Василий Цаголов - За Дунаем
Дзанхот погрузился в свои думы, и Цараю показалось, что старик намеренно забыл о своем рассказе. Царай ожидал, когда люди начнут расходиться по домам. Но вот старик проговорил, ни к кому не обращаясь:
— Кабардинец Тасултан, говорят, оставил после себя семь сыновей и одну дочь. Такое богатство найдется не в каждом доме. Эх, а вот раньше и не такое бывало в Дигории. У Дзатто Бетрозова, вы все слышали о нем, было десять сыновей. Один к одному, крепче дуба. Теперь же только и слышно, что родилась девчонка.— Старик яростно ударил палкой о землю.— Сыновья Тасултана хотят исполнить волю своего отца: выдать сестру за джигита. Красавица, говорят, она у них. Да, девушка подобна цветку: не сорвут вовремя— пожелтеют лепестки... Тасултановы объявили, что ищут достойного зятя. Конечно, фамилия Тасултановых большая, известная, разве князья породнятся с кем попало. Эх, вот во времена наших отцов бывало...— Старик, не договорив, извлек кисет, не спеша набил трубку самосадом, затянулся глубоко и только потом продолжал прерванный рассказ: — Говорят, кабардинцы требуют сто коней из табуна Кара-Ногайского хана. Да кто из живых может дать за девушку такой калым? Сто коней! Эх, вот когда мы были молоды... И двести скакунов пригнали бы Тасултановым. А теперь...— старик махнул рукой и умолк.
Почувствовал Царай, как часто забилось сердце. Не верилось, что во всей Осетии нет настоящего мужчины, способного породниться с Тасултановыми. Конечно, Царай не чета им. Ну какое у него богатство? Дымная сакля и десятка два овец. Да разве же они с братом щадят себя и не трудятся? А из нужды не выберутся. Что же касается кабардинской красавицы, так Царай готов помериться ловкостью с теми, кого сзывают Тасултановы. Он даже приосанился и чуть было не обратился к Дзанхоту с просьбой послать его в Кабарду. Так и хотелось воскликнуть: «Не родился я сыном для своей матери, если дочь Тасултановых не будет привезена в Дигорию». Но Царай вовремя сдержался, иначе бы друзья высмеяли его, а старшие прогнали с нихаса. Но от неожиданной мысли не отказался.
Дома Царай хотел поделиться с матерью своим намерением ехать в Малую Кабарду к князю Тасултанову, но та сама опередила сына: она завела разговор об этом.
— Чего только не придумают алдары!.. За женщину требуют сто коней! Да за меня твой отец и трех баранов не хотел давать. Ну и времена настали!
Разговаривая, мать хлопотала у очага: высыпала в кипящий котел кукурузную муку и быстро размешала варево деревянной ложкой.
— Ну где у осетин такой богатый человек? Тут вот умершим не можешь зарезать барана... Стыд и позор! А разве наши покойники хуже других?
Сын хранил молчание. Царай понимал, что мать пытается вызвать его на разговор, и если он скажет ей о своем решении, то она воспротивится, и тогда не будет конца ее причитаниям. Царай поспешил выйти, взял вилы и направился чистить хлев. Но ему не работалось. Он стоял, упершись грудью в вилы. .
15
Закинув руки за спину, Рашид считал вслух звезды на небе. Но каждый раз на счете десять почему-то сбивался и начинал сначала. Со стороны казалось, что не только в селе, но и на всем свете нет человека беспечнее Рашида. Но он мало заботился о том, что подумают люди. Задрав голову, он скосил взгляд на соседа, который разговаривал с кадием напротив своего дома. Рашиду не нужно было напрягать слух: он слышал, о чем говорили те.
— Кто такие болгары? Они бараны! Да, да. Бараны и те умнее безмозглых болгар.
Это сказал кадия. Ему ответил сосед Рашида:
— Аллах всемогущ и видит, что я думаю о них!
— Не только ты, но и все турки должны ненавидеть гяуров.
Оглянись кадия на Рашида, непременно заметил бы, как тот улыбнулся. Кто-кто, а Рашид хорошо знал, что на душе у соседа. Не сговариваясь, они сочувственно относились к болгарам. Правда, свои думы соседи не доверяли каждому встречному, даже домочадцы ничего не знали. Время настало такое, что за одно доброе слово, сказанное турком болгарину, соотечественники презирают, а то и мстят. И все же о болгарах, хотя и осторожно, первым заговорил Рашид. Он начал издалека, что, мол, Петр спас его брата, а самого Рашида заставляют ненавидеть хорошего человека. Соседу казалось тогда, что Рашид выпытывает его думы, и он долго молчал. Но однажды не выдержал и сказал Рашиду: «Пусть сгорит твой дом, если ты обманываешь меня и хочешь забраться мне в душу, чтобы потом побежать к мулле и рассказать ему... Я тоже жалею болгар. А теперь можешь идти к мулле, мне надоели твои разговоры». С тех пор прошло много лет. Соседи ничего не скрывали друг от друга, но каждый, расставаясь, находил нужным предупредить другого не откровенничать с кем попало. Однако легче было лишить их головы, чем вырвать слово.
