Евгений Воробьев - Высота
— Карпухина жилье. Ведь вот упрямая голова! Не хочет переезжать.
Из калитки вышла Василиса.
— К нам, Ванюшка, пожаловал?
— Здравствуй, молодуха. Старый твой дома?
— Разбудить недолго. И графинчик в погребе дожидается.
Терновой с сожалением оглянулся.
— Видишь, целой свадьбой разъезжаем. В другой раз. В город не надумали перебираться? Сколько раз уже Захар Захарычу предлагали…
— Сколько раз предлагали, столько раз отказались. — Василиса повысила голос: — Мы за ванной твоей не гонимся! У нас банька на задах. И свои веники на березе растут.
— Веник наломать — дело маленькое. А вот как бы ваш дом на слом не пошел.
— Да ты что — шутишь?
— Какие шутки! Поселок здесь строить будем.
— Опять наш дом у тебя на дороге стоит! Ну что же, снова разберем и снова переедем. На этажах жить не собираемся!
Василиса ушла, хлопнув скрипучей калиткой.
Брызнул наконец долгожданный дождь. Но свежести не принес.
Редкие дождевые капли оставались лежать в серой мягкой пудре, в облатках из пыли. Едва хватило влаги, чтобы прибить пыль на дороге, смочить машины и крыши домов. Дождь даже не промыл траву. Лужу у колодца лишь слегка рябило. Словно все силы дождя были растрачены на затянувшиеся сборы: идти или не идти? И сейчас непонятно было, идет дождь или не идет, перестает или только принимается.
Стало ясно, что гроза прошла стороной. Глухо прогремели далекие раскаты грома. На горизонте чернели косые полосы дождя.
Неожиданно для Токмакова из Кандыбиной балки машины повернули в лесопитомник.
Лесопитомник был в каких-нибудь двух километрах, и Дымов распорядился заехать туда, чтобы заодно решить вопросы, связанные с озеленением поселка.
Маша смутилась, увидев Токмакова, вылезающего из «победы».
— Куда же вы пропали? Исчезаете неожиданно, И еще более неожиданно появляетесь. Этак вы когда-нибудь приедете, а меня уже не застанете.
— Не застану?
— Знаете, Константин Максимович, мне предложили уехать. В Казахстан, в Красные Пески.
— Уехать?
— На стройку. Новый металлургический завод. Условия замечательные. Совершенно самостоятельная работа.
— Самостоятельная? — помрачнел Токмаков.
— Вся работа по зеленому строительству. Голые пески — и ни одного дерева вокруг.
— Ни одного дерева? Да, да, конечно. Если голые пески… — Токмаков разозлился на себя, вспомнив протот дурацкий звонок по телефону; будто он кого-то осчастливил тем, что решил здесь остаться. — Ну и что же вы решили?
Токмакову показалось, что Маша долго не отвечала на его вопрос.
— Жаль со стариками своими расстаться. А потом саженцы свои оставлять не хочется.
— Саженцы? Да, да, конечно.
— А какими судьбами вас сюда занесло? — спросила Маша, удивленно подняв брови.
— Ездил с Дымовым. Выбирал место, где буду ждать вашего возвращения из Красных Песков.
— Нет, серьезно.
— На дороге меня подобрали. Везли домой, а привезли к вам.
— С вами невозможно серьезно разговаривать. — Маша рассмеялась. — Обедали?
— Завтракал.
— А что было на завтрак?
— Колбаса с печеньем.
— Ну и как?
— Невкусно. Может быть, колбаса была слишком соленая. Или печенье попалось слишком слад-кое.
— Ничего не поделаешь, — Маша театрально вздохнула, — придется своим завтраком поделиться. Вам отсюда тоже на правый берег?
— На правый.
— Ну, вот и хорошо. Вместе уедем на катере. Он к пяти часам подоспеет.
Она принесла сверточек с едой, усадила Токмакова на ступеньки крыльца, велела ждать, а сама ушла в контору, где собралось начальство и уже началось что-то вроде летучего совещания.
Маша вошла в контору, скосила глаза и увидела в окно Токмакова. Тот сидел на ступеньках крыльца и закусывал.
— Токмаков с аппетитом ел, поглядывал в раскрытое окно и прислушивался.
— Посадить дерево — это только начало, — горячо убеждала кого-то Маша. — Нужно еще ухаживать. Нужно защитить от всех опасностей. Чтобы не сломали. Чтобы козы не обглодали. Вы только умеете подсчитывать, сколько деревьев посажено. А вы подсчитайте, сколько деревьев выжило! Цифры в ваших отчетах сразу поубавятся.
Плонский возражал Маше, но Токмаков не расслышал ничего, кроме «пожалуйста», и тут же Плонского заглушил мощный смех Медовца.
