Юрий Абдашев - Низкий Горизонт
Дверь за хозяином затворилась, и Николай остался один. На душе было радостно и тревожно. Радостно оттого, что он так удачно выкрутился из трудного положения. А тревогу порождала ложь. Кроме того, он боялся, что его обнаружат до того, как тронется пароход, и с позором ссадят на берег. Каждый шорох в коридоре заставлял его вздрагивать.
Вдруг покрытый линолеумом пол затрясся под ногами, и легкая дрожь пробежала по деревянным переборкам. Откуда-то послышался глухой ритмичный стук.
Николай догадался — это механик запустил двигатель. По палубе пробежали, громко топая ногами. Слышно было, как кто-то надсадно крикнул «отдай носовой!» Звякнул машинный телеграф, пароход качнуло, снаружи по обшивке ударила волна от провернувшегося колеса. Лампочка над столом загорелась ярче.
Николай вскочил и заглянул в иллюминатор. Там было темно. От плотного тумана стекло казалось запотевшим. Но по шуму, который доносился снаружи, он безошибочно определил — «Зюйд» движется.
Дробно простучали по железному трапу чьи-то шаги. Дверь распахнулась, и в ее проеме появилась широкоплечая фигура Васьки. За его спиной виднелся щуплый остроносый паренек лет двадцати. У него были светлые и тонкие, как стеклянное волокно, волосы и бесцветные ресницы, под которыми прятались по-девичьи ясные голубые глаза.
— Ну вот, экипаж в сборе, — весело сказал Васька. — Знакомься. Это Серега — наш электрик.
Николай пожал электрику руку и назвал свое имя.
— Так вы, значит, прямо с Черного моря, — спросил Сергей и смущенно улыбнулся.
— Точно! — подтвердил Николай.
— А мы вот с Серегой давно собираемся отсюда когти рвать, — засмеялся Васька, усаживаясь на койку рядом с Николаем и снимая свою щегольскую мичманку. — Разве это работа! Один срам! Полощемся с ним в мутной луже, будь она неладна! А душа ищет простора…
— В море нас тянет, — скромно пояснил белобрысый электрик.
— Это понятно, — неопределенно отозвался Николай, — я сам такой.
— Слушай, друг, а ты случаем не поможешь нам наработу устроиться. Я штурвальный. Говорят — ничего себе. А он вот электрик, первого класса.
— Отчего же не помочь, — смутился Николай. — По-моему это раз плюнуть.
— Завязано? — обрадовался Васька.
У Сергея синим огнем полыхнули глаза.
— Завязано, — ответил Николай, и предательская краска вновь залила ему щеки.
— Тогда записывай адрес. Как обратно приедешь, сразу черканешь письмишко.
Васька достал помятую ученическую тетрадку и огрызок химического карандаша.
— Пиши! — и он стал внятно диктовать адрес. Окончив писать, Николай сложил вчетверо листок и спрятал его в нагрудном кармане.
— Ну, нам сейчас заступать, а ты укладывайся, — посоветовал окончательно повеселевший штурвальный.
Как только ребята ушли, Николай скинул ботинки и с удовольствием растянулся на койке. Хорошо! Он потянулся и заложил руки за голову. Спать не хотелось. Несмотря на то, что все складывалось как нельзя лучше, странное беспокойство не покидало его. Николай пытался найти истоки этого тревожного состояния и никак не мог.
«Может быть, заговорила совесть? — подумал он. — Но почему я не могу поступать так, как другие? Обманул ребят? Подумаешь! Я же не украл. Зачем же мучиться? Толстяк, что надул меня на базаре, наверное, не страдает бессонницей. Надо принимать жизнь такой, как она есть. Взять хотя бы эту тетку, которая все время просидела на мешках. Видно, запаслась каким-то дефицитом, а дома продаст втридорога. Старик-пасечник тоже не трудоднем живет. Глаза плутоватые. А тот парень с чубом и вовсе подозрительная личность, если не вор. И все спят преспокойно».
Николай повернулся к стенке. Сколько он спал, сказать трудно. Но когда он открыл глаза, было совсем светло. В иллюминаторе виднелся клочок голубого неба.
В проходе между койками, подложив под себя две телогрейки и Сережкино одеяло, спал Васька. Электрик, по-детски поджав к подбородку коленки и подложив ладонь под щеку, ежился от утренней свежести.
Николаю стало жаль его. Он снял одеяло со своей койки и укрыл Сергея.
Внезапно пришла мысль: «Что сказали бы ребята, если бы узнали, что я обманул их? Как бы они поступили?»
Николай сел и потихоньку натянул ботинки. Стараясь не разбудить Ваську, он перешагнул через него и, бесшумно отворив дверь, выскользнул в коридор. Выйдя на палубу, он вздрогнул от резкого ветерка.
