Сергей Малашкин - Луна с правой стороны
— Верно. Так позвольте, вы будете Иванов? — спросил Евгений.
— Он самый.
— Как вы резко изменились, обросли.
— Обрастёшь, брат, — ответил Иванов. — Я теперь хлеборобом заделался. Это мой брат Павел, тоже красноармеец, а теперь учится в Москве в Военной Академии, красным генералом хочет быть.
Евгений посмотрел на Павла.
— Это хорошо.
— Знамо, хорошо, — ответил Иванов и кивнул головой на брата. — Он у меня герой: два красных ордена имеет и три раза ранен… Ну-ка, Павел, перетащи-ка с нашего стола пиво.
— Сюда? — переспросил Павел.
— Да, да. Сюда. Дай-ка, я тобой немного покомандую, пока ты до генерала доползёшь, — пошутил над братом Иванов.
Павел перетащил пиво.
— Вы далеко? — спросил Евгений.
— Я вот его, Павла, провожаю… до Москвы…
— А вы? — спросил в свою очередь Иванов.
— В Москву.
Иванов обратился к брату, показал кивком головы на бутылки. Павел стал разливать пиво.
— Ну, стукнемся!
Стукнулись, выпили.
— Вы хорошо знаете Андрея Завулонова? — спросил неожиданно Иванов.
— Хорошо, — ответил Евгений.
— Где вы с ним познакомились?
— Где? Мы почти с ним на одной койке спали.
— Вот как, — протянул Иванов и переглянулся с братом. — Так, так… Значит, вы его хорошо знаете?
— Вы тоже его знаете? — спросил в свою очередь Евгений.
— Мы-то?.. — ответил Иванов.
— Да.
— Как вам сказать-то, — проговорил Иванов, а затем добавил: — мы с ним, ведь, из одного села.
— Из одного?
— Да, — кивнул головой Иванов и пояснил, — из села Птань.
— Это, что стоит на берегу Красивой Мечи?
— Из этого самого.
— Так это верно, что у вас волисполком удавился?
Иванов улыбнулся. Угреватое лицо с большим мясистым носом, похожим на грушу, стало совершенно красным, а небольшие глазки из берегов толстых, не имеющих растительности, век плескали бледной просинью в лицо Евгения.
— Да, это верно.
Евгений улыбнулся, спрятал коричневые глазки и забарабанил пальцами по столу, потом остановился, подумал, выпил стакан пива и снова забарабанил.
— Так вы говорите, на одной койке с ним спали?
Евгений взглянул на Иванова, спрятал под стол руки и сказал:
— Да.
— У нас имеется слушок, будто бы он пережил страшную историю там, на фронте. Верно ли это?
— Да, — ответил Евгений и вынул руки из-под стола.
— Так вы нам не расскажете ли, что с ним там случилось? — вмешался Павел.
— Да, да… — заговорили другие, в том числе и Иванов.
— Хорошо, — сказал Евгений, — расскажу. — И Евгений осмотрел слушателей, которые подсаживались к нему ближе, взял бутылку, налил один за другим два стакана, выпил, достал из кармана платок и, не торопясь, вытер лицо.
Все внимательно смотрели на Евгения и ждали.
— Я вам расскажу одну историю, которая была в его жизни и которая послужила, по моему мнению, началом его болезни… К этой истории я не прибавлю ни одного своего слова, а также не убавлю ни одного слова рассказчика этой истории. Эту историю рассказал мне и своим близким товарищам, что были в его штабе, сам Андрей Завулонов. Чтобы перейти прямо и непосредственно к этой истории, я должен раньше рассказать в нескольких словах о том, как я познакомился с Андреем Завулоновым. — Евгений умолк и посмотрел на слушателей. — Я думаю, что вы ничего против иметь не будете?
Слушатели ничего не ответили, а только завозились на стульях.
Евгений откинулся на спинку стула.
