Сергей Лисицкий - Этажи села Починки
— А я вот считаю, — вступил в разговор Федор, — что соломенная крыша, например, хоть она, конечно, против железа и шифера не то, а все равно и свои преимущества имеет.
— Это какие же? — недоверчиво взглянул на собеседника Андреян.
— А такие хотя бы, что почти метровая толща ее не так пропускает ни холод, ни жару. Это — раз. Ее не надо, как железную, например, красить почти ежегодно — два. А потом, в случае нужды при бескормице снял ее с жердей — вот тебе и корм скотине.
— Ишь ты, — заметил Пинчук.
— Да и вид был краше. Идешь, бывало, по улице, а избы одна другой нарядней. Та стоит — открытая, вся на виду. А у другой крыша, что твоя прическа под скобку, на окна-глаза надвинута. Журавли у колодцев скрипят — переговариваются… И воробьям раздолье было в соломе-то. А сейчас что? Воробью бедному и тому негде приютиться, под карнизом холодным обитает…
— И дымок над каждой крышей столбом стоял, не колыхаясь, — стараясь угодить в тон Федору, добавил совсем некстати Витька.
Но Андреян как будто и не слушал Витьку, повернулся к Федору.
— Не возьму я в толк, что ты так расхваливаешь соломенные крыши да колодезные журавли, а сам в город подался, живешь под железом с газом и водой?..
— Так я просто… что я… — замялся Лыков.
— Что касаемо меня, то я только против этажей этих. В селе они, по-моему, ни к чему, — рассуждал Пинчук, — а в остальном — все надо: и то, и это, и другое, и третье.
Он посмотрел на часы.
— А насчет железной крыши, что жару и холод пропускает, не держит — вот что скажут накоси сена да и наложь на потолок или соломы той же — вот и выход…
— Ну, пора, перекур кончился, — сказал кто-то.
Андреян поднялся: пожалуй, пора…
— Ты не ворчи, старина, — примирительно сказал Витька, — на, лучше еще закури, — протянул он Пинчуку пачку дорогих сигарет.
Когда они ушли от строителей, Федор все порывался тут же пойти к Романцову. Пока Митрий не вернулся с поля, а я и дельце обделаю, думалось ему. Благо что центральная усадьба — вот она, нет и километра от Починок. А потом все-таки раздумал Федор. «Пойди к нему — сразу учует, что выпил. Знаю я эту старую лису», — вовремя одумался Лыков. И не пошел.
Не попал в тот день Федор и к Митрию. Не успели они с Витькой объявиться у сельмага, как их тут же встретили знакомые Федора, петровские дорожники, что вели трассу Петровск — Бутово.
— Федор!.. Вот это встреча! Ты чего здесь? Ах, да ты ж ведь тутошний, местный, как говорят, — заговорил крепыш, тот, что был с теодолитом на плече. — А мы вот, считай, закончили дело. Перекусить бы с устатку…
— Эт можно.
Как тут Федору было ударить в грязь лицом? И он снисходительно и вместе с тем небрежно вынул деньги.
— Возьмешь, — сказал он Витьке, — и — в кафе…
Культепов с такой проворностью и ловкостью выхватил из рук Лыкова червонец, что строители даже переглянулись.
— Ну и ну, — улыбнулись они.
Сидели они в кафе-закусочной до тех самых пор, пока к вечеру не пришла за рабочими машина и их, не без помощи, конечно, других, еле усадили в машину.
22
Леночка была дома одна. Вернувшись со школы, она не стала обедать, выпила вишневого компота и принялась за уроки. Девочка так увлеклась, что и не заметила, как стрелка часов приблизилась к пяти. «Ой, мне же за Дениской бежать», — вспомнила она, складывая учебники.
Она выбежала на крыльцо, прикрыла дверь и направилась мимо здания школы, за кофе-закусочную и ряд магазинов, где за пустырем, представляющим собою центральную площадь Починок, белело здание детского сада.
Не успела девочка пройти и половины площади, как увидела бегущего ей навстречу братишку.
— Вот и хорошо. Идем…
Взявшись за руки, дети пошли домой. И только завернули за угол школы, как увидели, что кто-то вошел к ним в калитку.
— Дядя Юра, — обрадовалась сестра.
Дениска почему-то молчал. Он поминутно останавливался, смотрел на скворцов, которые хлопотали у своих деревянных домиков, и остановился вовсе, когда увидел на траве красную с темными разводами бабочку.
— Сичас поймаю. — Он снял белую фуражечку и стал осторожно подкрадываться.
Лена тоже остановилась. Ей было интересно узнать: чем же кончится эта необыкновенная охота. Бабочка была такая красивая, что ей не хотелось, чтобы Дениска поймал ее. Вот он шагнул раз, еще раз, и только хотел накрыть фуражкой, как та вспорхнула и, описывая в воздухе зигзагообразные круги, скрылась за крышей сарая.
