Евгений Дубровин - В ожидании козы
За лето скирдоправы меняли уже третий колхоз. Наш председатель им нравился, хотя и ругались они с ним крепко.
– Свой, фронтовик, – коротко говорили они о нем. Это у них было наивысшей похвалой.
Пока я отогнал волов на баз, пока сходил в правление за нарядом, совсем уже стемнело. Я едва доплелся домой. Ноги мои почти не чувствовали земли.
Вид нашего дома очень удивил меня. Окна его были ярко освещены, из трубы валил густой, хорошо пахнущий дым. Я поспешно взошел на крыльцо, открыл дверь и остолбенел. Дядя Авес и мой младший брат сидели на кровати обнявшись и, раскачиваясь из стороны в сторону, пели «По диким степям Забайкалья». Прямо на столе лежало самое настоящее вареное мясо, картошка в мундирах, валялись полуобгрызанные помидоры, огурцы, стояла бутылка самогонки.
– Река Хунцы! – закричал дядюшка, увидев меня – Диктатор явился!
– Слава диктатору! – подхватил Вад.
– Вечная слава!
– Вечная память!
– Упокой его душу!
– Аминь!
От них несло самогонкой.
– Ешь! Мы не жмоты, как некоторые! – Старший брат махнул рукой, но не рассчитал своих сил, и жест свалил его на кровать.
– Пусть он сначала с-де-ла-ет трид-ца-тридцать кизяков!
Шутка показалась им страшно остроумной, и они так и покатились со смеху.
– Где вы взяли продукты? – спросил я.
– 3-за-работали в колхозе.
– Ха-ха-ха-ха!
– Га-га-га-га!
– Гы-ы-ы-ы-ы-ы!
– Я вас серьезно спрашиваю: где вы взяли продукты?
– Держись за нас, диктатор! Не пропадешь!
Неожиданная мысль пришла мне в голову: дядя Авес продал пистолет. Я подошел к дядюшке и тронул его за рукав.
– Сева Иванович, вы сдали пистолет?
– Стоп! Полный назад! Поворот тридцать градусов! Квадрат сорок два! Прицел 86-21! Беглым!
Дядюшка выхватил из кармана пистолет и приставил его к моей груди. Пистолет ходил в его руке ходуном.
– Руки вверх! – скомандовал он.
Я поднял руки.
– Именем народно-револю… ционного и так далее – к высшей мере… но, учитывая сопливость… марш в сарай… Теперь там будешь жить. Понял?
Я попятился к дверям.
– Пшел… быстрей… а то рассержусь… ишь, щенок… обнаглел… мы не таких п-пф-пуф!
На улице уже прочно установилась холодная ночь. Трава была мокрой от росы. Над ерманским домом всходила едва заметная, как брошенное в воду стекло от очков, луна.
Вдруг зарычал Рекс. Я вспомнил про Рекса и обрадовался. Если прижаться к нему, можно чудесно провести ночь.
Я посмотрел в сторону Рекса и не увидел его. В лунном свете холодно блестела цепь. Рекс не мог зарычать. Рекса не было. Я схватил цепь и почувствовал что-то липкое. Я поднес руку близко к глазам. Это была кровь… Теперь мне стало ясно, откуда у нас продукты: они продали Рекса самому толстому человеку в Утином.
…Если бы он вышел сразу, я не знаю, что бы я сделал. Но он вышел не сразу: я долго стучал в ворота. Наконец он вышел, и морда у него лоснилась Свет от лампы падал ему сзади. Он сразу узнал меня, глаза у него забегали.
– Где он? – спросил я.
– Кто он? Ты о ком говоришь, мальчик?
– Вы его уже съели?
– Я что-то тебя не понимаю.
Он машинально вытер ладонью рот.
– Вы не человек! – крикнул я.
– Что тебе надо, мальчик?
От него пахло псиной. Он остался спокойным, видно, ему приходилось слышать и не такое, и он привык, но мои слова все-таки, наверно, задели его, Он пошел проводить меня до ворот.
– Ты не знаешь, что такое смерть, мальчик, – сказал он грустно, – Ты ни разу не видел ее глаза. Когда ты будешь умирать, ты вспомнишь мои слова, мальчик Жаль только, тебе не скоро умирать.
Из помойной ямы в упор лунным взглядом смотрела на меня голова Рекса.
Я считаю до семи
Лампа мигала и чадила. Дядя Авес метался на кровати, бормоча ругательства и вскрикивая. На полу валялся пистолет. Я поднял его и положил в карман. Затем я потряс дядюшку за плечо. Авес Чивонави открыл безумный глаз.
– Пить, – прохрипел он.
Я подал ему кружку с водой. Дядюшка выпил ее всю, и у него открылся второй глаз.
– Река Хунцы, – хрипло сказал он, и повернулся на бок, но я снова потряс его.
– Вставайте, Сева Иванович.
– Чего тебе надо? – вскипел дядюшка. – Уйди, а то застрелю.
– Вставайте, Сева Иванович.
Дядюшка полез в карман галифе, потом пошарил под подушкой. Пистолета не было, и это озадачило дядюшку.
