Евгений Дубровин - Дивные пещеры
– Это мой муж, – спокойно сказала Люба, поднимаясь с коленей.
Костя сам удивился своей мгновенной реакции. Еще не успела Люба закончить фразу, как его тело метнулось к двери, а руки цепко стали крутить вертушку замка.
В этот момент младший бухгалтер ощутил тяжелый удар по правому плечу, и его рука отвалилась от замка. В ухо Минакова задышали луком и застоялым табачным дымом. Потом Костя почувствовал, что летит из прихожей в гостиную от мощного удара пониже спины. Он наверняка растянулся бы посредине комнаты, но, к счастью, попавший под ноги стул, который Люба отодвинула, когда бежала к портфелю, немного скорректировал траекторию Костиного полета. Младший бухгалтер врезался в сервант.
Зазвенела посуда,
– Осторожней! – закричала Люба мужу. – Дорвался! Все тарелки перебьешь!
Минаков повернулся лицом к нападающему. Мужчина в пижаме шел к нему, и по его лицу было видно, что он готовится к новому удару.
«Я его где-то видел», – еще успел подумать Костя, уклоняясь от выброшенного вперед с большой силой кулака. Кулак попал в стекло серванта. Стекло треснуло.
– Сумасшедший! – Жена вцепилась мужу в спину. – Ты что наделал? Зачем устроил побоище? Теперь ищи стекло по всему городу! Ты что, не можешь по-хорошему?
– Ладно, – сказал мужчина, остывая. – Будем по-хорошему. Слышь, друг, проходи к столу, чего стоишь? Садись, гостем будешь.
Мужчина отошел от серванта и сел в кресло возле стола.
– Петя, у тебя кровь, – сказала Люба. – На ладони.
«Заботливо говорит», – машинально отметил Костя.
Петя поднес кулачище к лицу.
– В самом деле, – сказал он. – Принеси зеленки.
Люба ушла на кухню.
– Да ты садись, друг, Будь как у себя дома. Ты же вроде бы и держался здесь по-домашнему, а сейчас что-то стесняешься. Иди, иди…
Хозяин в упор смотрел на Костю. Тот подошел к столу и осторожно сел на стул, словно загипнотизированный.
– Ну, рассказывай.
Мужчина покачивал ногой, на которой висел тапок на высоком каблуке. «Это ее тапок, потому он и на высоком каблуке, – догадался Костя. – Он спрятался в спальне, когда услышал, как мы пришли, наверно, спешил и впопыхах надел тапки жены».
Пришла Люба и, не глядя на Костю, стала замазывать порез на кулаке мужа стеклянной палочкой, опуская ее во флакончик с зеленкой.
– Подуй, чтобы не размазалось, – сказала Люба опять заботливо.
Муж послушно подул.
– Ты есть хочешь? – спросила жена. – Может, мяса пожарить?
– Пожарь, – ответил муж.
Шел обычный семейный разговор. Обычный, если бы Костя не сидел тут третьим лишним.
Люба ушла. Послышалось чиркание спички, загудел газ, звякнула сковородка. Петя покосился в сторону кухни, потом брезгливо выплеснул остатки шампанского из Любиного бокала в стоящую на столе стеклянную вазу, налил коньяку, понюхал. Запах коньяка, видно, Пете понравился. Он снайперски прицелился, зажмурив левый глаз, и вдруг залпом выпил, торопливо, большими глотками, словно боялся, что Костя кинется и выхватит у него коньяк.
Несколько секунд Петя посидел, опустив голову, будто прислушиваясь к своим ощущениям, потом распрямился. Его бледные щеки порозовели, на стриженой голове появились капельки пота, словно остатки прошедшего по стерне дождя.
Петя явно подобрел и, как показалось Минакову, с удовольствием посмотрел на него,
– Ну так что будем делать? – спросил он, потянулся к яблоку, с треском откусил почти половину.
– Отпустите меня, – тоскливо сказал младший бухгалтер. – Мне надо на поезд.
– К маме?
– Нет, вообще…
Петя опять откусил яблоко. Теперь в его руке оставался огрызок.
– Да. Мне надо очень. Надо успеть на последний поезд.
Муж Любы швырнул огрызок в вазу, куда вылил шампанское.
– Деньги-то где спрятал? – спросил он будничным голосом, не глядя на Костю.
– Какие деньги? О чем вы? – голос Минакова дрогнул. Он уже начал понимать, что влип серьезно.
– Я ведь все знаю, – сказал Петя, опять не глядя на собеседника. – Я ведь вез тебя ночью из Петровска. И еще там был. После… Я все знаю. Весь город говорит. Ты взял двадцать девять тысяч сорок шесть рублей и восемнадцать копеек.
«Точно, это он меня вез. Шофер», – теперь вспомнил бритоголового Костя.
– Я вас не понимаю…
– Отлично понимаешь. Лапы твои нашли на мебели. Пуговицу от плаща. Кровь. Чего виляешь? Я тебе не следователь. Наоборот… Друг и помощник. Дорогой, конечно. В смысле – дорого беру.
Костя похолодел. Он начал догадываться.
