Илья Штемлер - Гроссмейстерский балл

Полчаса Стас молчал и рассматривал схему: Оля курила и листала какие-то справочники.

— Послушайте… А если взять схему мультивибратора, а к анодной цепи непосредственно подключить механический счетчик импульсов, а? — проговорил наконец Стас.

Оля соображала. Потом хлопнула Стаса по плечу.

— Ты гений! Сегодня мы изотоп испытывать не будем. Хватит возни с мультивибратором…

Онегин отложил книгу и подошел к Оле.

— Ты совсем бледная. На сегодня больше чем достаточно.

Оля подняла голову от набросанной Стасом схемы.

— Да? — В ее глазах что-то притушилось. — Возможно… Я действительно чувствую слабость…

Оля встала и вытащила из шкафчика светлый плащ.

— Когда поздно возвращаюсь, я в автобусе строю глазки какому-нибудь мужчине. И тот с козлиной бодростью меня провожает до самой парадной… У нас перед домом пустырь, через него я боюсь ходить одна.

— Ну, а мужчина?

— Назначаю свидание где-нибудь возле метро, чтоб, не дождавшись, ему было бы легче возвращаться…

— Какой гуманизм, — вставил Стас.

— Они клюют на мою челку, — продолжала Оля, медленно надевая плащ.

Только теперь стало заметно, какое у нее бледное лицо. Левка нетерпеливо переступал с ноги на ногу. Как скаковая лошадь перед стартом.

— Ты б пошел проводил Олю, — предложил Филипп. Вторично предлагать Левке было не надо.

Когда Оля и Левка вышли, Филипп спросил у Онегина:

— Что с ней?

— Дозу схватила. Сто рентген сразу. Даже непонятно, каким образом… Вернулась из командировки — и на тебе…

— Ну и что?! — Стас поднял голову.

— Ничего. Надо беречься… А она видите какая?

Капля олова сползла с паяльника и прижгла Стасу палец. Филипп врубил питание. Дробный перестук насоса срезал тишину лаборатории…

— Что она пишет?! Неужели нам нет привета? — Новер становился на пуанты и заглядывал через плечо Филиппа. В нос Филиппу ударил запах кислых щей и пережженного кофе. Он чуть отодвинулся от Новера и продолжал чтение.

— Пишет, что подвернулась путевка на двенадцать дней, — оторвался от письма Филипп.

— А как же служба?

— Пишет, что согласовала. Просит вас поцеловать. Считайте, что я это сделал.

— Ах, как мило, — залепетал Новер. Он был счастлив вниманием матери Филиппа.

Из комнаты вышла высокая и не по годам стройная Нина Павловна Ковальская. Жена и в прошлом партнерша Новера по классическому дуэту. Сам наследник Константин подарил ей когда-то треснувшую камею. Нина Павловна клялась, что камея треснула уже во времена нэпа. Камею хранили как реликвию вместе с остроконечной буденовкой — подарком кавалерийского батальона. Дата — 1919 год. От того же батальона Новеру достался один хромовый сапог. «Когда дарили, была пара», — уверял Новер… Забавные старики. От них пахло воспоминаниями и нафталином…

— Феликс Ковальский вы сдали кастелянше узел с бельем? — спросила Нина Павловна. Она обращалась к мужу на «вы», по имени и фамилии. Удивительно, от этого старый Новер сбрасывал полвека…

Филипп знал «кастеляншу» — дворничиху Лизу. Она подрабатывала мелкой стиркой у актеров бывших императорских театров. Дворничиха была горласта и держала своих клиентов в страхе.

— Дворничихи нет дома, — ответил Новер. — Ты знаешь, Нинуся, Александра Федоровна выхлопотала себе путевку на двенадцать дней. Я так счастлив…

— Двенадцать дней? Очень жаль! — веско проговорила Нина Павловна.

Намекает. Какое ее дело?! Будто Филипп ходит в коротких штанишках. Почему он поздно возвращается?! Где он вчера ночевал?!

— В нашей квартире живут порядочные люди, — продолжала Нина Павловна, глядя на Новера, но обращаясь к Филиппу. — .Жизневы — интеллигентные рабочие люди. Мы — пенсионеры. Александра Федоровна — труженица. А вы?! Пользуетесь, что мать за столько лет поехала отдохнуть… Спрашивается, где вы ночевали эту ночь? Ведь вы еще мальчик!

— Конечно, если Феликс Орестович приходит поздно, вы наверняка уверены, что он уснул в бане, — отрезал Филипп. Ему еще ни разу не доводилось говорить с Ниной Павловной на эту тему. Он грубил от неловкости.

Филипп понимал: этот разговор Нина Павловна затеяла не из любопытства. Ковальские любили Филиппа. Мама говорила, что они три года водили его в детский сад. Уводил Новер, приводила Нина Павловна. Три года. Мама работала в Сланцах и дома почти не бывала.

