Сергей Крутилин - Старая скворечня (сборник)
Наконец, переговорив обо всем, застольники перешли к самому важному, чем жила теперь деревня, — к фильму. Женщины рассуждали о героях будущего кинофильма с такой заинтересованностью, будто те были их соседями. И еще что любопытно: каждый считал себя непревзойденным знатоком искусства.
— А невеста-то того, старовата! — говорила тетя Поля; от выпитой рюмки она разрумянилась, маленькие глазки поблескивали. — Жених-то молодой, красивый, а невеста — так себе. Еще снимают когда — ничего, глядеть можно. Косы ей вплетут, морщины зашпаклюют пудрой — похожа на куклу. А раз утром я ее встретила, бабоньки, — страх один! Лицо морщинистое, волосы ощипанные. Ну, паша Курилка, скажу вам, куда как за невесту сойдет.
— Это у нее роль такая: невест играть, — вмешалась Мария Михайловна, — Вы не знаете, мамаша, а у артистов так принято. Амплуа называется. Раз она уже попала в такой амплуа, то до самой старости будет невест играть. На той неделе мы видели кино, так невесту играла актриса — моя ровесница. А какие чувства! Какая любовь!
— Срам один! — заключила тетя Поля.
— Почему же «срам», мама?! — не соглашалась дочь. — Все понимают, что это не настоящая любовь, а игра. На то они и есть актеры, чтоб играть.
— Да оно нынче повсюду одна игра и есть, — не унималась тетя Поля. — А в жизни-то, поди, игры-то еще больше, чем в кино. Разве нынче молодежь для жизни женится или замуж выходит? Как есть для игры! Сойдутся, поживут вместе месяц-другой — и, глядишь, разбежались. Опять каждый крот в свою нору. Бывало, прогонит муж жену — на весь век ей клеймо. До конца дней своих быть ей вековухой. А теперича те, что за мужьями были, самыми вкусными почитаются. Ходкий товар.
Все эти слова Пелагея Ивановна говорит неспроста. Ей хочется задеть этими словами невестку свою, Галю. Тетя Поля считает, что невестка ее не пара Митьке. Ей все кажется, что Галя — разбитная, городская девка — обольстила и совратила ее сына. Женись Митя на своей, епихинской, его жизнь была бы совсем иной. Жена бы слушалась его во всем, не перечила ему и ухаживала бы за ним, как за малым дитем. А эта… Мало ей того, что с собой целый сундук книг привезла, так еще и носит каждый день! Нашла чего возить! Бывало, в сундук-то понев да холстов набьют, да перину, да подушек дюжину в приданое. Она ж наволокла полный дом книжек. Тьфу ты, на грех навела!
— Ну что вы, Пелагея Ивановна, — вступилась молчавшая все время Анна Павловна. — Теперь, наоборот, все на старый лад поворачивают. Свадьбы справляют торжественно. В городах открыли дворцы бракосочетания. Цветы. Свидетели. Музыка. Была бы молодая — разошлась бы со своим Сеней, лишь бы снова свадьбу сыграть. А то как мы сошлись? Я студентка, и он студент. Пошли в загс, записались — и вся недолга.
— Теперича все какую-то любовь ищут, — затягивая покрепче концы платка, продолжала тетя Поля. — Месяц-другой поживут, глядь, она вещички под мышку — и обратно к матери: разлюбила. Он не так поглядел да не то слово сказал. А оно ведь как в народе говорится: жизнь прожить— не поле перейти! В жизни — оно всякое бывает. И недоразумения, и обиды. Надо терпеть, уступать друг другу. Мы вон с Михаилом, отцом их, пятьдесят лет без хвостика прожили. Э-э, как вспомнишь — нужды-то одной сколько пережито! Пришел он с империалистической. Женились — хоп! — тут революция. Потом, значит, на гражданскую его забрали. Ну, слава богу, вернулся. Только жизнь стала налаживаться — тут голод. Я Серегу в двадцать первом родила, в доме хлеба крохи не было. Мякиш сжевать, чтоб ему глотку заткнуть, — и то не из чего было. Он орет, и я над люлькой сижу, плачу. Чуть пожили в нэп, тутось снова — колхозы.
— Ладно, мать, что было, то сплыло! — перебил ее Сергей. — Лучше давайте выпьем за нашу теперешнюю жизнь!
Братья чокнулись и выпили, и тетя Поля подняла рюмку и отпила глоток.
— А в войну разве легко было? — Пелагее Ивановне необходимо было выговориться, и она не могла успокоиться, пока не высказала все. — Сам и двое сыновей на фронте. Все четыре года: как письмо, так ах да ох! Отвоевался, значит. С контузией вернулся. Попивать стал. Придет, бывало, домой пьяным-то… буянит, еще самогону требует. Не поставишь — замахивается. Начнет буянить, а я к нему с лаской да с уговором. Разуешь его, разденешь. Сил-то нет на лавку поднять, так постелишь ему ватник али тулуп у печки, глядь — и успокоился, заснул. Да! А нынче попробуй-ка замахнись на жену! Небось быстро сдачи получишь.