Дождался Рашид своего: кадия произнес традиционные пожелания доброй ночи и ушел. Давно уже не слышны были его шаги, а Рашид все еще не спешил прервать свое занятие. Наконец, оглянувшись вокруг и мурлыча под нос, он пошел обычной валкой походкой. Будь это днем, люди непременно бы подумали, что самое большое богатство, которое есть на земле, хранится в доме Рашида. Поравнявшись с соседом, Рашид обратился к нему:
— Скажи, мудрейший из мудрейших, чем лучше запивать жареную баранину — кислым молоком или крепким кофе? А?
Сосед недоуменно пожал плечами и пробормотал:
— Если в доме есть мясо, то 'можно и тем, и другим.
— Гм! Ну, я так и поступлю.
— Ты всегда был мудр!
Скрипнула калитка, и Рашид, увлекаемый хозяином, оказался во дворе. «Он, наверное, хочет сказать мне, что у него не нашлось денег»,— подумал Рашид, и тут сосед сунул ему что-то. «Серебряный рубль»,— догадался Рашид. Монета сохраняла еще тепло, очевидно, сосед долго держал ее в руке, прежде чем она попала к Рашиду.
— Что тебе сказал кадия? — поинтересовался Рашид.
— Как всегда, угрожал убить своей рукой того, кто войдет в дом неверных болгар,— ответил сосед.
Передернув плечами, Рашид притворно вздохнул:
— Значит, мои дни сочтены?
— Мне тоже осталось жить не очень много,— рука соседа легла на плечо Рашида.— Будь осторожен, подумай обо мне, чем я буду кормить твоих детей, когда кадия отправит тебя к твоему отцу!
— Еще не родился кадия, который может перехитрить меня. Спи до утра, и пусть аллах даст тебе приятных снов.
Хозяин проводил Рашида на улицу, и тот бесшумно пошел в противоположную своему дому сторону. О, он умел ходить так, что и сам не слышал собственных шагов! Вокруг наступила такая темнота, что сколько Рашид ни вертел головой, а ничего не увидел. Зато на свой слух Рашид не мог пожаловаться. Улавливая далекие звуки, Рашид мог безошибочно определить, откуда они исходят.
Он быстро пересек площадь и невольно посмотрел направо: там была мечеть. Еще сегодня вечером Рашид внимал молитве муллы и вместе со всеми клялся в верности аллаху и его наместнику на земле — Султану, а теперь спешит на болгарскую половину села.
Едва Рашид вступил на нее, как услышал рядом с собой шорох. Он сопровождал его до тех пор, пока Рашид не остановился и не проговорил в темноту:
— Послушай, бачо, ты своим грохотом разбудишь моего глухого ишака, и чего доброго, бедное животное, хватившись меня, поднимет шум.
— Э, да никак это ты, Рашид?
Турок притянул к себе Петра и прошептал ему над ухом:
— Убери свой мушкет и не называй мое имя так громко.
— Гм! Да я ж сам не слышу своих слов, а ты говоришь...— Петр почти лег грудью на турка.— Интересно, куда ты так спешишь, почтенный эфенди? Надо было проследить за тобой, но ты быстро обнаружил меня.
— Куда я шел? Ты только послушай его! Куда я шел? Спроси меня об этом завтра... Ты лучше скажи, почему ты торчишь здесь?- Может, ты вышел встретить меня?
— С сегодняшней ночи мы будем охранять наш квартал от твоих братьев. Люди взяли мушкеты и караулят свой дом, как цепные собаки. Что ты суешь мне?
— Тсс, не ори на все село. Это деньги...
— А, спасибо... На следующей неделе жду человека от Христо. Я уже собрал много денег... Люди несут свое, кровное. Да разве можно отказать для такого дела...
— Послушай, Петр, тебе с дочкой надо уйти из дома. Боюсь, нагрянут к тебе полицейские, кажется, прознали они о твоих деньгах.
— Что? — ужаснулся Петр.
— Тсс! Говорю тебе, что сам слышал.
— От кого?
— Это тебе не надо. Не все турки враги вам. Ну, ладно, пойду, а то чего доброго, кадия ищет меня, чтобы позвать к себе в гости, а я с гяуром обнимаюсь.
Турок ушел в ночь, а Петр вдруг прослезился. Растрогал его поступок Рашида. К нему приблизился напарник, и Петр поспешно провел рукой по щекам, а сам бодрым голосом произнес:
— Кажется, в эту ночь турки отдыхают... Может, и мы пойдем спать?
— Если ты устал, дядя Петр, то ступай домой, а я не покину свой пост... Иди, Петр.
Разговаривали вполголоса. Петр рассердился и прежде всего на себя: «Черт дернул меня откровенничать с этим мальчиком... Чего доброго, теперь растрезвонит по всему свету». Зевнув в темноту, Петр проговорил:
