Владимир Успенский - Неизвестные солдаты
Сюда не нахлынули еще тыловые подразделения, здесь размещались огневые позиции батарей, санитарные роты. Неторопливо двигались саперы с миноискателями, дымили походные кухни. Попадались бойцы, в одиночку направлявшиеся к передовой. Порошин знал, что в госпиталях началось повальное бегство: те, кто мог передвигаться, уходили в боевые подразделения. Каждому хотелось поглядеть, как гибнет фашистское логово, а если повезет, то поймать Гитлера или хотя бы Геринга или Геббельса.
Участились случаи бегства из тыловых частей. Какой-нибудь сержант, всю войну ведавший выдачей обмундирования на складе, вдруг исчезал, оставив записку о том, что пошел добивать фашистов…
Командный пункт корпуса разместился в небольшом парке, во флигеле под старыми липами. Черные телефонные провода выбегали из окон и скрывались среди ветвей. В просторных комнатах флигеля — полированные столы с гнутыми ножками, множество диванов, пуфов, кушеток. Офицеры смеялись: не иначе хозяин флигеля был владельцем мебельного магазина. Сейчас на этих бархатных и атласных кушетках спали бойцы, некоторые даже не сняв сапог. Усталость свалила тут разведчиков и связных, у людей сил не хватило, чтобы разуться. Уже третьи сутки корпус вел непрерывный бой, сначала в пригороде, потом в самом городе, прогрызая вражескую оборону, отвоевывая дом за домом, улицу за улицей. Люди пользовались малейшей передышкой, чтобы поспать хоть часок.
«Но такими передышками пользуется и враг, — подумал Прохор Севастьянович. — Во время затишья немцы производят перегруппировки, успевают поесть, вздремнуть… Ну и что? Что из этого следует?.. — Порошин прищурился, почти закрыл глаза, стараясь понять еще призрачную, ускользавшую мысль. — Немцы должны валиться с ног от усталости. Сил человека хватит на два-три дня. Потом он выдыхается!»
Порошин засмеялся и вызвал к телефону командира правофланговой дивизии.
— Аркадий Порфирьевич, у тебя полки как построены?
— Два полка в линию, ведут штурм. А третий сзади, подчищает недоделанное. Он же является моим резервом.
— А знаешь, Аркадий Порфирьевич, я тебе подкрепление могу дать. Очень надежное подкрепление.
— Артиллерийское?
— Нет, сугубо организационное. Выстраивай дивизию в три эшелона. Пусть один в поле ведет активные действия, второй прочесывает подвалы, подчищает, как ты говоришь, и приводит себя в порядок. А третий полк в это время отдыхает. Часов через восемь-десять, по обстановке, третий полк пройдет через боевые порядки первого и продолжит бой. Первый остается на своем месте, приводит себя в порядок, а второй в это время отдыхает в тылу. Еще через восемь часов второй полк пройдет перекатом через боевые порядки и сменит уставшие подразделения. И так раз за разом.
В трубке потрескивало, командир дивизии не торопился с ответом, думал, прикидывал.
— Понял! — весело сказал он после паузы. — Понял, товарищ генерал! Мы несколько ослабим давление на противника, но зато оно станет непрерывным. Наши бойцы сохранят силы, а немцы выдохнутся. Через сутки они будут засыпать стоя.
— Верно, Аркадий Порфирьевич. Идея такова: не дать противнику ни секунды отдыха. Вымотаем фашистов физически, чтобы у них глаза туманились и руки тряслись. А наши люди пусть работают восемь часов в сутки, как положено по советским законам, — улыбнулся в трубку Порошин.
— Спасибо за совет, товарищ генерал!
— Не за что, Аркадий Порфирьевич. Успехов тебе желаю! — Порошин помолчал и добавил весело: — Чувствуешь, какая жизнь наступила?! В три смены работать можем!
* * *В поле, в лесу, на болоте, в поселках и деревнях — всюду Иван был в своей стихии. Везде можно по солнцу или по деревьям определить, в какой стороне восток и запад, везде можно оглядеться, разыскать противника — дело привычное. А вот в большом городе Берлине Иван на первых порах чувствовал себя не в своей тарелке. Заехал он с кухней в глубокие каменные ущелья, со дна которых виден лишь задымленный кусочек неба. Ни деревца вокруг, ни травы, только кирпичи, да серый асфальт, да чадящие развалины. После такой разрухи местный житель и тот, наверно, заблудится в узких переулках среди рухнувших стен. А Иван на сто метров опасался отходить от своей кухни. Свернешь за угол — и никакого ориентира. Даже название улицы негде узнать.
