к обыкновенным семенным неладам.
Но какой-то внутренний голос не позволял капитану Панченко успокоиться, и он по-прежнему считал компанию заинтересовавших его «сынков» группой. Все дело в том, на какой стадии организованности находится эта группа и чем она занимается. То, что за нею не числилось дел, приводило его к мысли, что это не просто кучка распоясавшихся юнцов – такие бывают дерзкими, но глупыми и неопытными и потому очень скоро заканчивают свой «поход» на скамье подсудимых. Здесь другое: во главе этой группы должен стоять кто-то очень опытный и хитрый. Но это тоже была версия, не имеющая пока никакого фактического подтверждения.
Один раз такое подтверждение готово было обнаружиться, оно почти находилось в руках у капитана Панченко, но ускользнуло. В темном переулке за банями ограбили девушку. «Почерк» был знакомый: ребята окружили ее и сняли золотое кольцо и серьги.
– Заметили ли вы кого-нибудь? – спросил девушку капитан Панченко.
– Не знаю… Разве тогда до того было!.. Да и темно!– ответила девушка. – Один, пожалуй, померещился – чубатый такой.
Чубатый!.. Второй раз встречается он с этим словом и пытается «примерить» к нему всех, кого знает.
Капитан Панченко решил провести опознание. Он вызвал Антона, Вадика, Генку Лызлова и среди других предъявил их потерпевшей. Но девушка растерялась и ничего не могла решить. Об Антоне она прямо сказала: «Нет, не он. Не видела». На Генку Лызлова посмотрела более внимательно, но тут же решительно тряхнула головой. При взгляде на Вадика у нее в глазах блеснула испуганная искорка, но Вадик неожиданно улыбнулся, и девушка в замешательстве отвела глаза, а потом замахала руками:
– Не знаю, не знаю!.. И вообще я ничего не хочу и ничего мне не нужно – ни кольца, ничего!.. Это так противно!
Капитан Панченко заметил блеснувшую было в главах девушки испуганную искорку и очень убеждал ее отнестись сознательно и помочь следствию в раскрытии преступления. Но девушка упрямо трясла головою и ничего больше не хотела говорить.
Но искорка все-таки была! Ее не занесешь в протокол и не предъявишь в виде улики, но она была!
– А если бы мы показали вам чубатого, вы бы его опознали? – спросил Панченко,
– Не знаю!.. Не знаю! Я ничего не хочу знать! – решительно ответила девушка. – Мне противно!
Противно! Как будто бы ему, веселому и добродушному украинцу, капитану Панченко, очень приятно копаться в этой грязи и искать затерянные концы правды? Но разве не важно отыскать эти концы, чтобы, ухватившись за них, вытянуть и всю правду? А попробуй найди их, когда одна отмахивается руками: мне противно! – а другая в этот же день прибежала с великими претензиями: почему вы беспокоите моего мальчика? Это прибежала Нина Павловна, когда выпытала у Антона, зачем его вызывали в милицию.
– Вы что же, моего сына грабителем считаете, что ли?
– А откуда это видно? – отвечает капитан Панченко. – Нам нужно было кое-что установить и проверить, и мы можем…
– Но почему для этого нужно тревожить честных людей и ставить их в такое унизительное положение?
– Повторяю: мы можем, мы имеем право вызывать кого угодно и никаких отчетов в этом давать не обязаны.
А вот затерянные концы правды совсем было вынырнули на поверхность. Просматривая журнал записей о происшествиях по отделению, капитан Панченко обнаружил знакомую фамилию Лызлова. Геннадий Лызлов – да, тот самый! Вместе с компанией подгулявших друзей он был доставлен в отделение милиции за отказ уплатить шоферу такси деньги. Они взяли такси и, после бесцельного катания по Москве, дали шоферу направление за город. Шофер отказался и потребовал, чтобы они расплатились и освободили машину. Ребята стали скандалить, не хотели платить, тогда шофер подвез их к постовому милиционеру, а тот доставил всю компанию в отделение милиции. Там Генка Лызлов взял всю вину на себя и обещал уплатить шоферу все.
Все это было бы ничего, если бы не одно обстоятельство: среди этой компании был один с паспортом, но без московской прописки и без права проживать в Москве. Это – Виктор Бузунов, двадцати шести лет, дважды судившийся и нигде не работающий. Виктор Бузунов – это кто же такой?.. Уж не тот ли чубатый?
