Андрей Островский - Напряжение
В четыре часа мы поднялись и пошли к пароходу.
Уже в городе я улучил минуту (когда Майя отошла), чтобы условиться с Маринкой о свидании. Сегодня в 9.30 мы встретимся у строительства оперного театра. Так хочется побродить с ней! После вчерашнего вечера во мне появилась уверенность, что я для нее что-нибудь да значу.
3 сентября.
Насколько все хорошо было позавчера, настолько все плохо сейчас. Сегодня мы в первый раз поссорились, и, кажется, серьезно. Что с ней происходит? Если бы кто-нибудь смог мне разгадать загадку. Или у нее такой взбалмошный характер?
Вчера я пришел на наше место. В 9.30 ее не было, Прошло пять минут, десять, пятнадцать, полчаса, час. Я ловил взглядом каждую проходящую женщину. Нет, не она… Хотел уйти и не мог. «Ну, еще пять минут», — назначал сам себе. Проходили эти пять минут и следующие… Несколько раз мне казалось, что вижу ее пальто, ее шапочку. И фигура ее, и походка… Это должна быть только она. Но девушка подходила ближе, и все рассыпалось.
Когда часы показали 11.30, я понял, что ждать бесполезно. Мне вдруг стало жалко себя. И сразу жалость сменилась тревогой. Наверняка что-то случилось. Она обещала — значит, должна была прийти.
Я побежал к общежитию, но пробраться внутрь не смог: не пустили.
Утром, вместо лекции, я опять помчался к двухэтажному домику. Мне сказали, что Марина на работе. У меня отлегло от сердца, но появилось новое чувство…
Я едва дождался конца смены и встретил Марину у проходной, как когда-то. Она на мгновение вспыхнула, увидев меня, но быстро овладела собой.
«Почему ты не пришла вчера? Что-нибудь случилось?» — спросил я сразу.
«Так… — неопределенно ответила она, — и потом мне нездоровилось».
«Так… — передразнил я, не выдержав, — и потом нездоровилось… Врешь ты, врешь, если бы у меня была температура сорок, я и то бы пришел хоть на минуту… Но тебе это не нужно. Ты играешь…»
Скажи что угодно, но говорить «так» — значит нисколько не уважать человека. Это меня и взбесило. Все, о чем я передумал вчера за два часа стояния на улице, что пережил за сегодняшнее утро, накопило во мне какую-то злобу к Марине. И я с радостью сказал это «врешь» и все, что накипело во мне.
Она побледнела, выпрямилась и проговорила, прищурив глаза: «Тебе никто не позволил разговаривать со мной таким тоном. Никто. Не можешь говорить спокойно — уходи. Я тебя не звала».
«Ах так! — вскричал я и заметил, как люди жадно прислушиваются к нашему разговору и готовы сомкнуть вокруг нас кольцо. — Хорошо… Теперь, кажется, я все понял. Я ухожу».
И пошел не оборачиваясь, не глядя под ноги и… ожидая, что она окликнет меня. Но я ничего не услышал… Больше я ее не увижу.
5 сентября.
Встаю, когда все спят, и прихожу, когда уже все спят. Не хочется показываться на глаза ребятам в таком состоянии. Все время думаю о ней, даже на лекциях.
До чего же все глупо получилось! Может быть, я до встречи у проходной что-нибудь сказал плохое, что-нибудь сделал? Перебирал в памяти все, что касалось ее. Никакого криминала не нашел.
Бог с ней. Она просто захотела от меня отвязаться. Но почему таким способом?
Сегодня в Москве начался шахматный чемпионат. Интересно, как будут играть Керес и Микенас? А в общем, даже следить не хочется.
6 сентября.
Все остается по-прежнему.
8 сентября.
Сегодня первое в учебном году воскресенье. Грустное воскресенье. Ребята чувствуют, что у меня что-то неладно. Притихли и не пристают. Я за это им благодарен.
Валится все из рук.
9 сентября.
Собственно, что произошло? Ничего. Ведь все осталось невыясненным. Вспылили, наговорили друг другу и разошлись. Я вел себя как мальчишка. Надо было спокойно поговорить.
Но идти к ней не могу. Я обижен. Ха-ха. А она? Ставлю себя на ее место. Она, наверное, тоже. Но я ведь мужчина? Я должен уступить.
Играли в шахматы с Джеком. Проиграл ему одну партию — мощный зевок слона. Джек сказал мне, между прочим, видимо связывая мой проигрыш с настроением: «Бросил бы ты, Славка, эту волынку. Раз женщина мучает — это плохая женщина. Плюнь, и все…»
Из этих глубокомысленных слов я понял, что Джек — знаток женщин и теоретик любви, Не говорю, что великий, но все-таки… Уж как-нибудь обойдусь без теоретика.
11 сентября.
