Живой - Борис Андреевич Можаев
— Отберем судом. А тебя посадим, — сказал вслед ему, не повышая голоса, Тимошкин.
В прокуратуре встретил Фомича младший юрист Фатеев — в белом кителе, в погонах со звездочкой, черные волосы приглажены, расчесаны на пробор да еще блестят — одеколоном обрызнуты. Он пробежал глазами повестку и сказал весело:
— Вас-то я и жду! Проходите в кабинет!
Младший юрист провел Фомича в кабинет с надписью на белой двери «Следователь», усадил на диван, сам сел напротив за стол и все глядел на него, улыбаясь, будто желаннее гостя, чем Фомич, для этого следователя теперь и не было никого на всем белом свете.
«Прямо как на блины пригласил, — думал Фомич, глядя на свежее, смеющееся лицо следователя. — Чем он только угостит меня? Вот вопрос…»
Младший юрист считал себя человеком воспитанным; он долго служил в политотделе МТС, а теперь учился в областном пединституте на заочном отделении. Несмотря на свои сорок лет, он все еще был худощав, подтянут, играл на аккордеоне и пел частушки собственного сочинения на смотрах художественной самодеятельности. Один раз даже в области сыграл. Он полагал, что главное для юриста — это соблюдать вежливость.
— Смелый вы человек, товарищ Кузькин, — говорил, все ярче улыбаясь, младший юрист. — Я просто восхищаюсь вами.
— А чего мной восхищаться? Одет я вроде бы нормально, а не какой-нибудь ряженый. — Фомич посмотрел на свой рябенький, сильно мятый пиджачок, на черную косоворотку. — Чего тут смешного?
— Да нет, вы меня не так поняли! — воскликнул Фатеев. — Я не смеюсь над вами… Просто я хотел сказать, как же это вы набрались смелости захватить колхозную землю? Против коллектива пошли… Один против всего села! Вот что.
— Да что я, на кулачки против села пошел, что ли? И ничего я не захватывал. Огород мой.
— Огород колхозный… но вы его захватили и теперь считаете своим, — радостно подсказал младший юрист.
— Как так захватил? Еще дед мой пахал его. Мать с отцом сад рассадили. Я уж порубил яблони. Распахал его сразу после войны… под картошку.
— Интересное у вас мнение! Значит, вы считаете, что земля у нас по наследству передается? А революция была в нашей стране?
— Была.
— Вот именно, товарищ Кузькин. Революция уничтожила в нашей стране право собственности на землю. И вы это отлично понимаете, только уклоняетесь от ответственности некоей игрой. Не выйдет, товарищ Кузькин! Я сам люблю играть, только в свободное от работы время.
— Так в чем же вы меня обвиняете?
— Вы обвиняетесь в самовольном захвате колхозной земли. Колхозное собрание лишило вас права пользоваться огородом… Когда исключали из колхоза. Это вам известно?
— Нет. Я не был на колхозном собрании.
— А чем вы можете подтвердить это показание?
— Дак что ж, на собрании колхозном зарубки, что ли, каждый оставляет на стене? Кабы зарубки оставляли, я сказал бы — моей там нет.
— Но есть свидетельские показания, что вы там были. Вам известны такие граждане? — Фатеев вынул из папки бумажку и прочел: — Назаркин Матвей Корнеевич, счетовод колхоза, заместитель председателя Степушкин, бригадир Воронин — все они показывают, что вы присутствовали на собрании.
— Ну, ежели они показывают, пускай они и отвечают.
— Интересно рассуждаете, товарищ Кузькин! Значит, не вы виноваты в самовольном захвате колхозной земли, а колхозное руководство?
— А если они врут, тогда как?
— А бригадир Воронин предупреждал вас? — быстро спросил Фатеев.
— У бригадира нет такого права, чтоб огород у меня отбирать, — ответил, помедлив, Фомич.
— То-то и оно. Кто врет — выяснит народный суд. У нас все по науке. Вы еще вот на какой вопрос ответьте: откуда вы взяли лошадь для посадки картошки?
— Приехали за столбами люди добрые да помогли мне — вспахали огород.
— А вы предупреждали, что огород самовольно вами захвачен? Из какого они колхоза?
Фомичу вдруг стало тоскливо до тошноты, он молчал и устало смотрел мимо следователя в окно; полотняные шторки слегка шевелил врывающийся в открытую форточку ветерок, за шторкой на подоконнике стояли в горшочках, обернутые белой бумагой, ярко-красные цветы-сережки. «Интересно, кто их поливает? Поди, сам этот чистоплюй?» — некстати подумал Фомич.
— Вы понимаете, что сделали этих людей соучастниками вашего преступления? — доносился откуда-то сбоку голос следователя. — Или вы попросту обманули их? Из какого они колхоза?
«Интересно, кто меня судить будет? Старый судья или молодой?» — думал свое Фомич.
— Товарищ Кузькин, вы меня слышите?
— Я сам не знаю, из какого они колхоза. Не спрашивал, — встряхнулся наконец Фомич.
— В таком случае вина ваша усугубляется. Посидите!
Следователь вынул из зеленого пластмассового футляра очки и долго писал, мучительно сводя на переносице черные брови. Потом неожиданно спросил:
— Как ваша фамилия?
— Дак вы же знаете.
— Пожалуйста, отвечайте на вопросы!
И Фомич отвечал: как его фамилия, имя, отчество, и какого года рождения, и в каком селе проживает… Наконец следователь бросил свое: «Посидите!» — закрыл ящик стола и вышел с двумя исписанными листками.
Затем через дощатую перегородку отчетливо донесся его голос: «Обвинительное заключение». Фомич вздрогнул и стал прислушиваться. Следователь читал монотонно, повторяя особо важные обороты. За ним, захлебываясь от поспешности, стучала машинка: «…по делу обвинения Кузькина Федора Фомича по ст.90 УК РСФСР…»
Далее следователь диктовал, кто такой он, Кузькин, и где живет, и кем был. Фомич эту часть плохо слушал и все думал: «Кто меня будет судить, молодой судья или старый?»
«…Игнорируя установленный порядок получения в пользование земли, считая приусадебный участок своей вотчиной, — читал следователь, — Кузькин вышеозначенную площадь земли захватил самовольно.
Кроме того, без разрешения руководства колхоза Кузькин обманом достал лошадь из колхоза для вспашки огорода, не выдавая имен своих сообщников…»
«Ежели старый судья Карпушкин возьмет меня в оборот, тогда беда, — думал Фомич. — Ему что конь, что кобыла: команда была — значит, садись. А ежели молодой судить станет, может, и оклемаюсь. Этот совсем недавно из школы. У него, поди, закон еще из головы не выветрился…»
«…Привлеченный следствием в качестве обвиняемого по настоящему делу Кузькин виновным в предъявленном ему обвинении себя не признал и ничего существенного в свое оправдание не показал. Его утверждение о том, что ему не было известно о решении общего собрания колхозников, не нашло своего подтверждения по материалам дела…»
Фатеев вернулся все таким же приветливым, улыбающимся, как будто бы они сейчас, после подписания этих бумажек, пойдут вместе с Фомичом в чайную выпить.
