Владимир Крупин - Спасенье погибших
Грустная тема, товарищи? Из песни слова не выкинешь — было. Я помню, как много было в нашем селе самоубийств. Нашу огромную семью тащил на зарплату один отец. А у него была экзема, которую он привез из трудармии, и ему выписали сулему для лечения, и отлично помню, как мать боялась, что отец отравится. И сама она в отчаянии от налогов и нищеты не раз, рыдая, искала веревку. Ой, как сжимались наши бедные сердчишки, в каком страхе забивались мы на печь и полати. И в это же самое время сверкали огни ресторанов, лакированные авто везли в них мужчин и женщин в мехах, а нам говорили, что мы живем в бесклассовом обществе. И точно — одного моего деда как класс выселили в Сибирь, другого как класс посадили в тюрьму, и он строил мост через Волгу в Нижнем Новгороде.
Но вернемся к моим скитаниям. Был я и в тех местах, на пути к которым стоит старуха с клюкой и говорит, что все кары небесные на наши головы за грехи наши. Не новость, скажете вы. Но у нее оригинальная трактовка. Она говорит, что мы наказываемся за отягощение земли. «Праведники идут, — говорила она, — землю гладят, а грешнику идут — землю давят. И так земле тяжело, что она по временам тяжесть стряхивает». И шел я наугад, и заносило меня в такие места, где, однако, с десяти лет знают, что надо ставить запятую перед «что». Там все как у нас, только с утра в разбитую машину, внутрь металлолома садится человек и весь день крутит обгорелый руль, там подходит девочка и говорит: «Я горжусь или стыжусь, что я беременна, но почему никто не спрашивает меня, кем или чем, от кого или отчего я беременна?» Ведь это синтаксис, господа и барышни, все эти вопросы, но раз уж мы попали в город идиотов, то надо мыслить по-идиотски, и пока мы не свихнулись, давайте подумаем вот о чем: доступно ли нам понять обстоятельства, при которых стыдятся порока или гордятся им? Разве не сверкает хрусталь, в который вложен труд? Но бокал порочен, когда полон. Разве не эстетичнее бутылки узкогорлый кувшин, полный молока от бешеного быка? Разве не прекрасна начинающая проститутка? Разве не изящен бледно-белый лак на указательном тонком пальце, вся работа которого заключается в постукивании по сигарете с золотым обрезом с целью стряхивания серебристого пепла в пепельницу, изображающую череп и долженствующую напоминать о вреде курения? И так далее и так далее: куда ни обратим мы свой взор — в город идиотов или совсем в другой город, — мы заметим, что пороки привлекательнее добродетелей. Заманчивей, зазывнее. И летят на пороки и горят в них юноши и девушки, мужчины и женщины. Так что же, что же, спросите вы в отчаянии, что же обережет от порока?
Отвечаю: благословенная старость. Изыди и рассыпься соблазн, да здравствуют седины, да укрепится рука, пишущая «Записки юного импотента»! Ах, как славно быть свободным от похоти, как славно не желать, как весело знать, что связь начинается глупостью, а кончается пустотой. Вот красавица глядит, а я холоден, я спокоен, моя кровь течет спокойно и широко. И смешно мне, право, видеть, как женщины под взглядами в общественном транспорте или в точке общепита вздрагивают, выструниваются, как полковые лошади, сданные в цирк, как поворачивают себя выгодной стороной. Привет тебе, усеченная емкость желудка, привет. Уж не манят тебя столы с яствами, питье медвяное, обжираловка мясная и рыбная. Уж насытилась ты трупами коров и овец, свиней и оленей, кур и уток, напилась отравой водки и коньяка, портвейна и мадеры, хереса и всяких наливок вплоть до спотыкача, нынешним пьяницам неизвестного, а уж попито, дружище, поедено, похожено в кабак, на печи, друзья, полежено, поделано ребят. И сколько же градусов в виде мочи я вылил на безвинную землицу, ай-я-яй! Всякого самогона и просто так и в виде виски, а эта сладкая теплая мерзость — джин на голодный желудок с утра, безо всякой закуски, из развинченного горлышка, а кругом было лето, и море сияло вблизи, но не было сил дойти до него, я погибал, сидя на фасонистой скамье, а кругом и мимо шли туристки, и одна подсела, да ну их всех в задницу, сэр, их ведь везде как сора, да здравствует импотенция, пора и о душе подумать.
Да я и сам понимаю, что заносит меня, заносит, а как не заносить, мы ведь как трава росли, думали, что от любви дети рождаются — частушки пели: «Вся любовь один обман, окромя ребенка», — а оказывается, что теперь любовь — нечто другое, она нечто, утепляющее конвейер будней. Тогда любовь ли это? Ведь будни может утеплить и продовольственное изобилие.