— А вы знаете… я женюсь, — неожиданно проговорил Филипп.

Это было слишком неожиданно. Нина Павловна перевела взгляд с Новера на Филиппа.

— Когда?

— Хоть сегодня.

— Боже мой… Я думала, вы просто встречаетесь с девушками. — Нина Павловна смутилась. — Она хорошенькая?

— Очаровательная, — ответил Новер. — Я ее видел как-то.

— А сколько ей лет?!

— Она старше меня.

— На много?

— На пять лет.

— На пять. Тогда это серьезно! — воскликнула Нина Павловна. — Как все странно. Я не вынесу…

Она ушла в свою комнату. Феликс Орестович топтался на месте. Филипп улыбался.

— А с письмом газету не принесли?

— Нет, не принесли…

Новер многозначительно вздохнул и ушел. Филипп побрился, переоделся, выключил приемник и осторожно запер комнату. В руках он держал огромный пакет, перевязанный бельевой веревкой. Ковальские когда-то подарили ему детскую лошадку. Ее можно подарить сегодня вторично. Только бы не наткнуться на стариков. Как бы не так! Проклятая привычка прощаться, когда Филипп уходил! Будто он им сын, внук, племянник!

— Что это за сверток? — поинтересовался Новер. Из-под бумаги пробивался вздорный лошадиный хвост. Как кусок пакли. — Ведь ей уже под тридцать, — ошеломленно добавил Новер.

— У нее есть дочка.

Очередной вопрос замер у Новера.

— Не говорите об этом Нине Павловне. Покамест, — попросил Филипп. — Впрочем, как хотите…

Лошадиный хвост зацепился за скобу замка. Новер его освободил и глубоко вздохнул.

Филипп поставил сверток на пол и принялся рассматривать россыпь звоночных пуговок. Красные, желтые, белые, черные… Он позвонил. Дверь открылась мгновенно. Нина стояла около двери. С ней девчушка в коротеньком сиреневом платье. Девчушка смотрела на Филиппа забавными глазенками без бровей… То есть брови были, но светлые-светлые.

— Вам кого? — спросила она.

— Кого? В самом деле, кого?! Ну, допустим, тебя!

Нина улыбнулась.

— Проходи, Филипп, мы сейчас… Неотложное дело. Не забыл — моя комната последняя.

В квартире было двенадцать съемщиков. В коридоре — двенадцать дверей и длинный ряд электросчетчиков на стене. Пузатых и черных. Филиппу казалось, что двери, мимо которых он тащил сверток с конским хвостом, дышали и шевелились. За одной кто-то ехидно хихикнул. Из другой вышла гражданка в халате и с грядками бигуди на голове. Она задержала взгляд на свертке и, не ответив на вежливое «здрасьте», толкнула дверь напротив. Да, это, пожалуй, не Ковальские с Жизневыми…

Филипп втащил в комнату Нины сверток.

— И вы уже давно не стучитесь?

Филипп оглянулся. Если бы пожилая женщина и не была так похожа на Нину, он все равно узнал бы ее по насмешливой прямолинейности вопроса.

— Извините… Я не заметил.

Женщина слегка улыбнулась. Филипп приободрился и стал «распрягаться». Откуда так много бумаги? Заворачивал всего в две газеты. Женщина посмотрела на мощный круп лошади из папье-маше.

— Понимаю. Вы не постучались, решив, что попали в конюшню?

Голос ее звучал строго, без тени доброжелательства. Она вышла, едва не опрокинув лошадь. Филиппу стало неловко. «Что она разозлилась? Не пойму… Неласковая, видно, теща».

Лошадь стояла на полу. У нее был довольно глупый вид. В комнату вошла Нина. Она посмотрела на игрушку и потрогала хвост.

— Не обращай внимания!

— Я ничего не понимаю…

— Она считает, что человек, который делает такие дорогие подарки, имеет право на большее. А это слишком скоропалительно, ее не было дома только месяц. Прочла мне сейчас лекцию о моральном облике. Строгая мама…

Нина распахнула шкаф, сняла с вешалки платье и зашла за ширму. Филипп увидел, как ступни ее ног освободились от домашних туфель и стали, босые, прямо на пол. Через ширму перекинулся халат, и вверх взлетели загорелые руки с платьем, она собиралась его надеть через голову… До ширмы было два-три шага. Не больше. Филипп встал и решительно сделал эти шаги. Он увидел испуганные и негодующие Нинины глаза.

— Ненормальный! Мама войдет! — Нина высвободила руку и оттолкнула его. Филипп вернулся к своему креслу…

Лошадь по-прежнему стояла, опустив хвост.

— Я тебя очень люблю… Очень.

— Верю, — ответила Нина. — Но если б я тебя не оттолкнула, ты бы черт знает чего натворил…

В комнату вбежала Лариска. Увидев лошадь, она замерла, секунду постояла и осторожно стала приближаться.