«Зюйд» шел по середине реки. Деревянные плицы вспенивали холодную воду, оставляя за кормой разбегающийся след. Над низкими лесистыми островами с минуты на минуту должно было взойти солнце. Воздух казался необычайно чистым, а небо на востоке имело тот золотистый оттенок, какой бывает только в погожие осенние утра. Листва с деревьев кое-где облетела, но белостволые березы все еще догорали желтым пламенем, как бездымные факелы. Старые ветлы полоскали в воде свои длинные корни и роняли в реку пожухлые листья. Подхваченные течением, они неслись вниз, будто маленькие длинные пироги. На горизонте, подчеркивая ясную голубизну неба, пролегла широкая темная полоса. Там лежала тайга.
Легкий предутренний ветерок рябил воду, но кое-где речная поверхность была спокойной. В этих зеркальных окнах вода отливала цветами побежалости, как остывшая сталь, и чуть розовела от первых лучей солнца.
К девяти часам утра путь пароходу преградил второй перекат. «Зюйд» замедлил ход. Палубный матрос с засученными рукавами стоял на носу, держа в руках полосатый шест. Быстрым движением он выбрасывал его вперед, и когда тот уходил в воду, матрос бежал к корме, провожая шест вдоль борта. Откуда-то сзади слышался его резкий голос. Матрос выкрикивал глубину.
— Два десять! Один восемьдесят! Один сорок!
Медленно завертелись колеса. Высыпавшие на палубу пассажиры с напряженным вниманием вслушивались в спокойный голос. Капитан — плотный приземистый старик, стиснув пальцами рукоятку машинного телеграфа, пристально вглядывался в небольшие волны, которые «Зюйд» утюжил своим тупым носом. Даже щетина на небритом лице не могла скрыть багровых пятен, проступивших на его щеках и шее. На пароходике установилась гнетущая тишина.
— Один двадцать! Один десять!
И тут все услышали шелестящий звук от трения обшивки по плотному песчаному дну. Капитан зажмурился и с силой выбросил вперед рукоятку телеграфа.
По обеим сторонам суденышка вскипела вода. В течение нескольких секунд «Зюйд» топтался на месте, вздрагивая и поскрипывая корпусом. Нервы были напряжены. Матрос, выбросивший вперед шест, застыл на месте.
Вдруг пароходик так качнуло, что люди едва удержались на ногах. Матрос еле успел перехватить шест.
— Один двадцать! — донесся его голос. И хотя он звучал по-прежнему монотонно, всем послышались в нем торжествующие нотки. По палубе пронесся всеобщий вздох облегчения.
— Один сорок! Один восемьдесят! — выкрикивал матрос.
«Зюйд» шел вперед полным ходом. Трудный перекат остался позади.
От нечего делать Николай слонялся по пароходу. Здесь он встретил многих старых знакомых. На палубе сидела толстая женщина с мешками. Но теперь он почему-то не почувствовал к ней прежней неприязни. С ее лица исчезла настороженность. Черты расплылись, стали мягче, а выражение — доброе. Женщина жмурилась от яркого солнца.
Пчеловод, сидя возле своих пустых бидонов, сворачивал «козью ножку» из знаменитой бийской махорки и весело поблескивал очками.
Курчавый паренек сдвинул кепку на затылок, и, перегнувшись через поручни, плевал в воду. Потом он резко повернулся к пчеловоду и сказал:
— Что, батя, закурим?
— Отчего не поделиться с земляком, — усмехнулся старик и протянул парню газету. — Тоже, небось, как щука на мели?
— Насчет денег, что ли? — переспросил парень. — Деньги есть. Выехал неожиданно. Табачком, вишь, запастись не успел. Хотя мне и без денег сидеть не грех, я из отпуска. А вот как ты порожняком едешь, — не понятно. Ты же медом торговал…
— Ну так что ж, как торговал. Мед-то колхозный, стало быть, и денежки общие. Свои держу в правом кармане, колхозные — в левом, — и он похлопал себя по груди. — Чужое брать непорядок. Здесь принцип надо иметь.
— До Борового едешь?
— До Светлого, — ответил старик.
— Вместе, значит. Если надо, я четвертак займу. Дома разочтемся.
— Прижмет — попрошу, а пока терпеть можно. Значит, из отпуска?
— На работу, — прикуривая, ответил паренек.
— Чего ж так спешишь?
— Мне опаздывать нельзя. На днях завод пускают. Свеклу уже возят. А у нас на сахарном аппаратчики дороже золота. В прошлом году двоих к нам прислали из техникума. Откуда-то с юга. Удрали, черти. «Серо, говорят, у вас». Клуба доброго и то нет.
— Такие разве настоящее увидят, — усмехнулся пчеловод. — Гнилым носом цветы не нюхают.
К полудню пароходик подошел к первой пристани. Крутые берега отвесной стеной уходили вверх. Никакого причала здесь не было. Сходни были сброшены прямо на кромку суши в том месте, где от основания обрыва были пробиты вверх ступени. Причальный трос крепили к корявому стволу старой ивы, прибитой половодьем и теперь намертво вросшей в песок.