Товарищи, тут уже пятая записка подряд, требуют зачитать слова экстрасенса, оказывается, он сам ушел на диалог с биополем планеты, а еще через час диалог с сигналами сверхвеликих космических сил. Я думаю, надо зачитать, а то скажут, что зажимаем голос рядовых слушателей. Читаю: «Тоска по наставлениям из космоса характеризует нынешнее человечество. Вера в неопознанные летающие и не летающие объекты объективна. Но наш мозг заэкранен стихией низшего порядка, и лишь редким удается слышать сверхвеликие голоса. Я тот человек, который получил ключ от фраз, которые слышат все, но не понимают. Высшие силы говорят о связи биополя планеты и биополя человека. Я введен в русло анонимных событий мировой политики и подключен к тревоге за судьбу человечества. Все существа на земле делятся на лаберных и безалаберных. Я скрываюсь от окружения министров, но мое местонахождение никогда не было тайной для высших сил духа. Каждую ночь я получаю инструкции о том, что произойдет за столом переговоров. Сверхвеликий, входя в мое конкретное биополе, вносит в него биоэнергию, которая не исчезает, пополняя собой мировую душу. А она едина, в ней мужское и женское начала. В янь — инь, говорят на Востоке, а в инь — янь. Самое крайнее зло способно на метаморфозу, если его подключить штепселем к розетке мирового духа. Сегодня важно обесточить насилие над естеством, а руководителям окружить себя талантливыми людьми, исключающими групповое зло. Настроение высших сил духа близко к тому настроению, которое вылилось некогда в форму всемирного потопа. Путь от предвидения ведет к событиям. Вселенная наполнена пульсацией. Путь к новой эре открыт. В новую эру войдут лаберные, а безалаберные пойдут в каторгу переживаний до тех пор, пока не смогут подтянуть свое биополе к космическому, вспомним Вернадского. Экстрасенс способен улавливать частоту, близкую к нулю, посылая взамен информацию в высшие духовные инстанции. Я несу в себе глубоко пророческий характер, в котором пунктуально расписана своевременность будущих, не завуалированных в тени кабинетов событий. Логика и интуиция во мне слиты в едином биополе. Высшие силы рекомендуют многообразие качества».
Надо будет потом перечитать. Ну, товарищи, мой отчет, конечно, по сравнению с высшими силами заземлен. Я только про небеса знаю, рассказ деда, как строили Вавилонскую башню. С энтузиазмом, но воровали много, башня и рухнула… Так. Я на чем остановился, на импотенции? Да? Правильно, ребята, это дело хорошее, на овощах проживем, это ведь кто требует мяса да масла, это ведь все поклонники тела, рабы плоти, покончить с ней — и никаких проблем продовольствия. Смеются надо мной? А кто? Девицы, которые не успели меня с ума свести, смейтесь, закон смеху не помеха, а где закон, там преступление, вот досмеетесь до конца света, будет вам. А не любят меня, так кто и когда любил обличающих? Смеетесь, считаете себя хорошими, а как же считать себя хорошими, если считаешь кого-то плохим?
Итак, продолжаю. Всюду бывал я, нигде счастья не видел. Все в орденах, званиях и степенях люди во злобе пребывали, ибо еще много степеней, чинов и наград оставалось неполученными. И сытых видел, но злобных, ибо не принимала более утроба, а кушанья стояли перед ними. И забывали они, во что превращаются эти кушанья, будучи съеденными. Видел живущих в хоромах и опять же злобствующих, ибо зависть полнила их скудельный ум — соседние хоромы были пошире и повыше. Был и в ученых спорах, где многие упрекали меня в бесхарактерности и гнали в монастырь, ибо много мятежа вношу в умы, но толку мало. Надо жить в мире, отвечал я, ибо несчастья от суеты и многих желаний, от этого тупик и заблуждение. Счастливы те, кто богатеет сердцем. Власть, отвечают они, умерит желания и аппетиты. Да, но кто власть? И разве власть не напоминает шагание по ступеням, и разве она не прощается с каждой ступенью, разве не перешагивает через нее, на нее наступая? И знал я такие места, где доярок и милиционеров равное количество. И надои там падали и преступность росла. Не закон нужен, а совесть. Без справедливости нет и милости. Где совесть, там нет преступлений. Но кричали они на меня и изгоняли, тыча пальцем, записывая в ненормальные, а это путь легкий и испытанный, тут, дорогие читатели, вся мировая литература на этом, наш Грибоедов с его горем от ума, их Беранже со строками: «Чуть из ряда выходят умы: «Смерть безумцам!» — мы яростно воем» — и так далее. Изгнали они меня и вахтеру велели больше не пускать, а куда бедному крестьянину податься, как народ спасти, в каких пределах счастье искать? И опять я ходил, пять пар железных сапог истоптал, три чугунных каравая изгрыз. И попал в места, где сказка сделалась былью, где лешие бродят средь людей, где никто не удивлялся, что одна баба-яга летает маршрутами «Интуриста» на самолетах «Аэрофлота», а другая баба-яга говорила мне: «На метле-то оно, батюшка, сподручнее, с таможней не связываться». Там опять же ученые диспуты, ох любят у нас поговорить, и на одном молодой физик твердого тела и жидкого ядра доказал, что ракета с человеком внутри есть не что иное, как модификация летающей русской печи с Емелей. В ракете топливо, в печке дрова, а скорость примерно та же.