Капитан Панченко разыскивает участкового, который в тот день дежурил по отделению, допытывается у него и узнает: да, очевидно, тот самый – чуб свисает по лбу и лезет в самые глаза, и тогда парень зло встряхивает головой. Но дежуривший по отделению участковый взял с него подписку о выезде из Москвы и отпустил на все четыре стороны, и вот теперь его снова ищи-разыскивай…
26
Когда Антон после своего возвращения пришел в школу, он встретил Марину, поздоровался с нею, но опять не подошел. А у нее тоже не хватило решимости самой заговорить с ним. Но потом ей уже не хотелось ни подходить, ни разговаривать. Побег Антона окончательно довершил то романтическое ее представление о нем, которое наметилось раньше. И даже как будто еще больше приподнял Антона. У него что-то есть! И по какой-то своей собственной, девичьей логике она считала: тем, что есть, он прежде всего должен был поделиться с ней, с Мариной. Неужели он не чувствует, как она много думает о нем, как она хочет понять его и, может быть, в чем-то помочь? Ну что ж, дело его! Конечно, мальчишки – зазнайки, они стараются рисоваться перед девочками кто как может. Это она знала из разговоров подруг и из своих собственных, хотя и не очень богатых наблюдений. Но зачем рисоваться, когда лучше просто и естественно относиться друг к другу?
Стараясь не отстать от подруг, Марина тоже пыталась по-своему рассуждать о любви, но слово это всегда произносила с запинкой. Сама для себя она думала, что вообще говорить о любви нельзя, можно любить, но как можно говорить о любви? Не переставая считать себя «презренницей», Марина с замиранием сердца смотрела в кино сцены любви, стараясь понять смысл этого волнующего слона. Но и эти сцены она оценивала по-своему. Ей не правились, например, затяжные, показанные крупным планом поцелуи, которые к тому же хулиганы-мальчишки норовят сопровождать сочным звуком. В этих поцелуях ей виделось что-то кощунственное, нельзя ведь целоваться при всех. И, наоборот, ей очень нравилось, когда девушка прижмется к груди своего любимого, просто так, без поцелуя, возьмет и приникнет – в этом было столько нежности, столько преданности и доверия, столько безграничной, но чистой, настоящей любви, что у Марины начинало щекотать в горле или появлялось неотвратимое желание так же прильнуть к чьей-то широкой и сильной груди.
Марина считала, что в любви рисоваться нельзя, – человека нужно любить таким, каков он есть. А у них с Антоном… Что у них? У них даже дружбы не получается. Для нее он просто как кроссворд, который хочется разгадать, а у него к ней даже и такого интереса нет. Вот с ним что-то стряслось, что-то большое и тяжелое, а он молчит, даже не подходит, никакой ему не нужно дружбы, и никакого ему дела до Марины нет. А разве не могла бы она помочь? Разве не могла бы она что-нибудь посоветовать ему, подсказать, или хотя бы просто облегчить горе?
Вот почему Марине ни о чем уже не хотелось спрашивать Антона. Она даже старалась не думать о нем, – что ей в конце концов нужно от этого неорганизованного и невежливого мальчишки, совсем из другого класса и из другой, можно сказать, жизни? У нее хорошие папа и мама, хорошая жизнь, хорошие думы, цели, настроение, хорошие отметки, и что ей до Антона? Пусть живет как знает.
Марина занялась уроками, писала домашнее сочинение о «Войне и мире», готовила доклад к комсомольскому собранию и только недели через две после возвращения Антона сумела выбраться на каток. И на каток ее вытянула подружка Женя Барская: «А то придет весна, и все кончится».
На катке они встретили мальчиков из своего класса: Сережу Пронина и Толика Кипчака, бывших «мушкетеров». С Толиком каталась Женя Барская. Она была красивая, бойкая и на недостаток внимания со стороны мальчиков не жаловалась. Но она не упивалась этим, как Римма Саакьянц, наоборот, зорко, а чаще чуть насмешливо присматривалась к сменяющимся возле нее «рыцарям», и от нее-то Марина и черпала главным образом свои познания о мире мальчиков.