Девочка облегченно вздохнула.
— Идем же скорее.
— Вот они где, хозяева, запропастились, — таким возгласом встретил их гость. — А я уж хотел было обратно восвояси…
Он достал из портфеля конфеты, печенье. А когда выложил на стол целую гору свежих огурцов — Леночку это так удивило, что она не выдержала и спросила:
— А где же они росли?
— Как где? В теплице.
— А мы еще недавно их только посадили…
— Это для окрошки, у мамки квасок больно хорош, — пояснил Юрий.
Огурцы были и в самом деле настоящие. И дух от них шел огуречный. Леночка не утерпела, взяла один в руки. Был он большой, с засохшим желтым цветком на кончике. И такой же твердый, только без колючек. В огороде растут такие, что если вырвешь с грядки, то руку уколешь. А этот — нет. И все же это был настоящий огурец, тем более удивительно в такое время, когда в огороде не только ботвы, нет еще и всходов.
Вскоре заявилась и хозяйка.
— Тетеньке от непослушного племянника нижайшее…
— Прибыл, — обрадовалась Марина. — Ну как там, что там?..
— Дай прийти в себя с дороги, — взмолился Юрий, — успею еще доложиться. — Но приходить в себя он не стал, начал рассказывать о том, что его направили в Сибирь, в район больших новостроек, и что он с радостью туда едет.
— Чего ж тут радоваться-то, — всплеснула руками тетенька. — К черту на кулички запрут, и будешь там куковать.
— Дело это решенное и обсуждению не подлежит.
— Когда ж едешь?
— Ровно через три дня.
— Так это ты к нам на столько ж?
— Завтра утречком — до свиданья.
— Что ж я стою, — спохватилась Марина, — надо ж готовить.
— Окрошечку не забудь, сооруди.
Пока Марина готовила ужин, Юрий прошел в комнату, стал рассматривать висевшие на стенах фотографии, которые знал наизусть, полистал журнал «Наука и жизнь», лежащий на столе.
Монотонно тикал будильник. Стрелки показывали четверть шестого.
— А где же Дмитрий Степаныч?
— У матери, должно.
— Что ему там делать, — удивился племянник.
— Так они же с Иваном Титовым колодец роют ей.
— Ясно, — прокомментировал Юрий, — своей частной собственности маловато стало, на соседнюю переключился.
— А кому же, как не ему, и помочь-то ей, — с укором произнесла Марина.
— Это, кажется, в ту сторону? — спросил Юрий, не слушая ее. Он показал в правое крайнее окно.
— Через пять дворов от дома, что с тополем, — пояснила она.
— Схожу за ним, пусть кончает работу. Вечер уже…
— Иди, иди, — согласилась Марина, — а я пока сготовлю.
…Вот и ужин готов, а Митрия с племянником все нет и нет.
— Леночка, ты бы сбегала к бабушке или ты, Дениска.
— Сичас, — пообещал мальчуган, рисуя что-то на старой тетради.
— Сходи же, когда тебя просят, — подняла голову Леночка от учебников.
— Сичас, — повторил Денис.
А сам продолжал рисовать, но, оторвавшись от рисунка и взглянув в окно, радостно закричал:
— Идут, идут!..
В самом деле, мужчины, миновав калитку, входили во двор.
Ужинали по случаю гостя не на кухне, а в столовой.
Юрий был в приподнятом настроении. Говорил без умолку, воинственно был настроен против Митрия.
— Никогда ты из этих дел не выберешься…
— Выберемся, — спокойно отвечал Митрий, — колодец вот закончим и — все.
— В прошлом году ты говорил то же самое. Только тогда не колодец, а, кажется, погреб был. И не тещин, а твой собственный. Не так ли?..
— Ну, ну.
— Вот это-то «ну» и не дает даже на речку вырваться.
— Хоть сейчас идем.
— Идем, — Юрий не только с упреком повторил это слово, но и произнес его с такой же точно интонацией, как и Митрий, вкладывая в это свои чувства укора и самоиронии. — Знаешь, что не могу. Завтра чуть свет ехать, вот и говоришь так.
— Приезжай не на час, а на месяц, — заметил Митрий.
— Ну, хватит вам, — примирительно сказала Марина. — Расскажи лучше, что там у вас за пожары такие.
— Какие пожары?
— Под Воронежем.
Юрий отодвинул тарелку.
— Что под Воронежем, там, где леса и торфяники, вот там пожары. Я вот проезжал через Москву, так весь город в дыму, в центре дым стоял.
— Выдалось лето, — вздохнул Митрий, — ни одного дня дождливого. Зной и зной… Четвертая неделя до тридцати градусов.