Скучаю без нее. Но не иду. Назло. Стал кровожадным: раз мучаюсь, то и она должна мучиться. Поэтому вырабатываю в себе силу воли, чтобы не идти.
12 сентября.
Но, чтобы выработать силу воли, нужна сила воли. Заколдованный круг!
15 сентября.
Я понял, что комедия, которую пытаюсь играть, никому не нужна. Не могу без нее. Когда уяснил себе эту истину, стало легко и просто. Пошел в общежитие.
Марина встретила меня хмуро. Я попросил ее пройтись со мной (как я боялся, что она скажет: «Нет, не могу» — или еще что-нибудь в этом роде!). Но она, подумав, чуть-чуть, молча стала надевать пальто.
Мы шли по улицам, и никто не начинал разговора. Я взял ее под руку и сказал: «Ты прости меня, я тогда вел себя безобразно…»
Она качнула головой и пожала плечами, а я продолжал: «Но и ты тоже… Сразу прогнала меня». — «А что же я должна была делать? Или ты думаешь, что я позволю тебе хамить?..»
Похоже было на то, что спор разгорится и мы опять разойдемся. Я сказал примирительно: «Ладно, не будем вспоминать… Я понял, что не могу без тебя жить, Марина. Не сердись и подумай немного обо мне. Я так ждал тебя тогда, так хотел видеть… Ты могла бы сказать мне просто, по-человечески, отчего все так получилось… Но не будем об этом. Расскажи лучше, что ты делала эти дни. Я ведь так долго тебя не видел…»
Ледок в наших отношениях постепенно растаял, хоть и не совсем. Но я был рад и этому. Уверен, что со временем все наладится.
24 сентября.
Спросил сегодня, как будто невзначай: «Марина, я тебе говорил, что люблю тебя. Да ты, наверное, и без этого знаешь. А ты, как ты ко мне относишься?»
Она перевела все в шутку: «Хорошо. Вполне удовлетворительно». И прижала мою руку локтем.
Не скажу, чтобы меня это обрадовало. Но продолжать разговор я не стал. Конечно, я задал глупый вопрос. Наверное, никто никогда так не спрашивает. И все же спросил не случайно: мне кажется, что когда тебя любят, ты это прекрасно видишь — по каким-то штрихам, черточкам, еле уловимым знакам. А я не вижу ничего. Приду я — хорошо; нет — тоже хорошо. Может быть, она маскирует свои чувства? Я стал вспоминать: когда она оказывала мне какое-то внимание? Пришла ко мне в общежитие — раз. Проводы — два. В деревне у Майи — три… Но этого мало. Может быть, я слишком жаден?
28 сентября.
Завтра все мужское население общежития отправляется в лес «по дрова». Жалко, что не увижу ее.
30 сентября.
Дрова заготовили. Замерзли здорово и промокли до нитки, но поработали славно. Надвигается зима. Вот-вот пойдет снег.
1 октября.
Виделся с Мариной, но недолго, минут десять: у нее какая-то техническая конференция.
Болит голова и жарко. Много пью. Митька сказал: «Молодец, я тоже скоро перейду на воду».
«Как так?» — спросил я.
«Очень просто. Ведро воды по калорийности равно одному яйцу или ста граммам хлеба. Выпил два ведра — считай, что позавтракал яйцом с хлебом».
Я не расположен к шуткам. Хочется спать.
2 октября.
Заболел. Температура 39,7 с утра. Пониженный тонус, как говорят врачи. Ночью знобило. Ребята дали мне свои одеяла. Джек принес лимонад (где уж он его достал, когда все было закрыто, — не знаю).
16 октября.
Наконец отвязалась от меня скверна. Хорошо быть здоровым, красота! Хожу по комнате, но устаю. Качает. Ноги стали тонкими и легкими. Дня через два выйду на улицу.
Дорогие мои друзья! Если бы не они и не Маринка, не знаю, как все обошлось бы. Не хотелось концы отдавать.
Недаром говорят: друзья познаются в беде. У меня хорошие друзья. А Маринка меня поразила. Я недавно пересчитал по пальцам моменты, когда она оказывала мне внимание. Я был ослом, с длинными-предлинными ушами. Вспоминать противно. За эти дни я ее по-настоящему понял и полюбил еще крепче.
Она пришла на второй день моей болезни. Я спал, когда в дверь постучали. Сквозь дремоту услышал, как Джек сказал: «Славка, к тебе доктор». И, видимо пораженный ее внешностью, продолжал: «Ему везет: каждый день барышни, и одна прекраснее другой».
Я взглянул на доктора и обомлел: передо мной стояла Маринка. Ее ничуть не смутили ни мужская компания, ни реплика Джека, потому что она смело прошла вперед и начала что-то говорить ребятам. А я снова заснул.
Проснулся, когда в комнате никого не было, кроме Марины. Она приложила мне холодную руку ко лбу и спросила, увидев, что я не сплю: «Тебе очень плохо? Что-нибудь болит?»