— Теперь, Пелагея Ивановна, равноправие! — шуткой заметил Славка.
— Не равноправие, а хворменное безобразие! — не унималась тетя Поля. — Оттого все, что слишком много воли бабам дано. Барынями все заделались. Вместо того чтоб за мужем да дитем малым ухаживать, они сядут и книжечки почитывают.
Тутаев не утерпел, рассмеялся: уж очень явный был выпад против Гали. Но та даже бровью не повела, будто это ее совсем не касалось.
— Хватит, мам! — решительно вмешалась Мария Михайловна. — Чегой-то ты на баб навалилась? Мужики тоже хороши!
— А я разве мужиков оправдываю? — тетя Поля сделала благообразное лицо. — Ин и мужики бывают разные. Я их не защищаю. Я говорю, как оно есть. Святости в людях не стало — вот в чем беда. Бывало, брак богом скрепляется. Оттого молодые и боялись нарушить обет. А то штампики поставят в пачпортах — и вся святость!
— Я б эти свадьбы вообще запретил! — заговорил Славка. — Обман все это! И попы, и дворцы бракосочетания. Цветы, кольца, свидетели, штампы в паспортах — все обман! Неделя пьянства, а потом вся жизнь — горькое похмелье.
— Золотые слова! — поддержал его Виктор. — Налей-ка ему, — подтолкнул он локтем Сергея Михайловича. — Я хочу выпить за союз холостяков.
Славка уступил: ему налили, и изрядно захмелевший Виктор полез к нему целоваться.
— Молодец! Чтобы не было похмелья!
Однако Славка хоть и обнимался, а пить не стал: только пригубил стакан — и тут же отставил.
— Слава, а вы разве не женаты? — спросила Галя и поглядела на него пристально и испытующе.
— Ну как же! Бывал я в вашем капкане, да быстро выскочил.
И Славка улыбнулся затаенно, только ей одной.
12
Хотя Тутаев пил и ел мало и вернулся к себе еще засветло, но наутро он никак не мог подняться. Ломило голову, все время мучила отрыжка, и вообще, чувствовал он себя скверно. Ночью ему плохо спалось. И все из-за вчерашнего…
Сколько раз он зарекался ходить к Митьке, и вот опять согласился, смалодушничал, пошел. И как всегда, стал свидетелем очередного скандала.
Все началось с пустяков.
Виктор, сидевший рядом с Ниной, угощал ее. «Каждый раз хвастаешься: рыбак, рыбак, а хоть бы раз угостил свежей рыбой», — в шутку сказала она. Виктор взъерепенился: «Свежей рыбы?! А что, мы это мигом! Митя, ты как?»
Митьке лишь бы был предлог покуражиться.
Тетя Поля стала их отговаривать: мол, сидите! Куда вы поплететесь пьяные? И все стали удерживать их, говоря, что закуски много, а рыбой угостить можно и в другой раз. Нина тоже принялась отговаривать, уверяя, что она пошутила. Но пьян — упрям. Митя достал из-под навеса бредень, бросил его в коляску, Виктор завел мотоцикл, и они поехали.
Гости посидели еще некоторое время, сколько позволяло приличие, и начали понемногу вылезать из-за стола. Мужчины вышли на крыльцо, закурили. Женщины мыли посуду на кухне.
Семен Семенович и Аннушка совсем уже собрались уходить. Они задержались на крыльце, прощаясь. И тут как раз вернулись рыбаки. С мотоцикла вода каплет, сами — мокрые по пояс: то ли в спешке в реку во всем, одетые, полезли, то ли спьяну занесло их в воду вместе с машиной.
Они подкатили к крыльцу, вынули из коляски бредень, свернутый кулем, и поволокли мокрую мошну по пыли к дому. В мошне бились красноперые голавли и узконосые язи.
— Галька! А ну, быстро! — орал Митька. Единственный «парад» его — новые чесучовые брюки — все были в грязи и в желтых пятнах глины.
Галя вышла на крыльцо. В цветастом фартуке, в лакированных туфельках она была хороша и потому чуть-чуть кокетлива.
— Непутевые вы люди! — пожурила их Галя. Посмотрите, на кого вы похожи?! Неделю теперь стирай с вас да гладь.
— Ничего, постираешь. Бери знай! — Митя приподнял с земли куль и бросил к ногам Гали.
— А пошел ты! — отмахнулась она. — Такой вечер испортил.
— Мить, давай сами… сами… — повторял одно и то же Виктор.
Однако не так-то просто было урезонить Митьку, если на него «нашло». В гневе он становился невменяемым. Не обращая внимания на уговоры Виктора, Митька продолжал приставать к Гале.
Та вышла из себя.
— Иди проспись сначала! — Она брезгливо оттолкнула мокрый бредень, повернулась и пошла в сенцы.
Митька — за ней.
— Да брось, Митя! Есть ли из-за чего скандалить? — Тутаев остановил в дверях Митьку, стараясь сгладить неприятный осадок, вызванный его руганью.