— Я познакомился с Андреем Завулоновым случайно, можно сказать, при самых неблагоприятных для меня обстоятельствах, при воспоминании о которых у меня и сейчас по телу пробегают ледяные капли. Советская власть перешла от добровольческой армии к мобилизационной. В первую мобилизацию я был взят на службу и был отправлен на один из фронтов. Мобилизованные со мной товарищи разбежались при первой же возможности. Последовать примеру товарищей, при всем моем желании, судьба мне не позволила, и я был отправлен на фронт. На фронте, как принято говорить, тогда было не разбери-бери. Наша дивизия, к которой был причислен и я, при первом столкновении с белыми бросила оружие и в паническом страхе бежала в тыл. Этой дивизией командовал Андрей Завулонов. Какие бы он меры ни принимал, дивизия катилась назад и не принимала никаких боёв, даже при встрече с небольшими разъездами. Андрей Завулонов дал приказ к отступлению. Шли мы четыре дня большой скоростью, так что враг остался довольно далеко позади. Пришли в небольшой городок. На окраине этого города остановились на ночлег, переночевали. Наутро был дан приказ выстроиться. Выстроились. Погода была отвратительная, вместо прекрасного украинского неба было просто, какое-то недоразумение: висели, трепались над головами грязные лохмотья, из которых на нас мелкими каплями сочился дождь. Дул резкий северный ветер, забирался под шинели, неприятно хлестал мокрыми полами по нашим ногам. Мы стояли выстроенные за городом на дожде и на ветру с раннего утра до самого обеда. Многие из нас стучали зубами от холода. Мы прыгали, скакали, вертелись, чтобы разогреться, и матерно ругались на чём свет стоит. Начальство собралось в кучу и было в стороне и тоже бегало, подпрыгивало. Но вот из города показалось несколько конных всадников. Командиры бросились к своим ротам. Фронт был растянут больше, чем на версту. Командиры еле-еле успели добежать к своим ротам. Рота, в которой находился я, была первой к городу. Наш командир выхватил шашку, вытянулся, скомандовал «смирно» и, звеня шпорами, побежал навстречу всадникам.
— Здорóво, товарищи! — выкрикнул начальник дивизии.
Мы ответили. За нами прогремели и остальные роты. Нужно сказать правду, здороваться на этот раз мы умели гораздо лучше, чем драться. Крикнули, можно сказать, на славу, так что командиры наши даже веселее забегали:
— Молодцы, ребята! Молодцы!
И было трудно ожидать чего-нибудь плохого, кроме благодарности, но случилось совершенно неожиданное. Начальник дивизии, которого я теперь считаю своим хорошим товарищем и другом, был мрачен и чёрен, как вот этот пол. Он так же, как и непогода, навалился на нас и придавил своей тяжестью, стянул нас какими-то невиданными стальными прутьями так, что мы покорно стояли и следили за каждым его движением. Начальник дивизии, Андрей Завулонов, медленно проехал на левый фланг и, простояв там немного, галопом выехал на правый, где, круто повернув лошадь, заплясал на месте и громовым голосом разрезал тишину:
— Смирно! Первая рота, на первый-второй рассчитайся!
— Первый, второй. Первый, второй. Первый, второй…
— Десятый, — ревел глухо начальник дивизии, — десять шагов, шагом марш!
Десятый выходил и тут же под команду «кругóм» поворачивался лицом к нам и замирал. Несмотря на резкий ветер и дождь, несмотря на хлюпанье грязи под нашими ногами, тишина была жуткая, так что я различал все тончайшие звуки ветра, слышал не только биение собственного сердца, но и соседа, стоящего рядом со мною. Ветер пел на разные голоса: свистел, аукал, гукал, ржал жеребёнком, отбившимся от матери, наигрывал на треснутой жалейке.
— Первая рота, по десятому пальба!
«Аррззг», — разрезая свист и шум ветра, хлюпанье дождя и шинелей о наши ноги, ответили лязгом затворы винтовок.
— Пли! — стегнул глухим ударом начальник дивизии.
Раздался залп. Всколыхнулось поле, на котором мы стояли. Дёрнулись мы и куда-то поплыли, а поле, на котором мы стояли, из своего нутра двинуло нам в глаза клубы серого дыма.
— Смирно! От десятого на первый-второй рассчитайся.
Опять на губах запрыгало: первый, второй. Первый, второй. Так дошло до меня. Я выкрикнул: «Второй».
— Смирно! Десять шагов вперёд, шагом марш!
Я закачался из стороны в сторону, но не помню, сколько времени я качался из стороны в сторону, только видел, как ко мне подбежал ротный командир, толкнул меня в спину, и я вылетел вперёд и, не помня никакой команды, повернулся лицом к фронту.
— Первая рота, по десятому пальба!
Лязг затворов отбросил меня в сторону, и я был около начальника дивизии.
— Ваше превосходительство…
Перепуганный командир отрывал меня от земли. А я всё кричал:
— Ваше превосходительство.
— Встать! — взревел начальник дивизии.
— Дааа, — протянул Иванов.
Евгений посмотрел на Иванова, а потом на остальных, вытер вспотевший лоб и налил пива.
— Ну?
— Больше ничего, — сказал шёпотом Евгений. — Разве не видите, что живым остался? — и опростал стакан.
Я быстро вытянулся и говорю:
— Простите, ваше превосходительство (я был старым солдатом царской армии и по привычке несколько раз сказал «ваше превосходительство»). Не дайте умереть позорной смертью.
Начальник дивизии впился в меня зелёными глазами, и я видел, как у него на лице прыгали синие жилки. Так смотрел он несколько минут на меня. Я почувствовал, как от его взгляда леденело моё тело.