Тут не угадаешь, откуда грозит опасность. Еще утром разместились во дворе и в уцелевшем этаже дома санитарная рота, ремонтная летучка и походные кухни. А вечером из какой-то трубы вылез немец и вдребезги разнес «фаустом» повозку с боеприпасами, въезжавшую во двор.
В сумерках кто-то полоснул из развалин автоматной очередью. Иван вместе с другими бойцами полез по кучам битого кирпича ловить автоматчика, попал в какой-то коридор: с одной стороны стена и двери, а с другой — пустота, словно пропасть. Чудом сохранилась только широкая лестница, зигзагами спускавшаяся к земле.
Иван загнал автоматчика в комнату, швырнул туда гранату, но не убил, а только оглушил немца. Он упал на развороченный паркет, бился и рыдал, как в истерике. За воротник куртки Булгаков приподнял автоматчика и увидел перед собой парнишку лет четырнадцати с узким продолговатым лицом и большими оттопыренными ушами.
Парнишка совсем озверел, брызгал слюной, словно бешеный, и вознамерился было кусаться. Иван отобрал у него автомат, а убивать пожалел. Стащил его вниз, поставил возле ворот и со всего маху врезал ему по роже, приговаривая: не будь дураком, не лезь в драку! А потом сунул парнишке кусок хлеба и велел мотаться поближе к мамкиной юбке.
Вообще Иван был недоволен тем, что приходится сидеть в грязном кирпичном мешке, не видя белого света. Давно хотел посмотреть, какова она, эта вражья столица, откуда кинулись на людей все напасти. А тут одни обгорелые стены, да белые простыни в окнах, да трясущиеся от страха, тощие от голода немецкие фрау в подвалах.
Когда с передовой пришел знакомый разведчик Щербатов, Булгаков набросился на него с вопросами. Разведчик подставил большой молочный бидон и, глядя, не жидкий ли суп наливает повар, сказал не без гордости:
— Главную ихнюю канцелярию простым глазом видать. Скоро у Гитлера в избе дверь вышибем!
— Врешь, поди? — усомнился Иван.
— Да провалиться мне на этом месте! Вон как до ворот — до канала. А за каналом главная фашистская сердцевина.
— Эх, мать честная! — вздохнул Иван, откладывая черпак. Подумав, спросил: — А как ты в одиночку горячий бидон потащишь? Напарник-то есть у тебя?
— Напарнику по дороге ноги балкой придавило, — объяснил Щербатов. — А с бидоном управлюсь. На спине донесу, как остынет.
— Это непорядок, — возразил Иван. — Что за радость людям бурду хлебать. Давай уж помогу тебе, вместе мы быстренько.
— Причину ищешь? — понимающе прищурился разведчик. — А ты просто так, бери гранаты и айда!
— А ведь верно! — радостно согласился Иван.
Он попросил знакомого бойца из сапроты, чтобы тот последил за его хозяйством. На листе картона написал и прикрепил к кухне записку: «Нонче каши не будет, ушел на передовую». Затем взял пару запасных дисков, три гранаты и несколько кирпичиков тола, похожих на куски мыла. Все это он сложил в вещевой мешок, встал перед разведчиком Щербатовым и аж сапогом притопнул:
— Готов!
Они потащили бидон через какие-то проходные дворы, спускались в подвалы и опять вылезали на свет белый. Где-то рядом — рукой подать — гремел, грохотал бой, а к ним не попадали ни снаряды, ни мины, только дышать стало трудней от едкого дыма.
С тыла вошли в большое серое здание, протянувшееся метров на двести. В таком доме могли бы поселиться жители Стоялова и всех окрестных деревень. Со двора дом был совсем цел, в комнатах, выходивших во двор, солдаты перевязывали раненых, набивали патронами диски, торопливо ели консервы. А с фасада был настоящий фронт. В каждой комнате стоял либо пулемет, либо пушка, их умудрились поднять даже на четвертый этаж. Тут готовились к атаке подразделения. Немцы вели сильнейший огонь, пули летели во все окна и проломы, грызли стены, наполняя воздух пылью. Здание вздрагивало от разрывов мин и снарядов, но они не могли пробить толстую старинную кладку.
Иван на секунду выглянул в оконный проем и сразу отпрянул. Успел увидеть только серый, бетонный срез канала, воду, пузырившуюся от пуль и осколков, контуры высоких домов на том берегу.
— Через десять минут пойдем, — толкнул его в бок Щербатов. — Вот дымовые шашки возьми. Наше дело через мостик перескочить и фрицам глаза закоптить. Ты мост видел?
— Нет, — сказал Иван.
— С правой стороны. Как выскочим из дома, правей бери!
«И куда тебя понесло, старый дурак! — мысленно выругался Булгаков. — Нешто плохо тебе было возле походной кухни? Ан нет, потянуло на рожон, гибель свою искать!»
