Морское притяжение - Олег Борисович Глушкин
— Понимаешь, — ответил я, стаскивая промокшие ботинки, — судно было аварийное.
— Я этого не понимаю, — продолжала она, — перешел бы в институт, как Марчевский или Харин, тебя ведь тоже звали, там и спокойнее, и перспектива.
— Вот спустим «Загорск», и перейду, — пообещал я, разделся и, едва коснувшись подушки, заснул.
Первый день после докования, как всегда, самый напряженный, люди не успели выспаться, а работы по горло. Надо и пар на судно подать, и воду, и леса вокруг судна построить, чтобы можно было малярам чистить и красить подводную часть, и организовать работу на шпилях, чтобы помочь снять винт и руль, и кран в первый день нарасхват — всем все подать надо, все в первую очередь, все срочно.
За вчерашнюю работу положено было бы взять отгул, но на доках все знают: придет время — все наладится, отдохнем, а в первый день надо на совесть поработать и обеспечить фронт работ другим цехам.
Для докмейстера первый день самый трудный. Разные комиссии, дефектовщики, строители — все чего-то требуют, со всеми надо переговорить, всем доложить, всех успокоить.
Пока шел от проходной к пирсу, обдумывал, что и как надо сделать, ругал себя, что не сумел проснуться хотя бы на полчасика раньше. Тогда был бы запас времени, возможность все спокойно осмотреть, проверить: как село судно, не нужно ли подклинить клетки и подбить килевую.
С переходных мостиков судно в доке напоминает стального кита: круглые развалы бортов, сморщенное от ракушек днище. Я прошел вдоль дока. Работа была чистой — судно стояло точно по центру.
На доке, в дежурке, полно народа — дымят перед началом работы. Слушают Питилимова, который рассказывает о сказочном доке в Батуми, где когда-то побывал в командировке.
— Думаете, в Батуми делают леса на доке? И не думают. Там специальная бригада плотников есть! Не верите? Человек сорок! Они и леса делают, и док подметают. Дежурят не как у нас — по одному, а по десять человек на вахту! У докмейстера будка — будь здоров! Он на палубу-то выходит, может, раз в месяц, не больше…
Я давно заметил, что в питилимовских рассказах о необычайном батумском доке возникают все новые и новые подробности.
Сейчас Питилимов под общий хохот сообщает, что там выдают бесплатную форму.
Все уже не раз слышали и о том, как он командовал десантом, и как обучал новобранцев, и как руками поймал лису.
Человек он добросовестный, остается на доке позже всех. Если что-либо вышло из строя, может провозиться всю ночь, и главной наградой для него будет невинная похвальба: исправил, дескать, теперь все в порядке. И когда его посылают отдыхать, устало машет рукой: «Работа есть, нельзя мне уходить». При его добросовестности цены б ему не было. Но он вечно все перепутает, и больше всего я боюсь, как бы он не влез под напряжение.
Рассказ Питилимова прерывает телефонный звонок, я беру трубку и слышу голос Тепнина. Молча слушаю его и думаю: «Где же вы были ночью, Виссарион Иванович? Знаю, ведь тоже не спали, боялись, как бы чего не случилось, а вот сейчас, под утро, собираетесь домой, чтобы лишних вопросов не выслушивать».
Конечно, ничего такого я не сказал, но он будто подслушал мои мысли:
— Знаете, устал я за ночь, дома еще не был. Вы уж тут покомандуйте сами; смотрите, чтобы задержки не было с лесами, а то они пользуются вашей мягкотелостью. Из-за вашей затеи нас леса заставили делать, так что выкручивайтесь, Борис Андреевич.
— Люди устали.
— Ничего, потом отдохнут.
Мне хотелось надерзить в ответ, напомнить, как боялся он «Загорска», но он был старше меня, кругом люди, я промолчал и положил трубку.
Было без пяти восемь.
— Ну что ж, парни, — сказал я, — пора начинать.
Надо браться за леса, выставить их сегодня хотя бы в корме. Мотористы выделят трех человек, электрики — двух. Плотников дают только четырех.
— Все из-за этой чертовой механизации, — буркнул боцман, — выдумали себе на голову.
Это камешек в мой огород.
— Ничего, — сказал Владимир Иванович, — наладим машины.
— Когда еще наладите, а теперь вкалывай, — не унимался боцман.
— Валентин, вам нужно людей организовать, а не вставать в позу, — заметил Виктор Сигов, — больше сознательности.
— Пошли с нами, поноси доски на горбу, — сказал боцман Сигову и, надев рукавицы, крикнул: — А ну давай из дежурки, курить с утра вредно!
Я понимал: сейчас все думают, что приходится делать леса из-за меня.
Ну что ж, я пожинаю плоды своей рационализации.
Мне всегда бывало не по себе, когда я смотрел, как работают в доках плотники, сколачивают из досок громоздкие леса, окружая корабль настилами, как таскают шестиметровые штаги, подают наверх доски. Досок приходилось подвозить не меньше пяти машин, а перед спуском судна надо разобрать настилы, и все это в спешке, в считанные часы. Разбирать настил аккуратно некогда, и вот затянут его тросом, рванут шпилем — леса падают, как карточные домики, разлетаются с треском и хрустом. Плотники — люди привычные, делают свою работу весело, с шуточками и прибауточками, а мы, когда приходится им помочь, с непривычки еле двигаемся. Я как-то потаскал штаги, так потом целый день руки дрожали.
В тот день меня поддел Сидорчук — однорукий бригадир плотников.
— Вот, Андреевич, век атома, а наша механизация простая: нажал кнопку, взвалил на плечо и попер — аж спина мокрая. Я слышал — есть леса металлические, башенные, а для нас придумали?
И начальник наш Тепнин сказал на диспетчерской:
— Неужели ничего придумать нельзя, чтобы такой тяжелый труд устранить?!
И вот придумали. Побывал в Таллине наш строитель в командировке, узнал, что действуют у них самоходные леса, попросил чертежи. Когда услыхал, что мы начали подобные леса у себя делать, пришел ко мне, выложил чертежи на стол:
— Вот, Андреевич, штучка, я тебе доложу. Леса на колесах. Никаких забот, только руль верти. Давай предложение напишем. Такие леса сделаем — закачаешься. По рукам?
И кончилась наша спокойная жизнь, всем доком принялись мы за самоходные леса: кто редуктор притащит, кто уголок, кто передачу, кто руль.
В гараже на нас косо поглядывали. Необходимы нам были старые машины, списанные. Дописали мы тогда третьим автором в рационализаторское предложение начальника гаража, и он выделил сразу три списанных грузовика.
Через месяц на стапеле дока уже стояла самоходная башня, на остов машины были наварены металлические раздвижные площадки, которые вынимались со страшным скрипом, вместо привода вставлялась воздушная турбинка — и наша огромная телега, тарахтя и громыхая, медленно двигалась по бетонной палубе.
