Николай Вагнер - Преодоление
Лена открыла ящик стола и начала собирать бумаги. «Если не уйти сейчас, — подумала она, — можно снова опоздать на лекцию в институт». Лена была уже в пальто и собиралась заглянуть в кабинет Ильи Петровича, чтобы предупредить о своем уходе, как он сам вышел в приемную вместе с руководителем министерской комиссии.
— Ты что — уже собралась? — спросил Груздев. — Придется тебе остаться. Вот товарищу Кронину надо отпечатать срочные материалы. Для коллегии министерства. Добро?
Лена ничего не ответила. Сняла пальто. Подошла к столу и поставила на него машинку.
— Будете диктовать? — спросила она Кронина.
— Я думаю, вы разберетесь, — ответил он сухо и раскрыл папку. — Тут-все разборчиво… Спасибо, — сказал он Груздеву, присев рядом с Леной.
Когда они остались вдвоем, Кронин предупредил:
— Имейте в виду — материалы секретные. О том, что вы будете печатать, не должен знать ни один человек. Вам понятно? — Он посмотрел на Лену, увидел утвердительный кивок, выложил из папки докладные записки членов комиссии, поправленные и сокращенные, видимо, его рукой. — Здесь получится страниц тридцать. Ваш труд будет оплачен.
Кронин ушел, не добавив ничего к сказанному и не попрощавшись. Вскоре в пальто и меховой шапке появился Груздев.
— Задали, говоришь, работы? Ну ничего, терпи. Зато наконец распрощаемся с комиссией. Так, Елена Андреевна?
Илья Петрович улыбнулся, но Лена поняла, что за этой улыбкой не было радости. Уставшее лицо с проступившей на нем желтизной выражало досаду и растерянность. Он прошелся по комнате, постоял возле стола, закурил папиросу.
— Да… — сказал он как будто бы сам себе, потом посмотрел на Лену. — Ну, бывай! Я к монтажникам, оттуда — домой.
Груздев торопливо зашагал к двери и с необычайной для него тщательностью плотно закрыл ее за собой.
Скорее не по привычке — вначале прочитать материал, а потом печатать, — а из желания узнать, что написано в докладных, Лена принялась перелистывать их. Она сразу почувствовала недоброжелательность. Положение на стройке именовалось критическим. Ни слова не было сказано о мерах, принятых в связи с неблагоприятными погодными условиями, и о людях, продолжавших создавать огромный гидроузел, несмотря на трудности. На каждой странице упоминалось имя Груздева. Он не опирался на инженерные расчеты, игнорировал их. Все свое руководство стройкой сводил к штурмам и авралу. Не берег специалистов. И дальше Лена увидела фамилию Петра. Она еще раз пробежала глазами по странице, убедилась — Норин, Петр Иванович Норин, ее муж, свидетельствовал о том, как Груздев «разбрасывался кадрами». Он, ее муж Петр Норин, исполняющий обязанности заместителя начальника управления, подтверждал «расправу» с высокообразованным специалистом и незаменимым практиком — заместителем главного инженера Евгением Евгеньевичем Коростелевым.
Получалось так, что его уход со стройки явился невосполнимой потерей и пагубно сказался теперь, когда в предпусковой период «держал экзамен на зрелость» весь коллектив. Выводы комиссии не были определенными — решать вопрос о положении дел на стройке предлагалось коллегии министерства, но весь подбор фактов сводился к тому, что начальник управления Груздев не соответствовал должности, которую занимал.
Лена не могла печатать. Она приложила ладони к разгоряченным щекам, вновь и вновь перечитывая страницы, написанные разными, но до удивления аккуратными, разборчивыми почерками. И все-таки она ввернула на валик белые листы бумаги, прослоенные копиркой, и начала стучать по клавишам. Глаза ее следили за строками, пальцы выстукивали буквы, но душа протестовала, не мирилась со всей этой несправедливостью, все медленнее двигались руки, а глаза вдруг потеряли зоркость. Лена смотрела поверх машинки, заставляла себя собраться с силами и продолжала печатать.
Так прошло два, три часа. Все новые страницы, заполненные жирным шрифтом, ложились на стол, справа от машинки. Но когда она дошла до имени Норина, руки сами по себе остановились, пальцы легли на клавиши, сжали их судорожно, провалились вместе с холодными пластинками металла. Лена посмотрела тупым взглядом на изломанные ряды клавиатуры, встала.
Не помня себя, она схватила стопку отпечатанных страниц, с силой рванула их поперек и еще вдоль, швырнула в корзину, стоявшую у стены. Не закрыв машинку чехлом и не убрав докладные записки, она потянулась к пальто, накинула его на плечи и выбежала в коридор.