– Куда же он делся, река Хунцы? – пробормотал дядя Авес и сполз на пол.
– Собирайте свои вещи, Сева Иванович, – сказал я.
Я вытащил из-под кровати дядюшкин облезлый чемодан и стал кидать туда его рубашки и всякую всячину. Он следил за мной с удивлением, а потом попытался отобрать чемодан, но я наставил на него пистолет.
– Придется вам уехать, Сева Иванович. Я уже больше не могу. Я вас боюсь.
– Не бойся меня, трюфель, я же твой дядя, река Хунцы!
– Может быть, но сейчас вам лучше уйти. Придет отец – тогда пусть он разбирается.
– Я твой дядя! – закричал Авес. – Ты должен меня слушаться!
– Я решил твердо. В крайнем случае я буду стрелять, Сева Иванович. Я не знаю, кто вы и что вам здесь надо.
Дядя Авес сел на кровать и заплакал.
– Я всегда был такой… Я со странностями… Я и в детстве был такой…
– Буду считать до десяти, Сева Иванович.
Когда я сказал «семь», дядюшка Авес встал с кровати и стал собирать свои вещи.
– Ты жестокий, безжалостный мальчишка. Прогнать своего родного дядю!
Вад так и не проснулся. Перед уходом Авес Чивонави погладил его по голове.
– Брат у тебя – нормальный ребенок. А ты – ненормальный ребенок. Ты рано состарился.
– До свиданья, Сева Иванович! – сказал я.
– До свиданья, Виктор Анатольевич, – дядя Авес хотел меня уязвить.
Я помог донести ему до калитки чемодан. Чемодан был тяжелый. Когда дядя Авес взял его, то согнулся в три погибели.
Я вернулся в дом, но заснуть уже больше не мог. Вся комната пропахла пьяным дядей Авесом, везде валялся его хлам: какие-то пузырьки из-под вонючих лекарств, рваные носки.
Я стал убирать в комнате и случайно наткнулся на маску от противогаза. Она была точь-в-точь, как у того нищего…
Я кинулся к двери, задвинул тяжелый засов, потом закрыл ставни, придвинул к двери сундук, потушил свет. Сделав все это, я сжал рукоятку пистолета и стал ждать. Я не сомневался, что дядя Авес не ушел, а ждет во дворе подходящего момента. Меня била противная дрожь.
Я прождал до самого восхода солнца. И только когда за мной пришел один из моряков, я решился открыть дверь.
Дядя Авес не появился ни завтра, ни послезавтра, и ни завтра, ни послезавтра я не ходил сдавать пистолет.
Вторая любовь (окончание)
Самыми неприятными для меня теперь стали обеденные перерывы. Когда ничего не оставалось делать, как лежать на скирде и смотреть на дорогу. С некоторых пор я стал бояться пустой дороги.
Однажды в один из таких перерывов я увидел, что из поселка кто-то идет. Это мог быть и просто прохожий, а мог и отец, дядя Авес, милиционер, Комендант…
Но вскоре стало ясно, что идущий человек – девчонка. И девчонка не простая, а Лора.
Она тоже узнала меня и остановилась внизу.
– Вить, а Вить… Слезь на минутку.
Я слез со скирды.
– Чего тебе?
– Ты почему не приходишь?
– Мне некогда. Я изучаю древнегреческий язык.
У нее был очень красивый бант. Огромный черный бант в светлых волосах. И платье у нее было очень красивое.
– Я не хотела рассказывать про вас… Я случайно… Я устала… Так долго шла.
Она стояла передо мной, опустив руки, и слезы катились по ее очень красивым щекам. На них не было пыли. И ноги у нее не были пыльными.
Она немного поплакала, а потом вытерла слезы маленьким розовым платочком и спросила:
– Ты еще ни с кем не дружишь?
– Дружу.
Она помолчала.
– Красивая?
– Очень.
– Давай с тобой снова дружить.
– А как же моя девчонка?
– Брось ее…
– Она красивее тебя.
– Неправда. Красивее меня не бывает.
– Скромно сказано.
– Ты все врешь. Никого у тебя нет. Давай дружить по-настоящему?
– Как это по-настоящему?
– Познакомь меня с родителями. Я буду приходить к вам в гости… Я только боюсь твоего отца…
– Почему?
– У него есть пистолет.
– Откуда ты знаешь?
– Мне папа рассказывал.
– У нас есть еще и пулемет. В огороде закопан.
– Да? – Ее глаза округлились. – Как интересно! И ты мне покажешь?
– Разумеется. А сейчас отец знаешь за чем поехал? За немецкой мелкокалиберной пушкой. Мы, когда ехали сюда, приметили ее в одном овраге.
Она вдруг заторопилась.
– Собственно, я лишь проведать тебя забежала. Я приду завтра или послезавтра. А то мне далеко идти. Так договорились дружить?
– Договорились.
Она поднялась на цыпочки и осторожно поцеловала меня в щеку.
– Смотри, чтоб сегодня же бросил свою девчонку!
Я долго стоял, прислушиваясь, пока не услышал, что ожидал услышать – тарахтение полуторки.