– Я действительно… взял из кассы. Тысячу рублей… Всего тысячу. Можете проверить. Они там. В плаще. Но я пошутил. Я уже звонил на завод, оказал, что это шутка…
Костя тут же нанял, что он зря сказал про эту тысячу. Глаза шофера блеснули, как у щуки, когда она в погоне за добычей вдруг выскакивает из воды.
– В плаще, говоришь? Проверим… Лютик, принеси-ка плащ этого фраера!
– Плащ? Зачем? – крикнула из кухни Люба.
– Увидишь.
Люба, брезгливо сморщившись, принесла верхнюю одежду младшего бухгалтера.
– Грязный… Терся где-то… И пуговица оторвана.
– Пуговицу ему любовница оторвала. Во время грабежа кассы, – сказал шофер. – Посмотрим, что здесь… Ага, что-то тяжеленькое… Лютик… глянь… Ого! Деньги? Од-на ты-сяча рублей. Про-ве-ре-но… В смысле – мин нет, Кас-сир… Подпись неразборчива. Впрочем, кассир нам не нужен. Сосчитаем как-нибудь сами. Однако поверим анонимному кассиру на слово. На-ка, Лютик, возьми на мелкие расходы.
Люба молча смотрела на протянутую ей пачку денег, туго спеленатую белыми полосками.
– Бери, бери, не бойся! Они не кусаются! – Шофер рассмеялся каким-то кашляющим, наверно, от волнения, смехом. – Пригодится ребятишкам на молочишко. А поскольку ребятишек нет, то папе и маме на коньячишко. Как, Лютик, а?
Люба взяла деньги, переложила их из ладони в ладонь, словно они были горячими.
– Чьи это? – спросила она растерянно.
– Теперь твои, – хохотнул муж.
– Как… мои?
– Так… Теперь твои, а раньше были государственные. Так как тебя зовут?..
– Костя.
– Костя… Так откуда ты взял эти деньги, Костя? Из кассы?
– Из кассы…
– Значит, государственные?
– Государственные…
– Вот видишь, Костя. Ты сам признался, что брал из кассы государственные деньги.
– Только тысячу, – сказал Костя безнадежным голосом.
У шофера теперь был не только хищный взгляд, но и движения стали хищными, осторожными, как у кошки, когда она услышит поскребывание в темном углу.
– Только тысячу?
– Да… Только тысячу…
– А остальные не взял?
– Остальные не взял.
– Оставил в сейфе?
– Нет… Они лежали на столе… у кассира,
– На столе у кассира?
– Да.
– И ты их не взял?
– Мне было не до денег. Я о них не думал.
По наглому лицу шофера пробежало подобие улыбки, как дальний отсвет сухой молнии.
– Ну вот что, Костя… Как тебя уменьшительно зовут?
– Зачем вам?
– Ну, скажи, скажи, не таись…
– Костыриком… – пробормотал младший бухгалтер.
– Ну вот что, Костырик… Давай дернем коньячку. А? Хорошая идея. Ей-богу, хорошая,
– Мне не хочется… Я уже выпил… немного. Мне далеко ехать.
– Ну, ну, не ломайся… Костырик. – Петя налил младшему бухгалтеру полный фужер коньяку, протянул теперь уже с явственной улыбкой. – Пей, не жалей. Я еще сбегаю. Здесь недалеко. Ради такого гостя… Я не гордый, сбегаю… А ты здесь побудешь. Я не ревную, хотя ты и показал себя большим донжуаном. Ишь как моего Лютика с ходу в автобусе закадрил.
– Я не кадрил…
– Ладно, ладно, не будем ворошить прошлое. Так давай тяпнем за встречу. Ты не представляешь, как я мечтал с тобой встретиться.
Шофер, прищурившись, смотрел на младшего бухгалтера почти с нежностью, как смотрят на драгоценность. Продолжая смотреть, Петя на ощупь налил себе коньяку и выпил, так и не спуская с младшего бухгалтера взгляда.
– Ну-ну, Костырик. Или ты брезгуешь мной?
Костя отхлебнул коньяк, как суп. Шофер не настаивал. Щеки его покраснели, а бритая голова еще больше побледнела и усеялась потом.
– Значит, ты не взял деньги со стола?
– Я уже вам рассказывал… У меня, понимаете, было в некотором роде свидание… Объяснение в любви… наподобие объяснения… Мы повздорили, и я взял тысячу назло.
– Взял назло?
– Ну да… Так бывает… Чтобы позлить,
– Чтобы позлить?
– Я же вам сказал.
– Чтобы позлить?
Костя промолчал.
– Значит, чтобы позлить?
Шофер выпил еще и совсем налился кровью.
– Ты хотел позлить? – спросил он шепотом.
– Да, – тоже почему-то шепотом ответил Костя.
– А ну хватит ломать комедию! – Любин муж вдруг трахнул темным кулачищем по столику. Затряслась посуда. Один фужер наклонился, немного побалансировал на ножке, как эквилибрист, и грохнулся на пол. Петя не обратил на этот факт внимания.
– Я и не думал… – Костя придержал свой фужер рукой. – Я вам всю правду…
