Таксопарк - Илья Петрович Штемлер

— Шкляр. Ну так что? Белорусская фамилия. И вовсе не смешная, — не сбавляя напора, подхватил посетитель. — А с какой это нужды я стою? На похоронах, что ли? — спросил он сам себя и, расстегнув пуговицы пальто, сел. Но в следующую секунду приподнялся и представился: — Шкляр. Максим Макарович. Автомеханик. Стаж — сорок лет.

— Почтенно. Почему вы оставили предыдущую работу?

— Меня уволили. За склочный характер. — Шкляр засмеялся.

И Тарутин засмеялся.

— Максим Макарович, любезный, посудите сами: если вы склочник, зачем вы нам нужны?

— Абсолютно не нужен. Понимаю… А вдруг?

— Что вдруг?

— А вдруг я хороший специалист?

— Хороших специалистов много.

— Склочников много. А хороших специалистов мало.

Они помолчали, некоторое время разглядывая друг друга. И Тарутин ловил себя на том, что ему интересно разговаривать с этим Шкляром.

— А вы что, действительно склочник? — проговорил наконец Тарутин.

— Я вам уже сказал: я хороший специалист. И чтобы остаться им, надо со многими ругаться. Понимаете?

Шкляр взглянул на крупные часы, переделанные в наручные из карманных, вздохнул и покачал узкой головой, затем полез во внутренний карман, достал аккуратно сложенный листок и положил перед директором.

— Заявление. Вы, как положено, поставьте резолюцию: «Отказать». Чтобы я смог написать на вас жалобу куда следует. А я отправлюсь в десятый, грузовой. Говорят, там директор дурак. Глядишь, и поймем друг друга. Ведь и про меня говорят, что склочник.

Голос Шкляра звучал озабоченно и по-деловому.

Тарутин придвинул заявление, вытянул из перламутровой ракеты шариковую ручку.

— И на многих вы уже были предприятиях?

— Вы седьмой, — ответил Шкляр с каким-то непонятным удовольствием.

Тарутин сместил поудобней лист и размашисто написал несколько слов…

Шкляр подхватил протянутый лист. Бегло прочел резолюцию. Достал плоское коричневое портмоне, уложил заявление.

— Знаете, я был уверен, что вы меня возьмете.

Он гордо, без заискивания, протянул широкую ладонь с сильными жесткими пальцами. Направился к двери.

Наступил на ржавые струпья, что отвалились от сброшенного на пол сцепления, и немного пронес их на своих подошвах…

Таксомоторный парк раскинулся на территории бывшего рынка.

Рынок был старый, просторный, со множеством одноэтажных строений, складами с метровыми, прямо-таки крепостными стенами, с обширными тремя дворами. Парку в наследство перешли и названия служб бывшего рынка. Так, первую колонну, размещенную на ближнем дворе, назвали «зеленщиками», вторую — «мясниками», за третьей колонной закрепилось название «молочники». Четвертая и пятая колонны расположили под крышей вновь выстроенной двухэтажной стоянки. Четвертую колонну назвали «чертями», а пятую, что повыше этажом, — «ангелами». Даже в официальных докладах и особенно в прениях нет-нет вместо номера колонны кто-нибудь и ввернет «кодовое» обозначение.

То ли из памяти не выветривалось прошлое этой территории, то ли и впрямь подобное сравнение кажется наиболее точным, но в парке что-то оставалось от бывшего рынка.

Множество людей толклось у стойбища светло-салатовых автомобилей с шашечками на дверях… Одни проносили какие-то детали, другие пробегали с путевыми листами, третьи рассматривали что-то в откинутом капоте или багажнике.

Олег Сергачев уже три раза подходил к бурому каменному зданию центрального склада. Звонка от директора все не было.

— Я тебе еще раз повторяю: звонок меня этот не колышет, — объясняла старшая кладовщица, упитанная женщина в теплом стеганом ватнике. — Письменное распоряжение! Согласно приказу. И не отвлекай!

Она с грохотом опускала железную решетку и удалялась в глубь конторки пить с подсобницами чай.

У ящика для окурков рассказывали шоферские байки. Вспоминали Яшу Костенецкого, некогда работавшего в парке.

— Теперь он на «горбушке». До трехсот монет получает, булки-бублики. В подполье, говорит, ушел. Все хорошо, если бы не вставать в четыре утра. — Пожилой водитель Григорьев поправил серый широкий берет.

— А кто этот Яша? — поинтересовался Слава, паренек в пиджаке с короткими рукавами.

— Ну! Яша! От Калуги и до Вены знают Яшу непременно! — Среднего роста, тощий, похожий на птицу Ярцев вытащил из кармана ветошь и вытер ладони. — Ты у Олега спроси. В сменщиках они ходили с Яшей.

Сергачев отмахнулся: нет настроения.

Яркие глаза Славы блестели любопытством. А нос заранее морщился, сдерживая смех.

— Расскажи, мастер.

— Тебе что, делать нечего? — проворчал Сергачев.

— И нечего. Со вчерашнего дня в кузовной попасть не могу, — торопливо согласился Слава.

— Значит, мало сулишь, — усмехнулся Ярцев.

Толстяк Григорьев потрогал кисточку берета, точно удостоверился, что она на месте, и произнес, передразнивая Ярцева:

— «Мало, мало». Откуда у парня деньги?.. Ты давно работаешь?

Слава обрадовался поддержке.

— Месяца нет. И обидно: меняла стукнул аппарат, а я плати.

— А кто у тебя меняла? — спросил Григорьев.

— Чернышев. Валерка.

— Кого побили?

— Ну. В больнице отлеживается, а тут бегай за него.

— Не болтал бы лишнего, не отлеживался. — Сергачев поставил ногу на железный ящик и уперся локтем в колено. — А то работает всего ничего, а туда же.

Слава обернулся к Сергачеву, его тонкая шея вытянулась.

— А кто его побил?

Сергачев сбросил пепел в ящик. В черной маслянистой воде среди мусора валялись несколько пустых сигаретных коробок с английскими словами.

— И где это люди заграничное курево достают? Умеют жить.

— Ладно, Сергач. Расскажи человеку про Яшу. — Худое цепкое лицо Ярцева улыбалось. Он подмигнул Славе: мол, жми, не слезай, забавная история.

Сергачев затянулся, выпустил дым через нос и отвернулся.

Ярцев еще раз подмигнул Славе.

— Хорошо. Придется мне… Яша был очень веселый человек. Он, как говорится, родился таксистом. Призванье! Пассажиру было с ним легко. Годами никаких жалоб не привозил. Где, что, куда — все знал. Ну и крутился… Как-то,