Евгений Дубровин - В ожидании козы
– Что здесь происходит?
Я вежливо объяснил, что происходит экономия масла. Дядя принялся горячо убеждать меня дать ему масла, так как уже десять часов, а он еще не завтракал, а врачи прописали ему принимать пищу в строго определенное время. Видя, что этот довод не действует, Авес Чивонави попытался соблазнить меня описанием румяных, шипящих на сковородке картофельных очисток, но я, хоть и глотал слюни, все же устоял. Тогда дядюшка надумал применить физическую силу. Вроде бы в шутку, подмигивая и сыпля разными шуточками, он попытался отодвинуть меня от двери погреба, но тоже безуспешно. Я лишь слегка толкнул его плечом, и дядюшка отлетел и закачался как камыш. Все-таки он был действительно больным человеком Авес постоял немного, держась за бок и морщась, а потом рассмеялся.
– А если мы вот так, река Хунцы?
Он вытащил из галифе пистолет и, продолжая смеяться, стал целиться в меня дрожащей рукой.
Не знаю, чем бы кончилась дядина шуточка, но в этот момент калитка заскрипела и во двор ввалилась толпа во главе с Иваном. Очевидно, это была его «мала куча», потому что все они очень походили на Ивана: такие же костлявые и длинные. «Мала куча» несла ведра, солому и дырявые решета.
– Мы тово… – сказал Иван смущаясь. – Покажем, як кизяки делать… А то позамерзаетэ без топки.
Дядя Авес бросил пистолет в карман своих необъятных галифе.
– Тевирп! – приветствовал он Ивана. – Идохдоп адюс.
Иван остолбенел.
– Чиво?
Дядюшка был доволен произведенным впечатлением.
– Отк ыт?
У дядюшки был просто талант выкручивать слова шиворот-навыворот.
Иван растерянно моргал белыми ресницами. Вся его «мала куча» делала то же самое.
– Он спрашивает, кто ты есть, – перевел Вад с птичьего языка на человеческий. – Не бойся. Это наш дядя.
Иван нерешительно продвинулся в сторону Авеса.. Мелюзга повалила следом, как цыплята за наседкой.
– У сав ястусен ырук?
– У вас несутся куры?
– Нет, – отрицательно замотал головой Иван, пяля глаза на дядюшку. – У нас нет курей…
– А олас? – Авес выкручивал слова почти мгновенно.
– Есть ли сало? – Ваду очень нравилась роль переводчика, хотя и давалась она ему с трудом.
– Нэма…
– А что есть? – забывшись, нетерпеливо спросил дядя.
– Мука… трошки…
Авес оживился.
– Это хорошо… это очень хорошо… Напечем оладьев…. с маслом.
Иван замялся.
– Но у нас трошки. На каждый день по пригоршни…
– Иди. Иди, – поддержал Авеса Вад. – Чугун лизал?
Иван беспомощно посмотрел на меня. Я вступился за него.
– Они сами с голоду пухнут. Надо и совесть знать.
– Река Хунцы, – сказал дядюшка Авес и удалился, хлопая галифе. По дороге он вставил челюсти и жутко, по-волчьи, оглянулся на меня.
До обеда мы делали кизяки. Из окон нашего дома несся хохот: дядя и Вад гоняли тараканов.
Бутерброд
Я сидел на завалинке. У меня невыносимо ныла спина. Вся площадь возле дома и двор были устланы кизяками.
На улицу вышел Виталька Ерманский, жуя бутерброд с сыром. Сегодня им принесли большую посылку.
– Хочешь? – спросил он.
– Нет. Я наелся.
Виталька почему-то обиделся. Он доел бутерброд. Корку от сыра он бросил в пыль. Потом Ерманский ушел, а я остался один на один с коркой. Она лежала от меня в трех шагах и отчаянно пахла. Она могла пропахнуть под нашими окнами весь вечер и ночь. Я раздавил ее пяткой.
Пятка
Они не спали и разговаривали про еду. Они разговаривали про нее, хотя все-таки взяли из погреба масло и поджарили на нем очистки.
– Я в своем самолете, – шипел дядя Авес, – возил живую курицу. Она неслась каждый день. Потом в самолет попал снаряд, и курица изжарилась. Я ее взял с собой. Летел на парашюте и ел… Проклятый дом. Не уснешь. Пахнет каким-то сыром. Река Хунцы.
Это пахла моя пятка, несмотря на то, что перед сном я вымыл ноги.
Полпуда ржи
Я не мог заснуть из-за разговора про курицу, которая неслась в самолете, и из-за пятки, пахнущей сыром. Я оделся и пошел к председателю.
Несмотря на поздний час, в правлении было много людей. Они разговаривали и крутили самокрутки. Как я понял, шло совещание об уборке соломы.
Мой приход не прервал совещания. Сидевший за обшарпанным столом председатель, у которого все было по одному: одна нога, одна рука, один глаз – и иссеченное осколками лицо, лишь посмотрел на меня и продолжал обсуждать соломенный вопрос.