Муж был дома, сидел за письменным столом, возле лампы-грибка, перебирал бумаги. Лена не удивилась и ничего не сказала ему. Не раздеваясь, она прошла к нише, включила свет, присела на край кровати. Он повернулся в пол-оборота, посмотрел пристально и, как показалось Лене, со злорадной ухмылочкой спросил:
— Явились наконец, Елена Андреевна? А я было начал подумывать, зачем мне потребовалось жениться. Ни тебе ужина, ни заправленной постели. Что вы на это скажете?
— Что я скажу? Я скажу: довольно паясничать. Я скажу, что ты лживый, лицемерный человек. Что ты совершил подлость.
— Спокойно, спокойно! — предупреждающе пробасил Петр, вбирая голову в плечи и буравя Лену тяжелым, неподвижным взглядом. — С чего это вы расходились? Нельзя ли поубавить жар?
— Нечего смотреть на меня, как удав на кролика! На меня это не действует! Теперь я знаю твою истинную цену!
— Хватит болтать! — крикнул Петр, стукнув по столу. — В чем дело?
— В чем дело? На каком основании ты занялся клеветой на Груздева? Зачем тебе это понадобилось?
— Еще раз говорю — успокойся. Это понадобилось не мне.
— А кому?
— Кронину. И будет тебе известно — он не последний человек в министерстве.
— Какое нам дело до министерства? До Кронина?
— Ну уж, остается только удивляться твоей недальновидности. Не кажется ли тебе, что твоему мужу Петру Ивановичу Норину довольно ходить в исполняющих обязанности? Почему бы не подумать о самостоятельной работе? Не здесь, так в другом месте. Пороху у меня для этого хватит. О перспективе надо думать, а не сидеть, как простофиля, и не ждать, когда тебя кто-нибудь когда-нибудь куда-нибудь выдвинет.
Лена закрыла глаза, согнулась, словно переломилась. Она не слышала больше, что говорил Петр. Одна предельно ясная мысль не выходила из головы: «Какой он низкий, какой омерзительный! Да, один из тех двоих, что говорили тогда о Петре в коридоре, был прав. Подхалим и карьерист. Не моргнув глазом перешагнет через тебя, через любого!.. Через Марию Михайловну, которую оставил в Разъезде. Через Груздева, которого оклеветал. Через любого!.. Через меня… Говорят, что он даже специально пошел на то… На что он пошел? Конечно же — на сближение со мной. Чтобы оказаться на виду, чтобы легче пролезть на должность, которую теперь он занимает, чтобы ездить в командировки, угодничать перед начальством, чтобы я ему помогала во всем этом… А я уйду в бригаду! Завтра же… в бетонщицы. К черту эти бумаги, этих типов, Петра!..»
— К черту! Слышишь, к черту! Ненавижу твою сытую физиономию!
— Кончай истерику! Надоело! — Петр встал со сжатыми кулаками.
Лена медленно поднялась, глядя на него с презрением, и прошептала еле слышно:
— Не могу дышать с вами одним воздухом. Не хочу вас видеть! — Она повернулась, схватила платок и выбежала из комнаты. Только на улице, на хрустком снегу, Лена замедлила шаги. Студеный воздух щипал щеки. Лена смахнула рукой слезы, туго завязала платок и остановилась; досмотрела на дремавшие в лунном свете дома, на застывшие звезды, прислушалась к тишине. Снова далеко разнесся скрип от ее шагов. Лена шла все быстрее: мороз жег колени, подбирался к лопаткам, облепил куржавиной повлажневшие от дыхания края платка. «Вот и общежитие! Но как я туда явлюсь? Что скажу?»
Эти мелькнувшие на секунду сомнения не остановили ее. Чувствуя, что вся замерзает, она пробежала последние метры пути, рванула дверь.
Дверь оказалась запертой. Лена стянула зубами варежку, застучала по стеклу костяшками пальцев. В нетронутом изморозью овале стекла показалось заспанное лицо дежурной. «Наверное, новенькая», — подумала Лена и жестом руки попросила открыть дверь. Дежурная отодвинула щеколду, и Лена проскользнула в вестибюль, бросила на стол варежки, начала растирать руки, лицо, потом подошла к батарее, прижалась к ней онемевшими коленями.
— Из какой комнаты будешь?
— Видите ли… сейчас не из какой. Я раньше здесь жила, четыре года. Но вы не беспокойтесь — где-нибудь устроюсь.
— Это как же — не беспокойтесь. Направление-то у тебя есть?
— Нет… но будет.
— Без направления не имею права.
— Это чистая формальность, — уже отогревшись, спокойно сказала Лена. — Меня здесь знают. Завтра возьму направление. Так я пойду…
Дежурная заслонила дорогу.
— Ни в коем разе! Ты что, хочешь меня места лишить? Сказано, не пущу, и все!