— А здорово нас тут с тобой в оборот взяли, товарищ Плонский, — добродушно сказал Дымов, выходя из конторы.
— То-то Плонский никак не хотел заезжать в лесопитомник, — напомнил Терновой; он осторожно, опираясь на палку, спускался по ступенькам крыльца.
— Занозистая девушка! — Дымов, перед тем как сесть в «победу», попрощался с Машей, а это было признаком того, что он доволен ею. Он уже собрался захлопнуть дверцу машины, но увидел Токмакова. — А вы почему не грузитесь?
— Я отсюда на катере доеду.
— Что же ты, Пантелеймоныч? — рассмеялся Терновой. — Возил, возил свой кадр и вот куда завез.
— Он в этом лесу не заблудится, — взорвался смехом Медовец, уже торчавший чуть не по пояс из кузова своей машины. — У него тут Красная Шапочка знакомая.
Маша непроизвольно поправила косынку.
— А я и не знал, что вы умеете так ругаться, — сказал Токмаков, когда они остались одни.
— По-моему, вы давно имели случай в этом убедиться. Еще когда вас жажда мучила.
— Но тогда от вас попало просто прохожему…
— К тому же не слишком скромному и вежливому…
— Вот с начальством ссориться — дело иное. Сам не всегда умею.
Токмаков подождал, пока Маша закончит свои дела. Возбужденная и веселая, она без устали носилась из конца в конец лесопитомника.
Потом они сидели на берегу пруда, у мостков, и ждали катера с правого берега.
Слева тянутся отмели, поросшие камышом. Неподалеку в пруд втекает ручей. Мельчайшие частицы руды перекрасили воду в морковный цвет.
Необычайный цвет воды, очевидно, и вызывал птичье беспокойство — утки над камышами суетились и не находили себе пристанища.
Токмаков принялся напевать сперва еле слышно, а потом, осмелев, вполголоса.
— А песни вы поете все прощальные, — заметила Маша, когда он умолк. — «Прощай, любимый город», «Мы простимся с тобой у порога», «Платком махнула у ворот…».
— Что же делать? — пожал плечами Токмаков. — Птицы перелетные!
И он показал рукой на стаю уток, взлетевших над камышами.
Катер все не показывался.
— Что-то там, в Европе, застрял этот катер, — сказала Маша. — В «Пионерской правде» такая загадка была напечатана: «В каком городе дети ходят пешком в школу из Европы в Азию?» Это когда у нас на правом берегу еще не было школы и мы ходили по дамбе через Урал на Тринадцатый поселок. Мы ведь с вами европейцы. А кто тут, на левом берегу, живет — азиаты.
Катер все не шел и не шел, и каждый из них втайне был доволен тем, что катер запаздывает и можно сидеть на этом самом камне вдвоем, вот так, рука в руке, ничего не говоря вслух, не двигаясь, почти не шевелясь.
20
Дерябин взял в руки проект Токмакова со снисходительным видом: «Ну, ну, посмотрим, что там нафантазировал молодой человек».
Но по мере того как Дерябин знакомился с проектом, снисходительное выражение исчезло с его лица.
Прораб этот Токмаков не плохой. Взять хотя бы то ветреное утро. И нельзя сказать, чтобы Токмаков тогда пытался свалить вину на него, на Дерябина. За спиной ругать его не станет. И это — хорошо. Но в глаза не постесняется, а это — плохо.
Все-таки много в этом Токмакове мальчишества. И мало уважения к старшим. Так и с этим проектом. Новатором хочет прослыть. А разве Дерябин сам не хочет ходить в новаторах? Очень даже хочет!
— Ну что ж, вполне допустимо… Откровенно говоря, не так глупо, как могло показаться… Я бы сказал, что расчеты правильны… Допустим!.. — то и дело раздавалось в конторке.
Наконец Дерябин просмотрел все чертежи, схемы, проверил расчеты.
— Проект следует признать интересным, — сказал Дерябин. — Проект можно было бы даже принять, но…
Токмаков задержал дыхание.
— …он связан со слишком большим риском. А так рисковать, дорогой товарищ Токмаков, мы сейчас не можем. Мне кажется, последняя царга наглядно показала, как опасно в местных условиях подымать такие тяжеловесы.
Токмаков резко сказал:
— К местным условиям следует приноравливаться. Не играть с ветром.
— Все-таки короткая у вас память, дорогой товарищ Токмаков. А я как вспомню ту пыльную бурю… Не знаю, как вы, но я в то ветреное утро постарел сразу на несколько лет…
Дерябин поежился, подергал ртом, словно у него опять хрустел песок на зубах, и сплюнул.
— Я о ней тоже не забыл.
— Спор у нас совершенно беспредметный, между нами говоря. В вашем предложении, дорогой товарищ Токмаков, прежде всего нет практического смысла. Монтаж идет по графику.