Я назвал свою фамилию и сказал, зачем пришел.
Все сразу замолчали и стали смотреть на меня.
– Я же только что дал вам пшена, сала и масла, – удивился председатель.
Мне было очень неловко.
– К нам приехал дядя – летчик… Он три раза горел в самолете… У него очень плохое здоровье…
Я боялся, что они, не дослушав меня, скажут «нет». В деревне ведь голод. Но они не торопились. Они стали припоминать все, что знали обо мне.
– Эт кузнецов сын?
– Который школу обворовал?
– С Ерманским дружит?
– Собака не сдохла еще? Какую псину загубили, чертенята. Ее на отару бы.
Они знали все и даже немножко больше.
– Тетка Мотря ест лебеду, а у ней трое роблят в колхозе. Нехай не балуется, тут ему не город.
Но меня взял под защиту председатель Он сказал, что у нас долго не было отца, поэтому мы подраспустилисъ, что отец скоро приедет и возьмет нас в ежовые рукавицы. А отец у нас хороший парень. Он пришел с войны весь целый и будет ковать немецких лошадей, которые должны скоро поступить.
Отца многие знали, и правление, немного поспорив, вынесло резолюцию: «Хрен с ним, полпуда ему ржи и двести граммов сала, но пусть завтра выходит на солому, нечего дурака валять. И пусть летчика своего берет. Он, хоть и раненый, но трос на быках таскать сможет. Тут все раненые».
Кладовщик пошел в амбар и по всем правилам отвесил мне теплого, пыльного пахнущего зерна из огромного, до самого потолка, закрома. Зерна было на донышке, и кладовщику пришлось делать кросс с препятствиями. Потом он отрезал мне кусок сала.
Я пошел домой. Мешок с рожью шевелился у меня на спине, живой и теплый.
Гражданская война
Когда я вошел, они еще не спали. У дяди Авеса заклинило челюсти, и Вад осторожно расшатывал их ножом. Дядюшка сердился и хлопал ногами в галифе.
Я положил мешок в изголовье и стал делать из него подушку, сало я еще на улице закопал в зерно. Я боялся, что они, увидев у меня продукты, опять станут приставать, но они слишком были увлечены своим делом. Я уже начал было засыпать, как вдруг дядя Авес шумно втянул воздух, и у него сами собой выпали челюсти.
– Река Хунцы, что за проклятым дом, – выругался он – Теперь салом пахнет.
Вад тоже, видно, учуял запах. Он пробормотал.
– Да… Свинина…
Затем до них дошел запах ржи. Дядя тут же откликнулся:
– Странно. Очень странно. Я чувствую муку.
– И я.
Они задумались, и постепенно им стала открываться истина.
– Он ходил к председателю! – воскликнул вдруг Авес. – Принес сала и муки!
Они повскакивали со своих коек.
– Да, я ходил к председателю, – сказал я – И принес сало и рожь.
– Здорово! Молодец!
Авес Чивонави соскочил с кровати и принялся чистить сковороду.
– Сейчас мы напечем оладьев на сале. Знаешь, как вкусно! Ты молодец, что послушался меня. Всегда слушайся меня.
Чтобы немного наказать его за наглость, я позволил почистить сковородку и развести в печке огонь, а потом выступил со своей программной речью.
Я сказал, что отныне завтраки и ужины отменяются, остается только обед. В обед мы будем есть ржаную кашу, приправленную салом, в очень ограниченном количестве. Но даже и это будет возможно при условии, если дядя Авес пойдет со мной завтра на солому, а Вад перестанет валять дурака, а примется заготавливать лебеду. И я вкратце рассказал о моем посещении правления.
Моя программная речь была выслушана очень несерьезно: дядя продолжал наращивать в печке огонь, а Вад мурлыкал песенку. Кончив шуровать дрова, Авес подошел к моей кровати и бесцеремонно ухватился за мешок.
– Ну давай, – сказал он миролюбиво – Сейчас такой пир устроим, река Хунцы.
Я оторвал дядюшкину цепкую руку и с силой отшвырнул ее прочь. Дядюшка отлетел в угол. Он еще раз попробовал вцепиться в мешок и еще раз отлетел. Потом он сел на кровать брата, и они стали шептаться.
– Пойди сюда, – сказал Вад. – Мы открыли съезд «Братьев свободы».
– Мне некогда заниматься глупостями. Завтра рано вставать. И вам, Сева Иванович, тоже советую отдохнуть перед скирдовкой соломы.
Но они все-таки открыли съезд. С докладом выступил Вад. Он сказал, что я предал партию «Братьев свободы», стал маленьким диктатором. Я делаю все по-своему. Я захватил власть и не позволяю распоряжаться общественными запасами, применяю к «Братьям свободы» физическую силу.
Вад разгорячился и стал выкрикивать против диктатуры разные лозунги. Потом они приступили к голосованию и единогласно избрали Авеса Чивонави Старшим братом. После этого дядя подтянул галифе и уже на законном основании потребовал выдачи ему запасов продовольствия.
