Николай Вагнер - Преодоление
Василий отодвинул фужер.
— Зачем пить, если нет никакого желания.
— Аппетит приходит во время еды.
Василий провел рукой по рассыпающимся черным волосам, но они упрямо выбивались из-под ладони и вновь падали на лоб. Вертикальная складка между бровями напряглась. Он потянулся к папиросам и вдруг вскинул глаза на Норина.
— У вас ко мне был какой-то разговор?
— В общем-то это пустяк, я думаю, вы мне поможете. Одним словом, к весне у меня должен быть диплом. Понимаете?
— Что вам мешает его получить?
— Есть у меня, так сказать, одна, задолженность. И как раз по математике. Надеюсь, вы не откажете в этом пустяке?
— Принять?
— Ну принять не принять. Короче говоря, расписаться в зачетке. Больше тройки мне не надобно.
Глаза Василия сузились, брови сдвинулись до вертикальной складки на лбу. А через мгновение на лице снова появилось прежнее выражение, спокойное и безучастное к разговору.
— Так как, Василий Иванович? Вы не ответили на вопрос? Имейте в виду: я вам могу оказаться очень полезен.
— А я и не слышал никакого вопроса.
— Что с вами, Василий Иванович? Я говорю о математике.
— А я повторяю: вашего вопроса не слышал!
Вновь появилась официантка.
— Получайте своих цыплят, — сказала она. — И не спеша поторапливайтесь. Пора закрывать.
Громыхнув подносом о дверь, она так же молниеносно ушла, как и появилась. Василий погрыз поджаристое крылышко, вытер салфеткой рот и посмотрел на Норина.
— Что же вы не едите?
— За этим дело не встанет.
Норин подвинул тарелку и, взяв цыпленка в руки, сказал:
— Никогда не думал, что вы такой педант.
— Если бы! В этом случае я бы далеко пошел. Дальше вашего.
— Нет, дальше вам не уйти. Я-то как-нибудь и без вас обойдусь, а вот вы… Всякое может случиться, когда я буду там, — сказал Норин, подняв замасленный палец.
— По-прежнему туда метите, а кто будет работать здесь? Кто здесь работать будет? — повторил Василий, пристально глядя на Норина.
— Здесь я свое отработал. Да и стройка идет к концу. Когда пущена половина машин, к станции уже не то внимание. Считают, что стройка завершится сама собой.
— А комбинат?
— Вот вы и стройте ваш комбинат. Меня ждут дела поинтереснее.
Норин неожиданно встал, вытер платком руки и начал надевать пальто.
— Как же вы без диплома будете вершить свои интересные дела? Недолго и рога обломать.
Ничего не ответив, Норин застегнул пальто, надел шляпу и уже в дверях бросил:
— Я как-нибудь и без рогов проживу. Пусть они украшают некоторых дипломированных педантов.
В ответ на эти слова Василий лишь ухмыльнулся благодушно, потом вдруг сдвинул брови и вскочил. Он дошел до двери, распахнул ее и тут же с шумом захлопнул. Вернувшись к столу, он выпил коньяк и вынул из пиджака пачку денег. Отсчитав несколько пятирублевок, он бросил их на стол.
На стук прибежала официантка.
— Что-нибудь случилось? — тревожно спросила она, оглядывая комнату. — А где Петр Иванович?
— Вы имеете в виду этого типа? Так он самым обыкновенным образом сбежал.
— Что вы, зачем так грубо? Петр Иванович всегда аккуратно рассчитывается.
— Он и в этот раз рассчитался. Я просто вас напугал.
Официантка посмотрела на стол, увидела деньги.
— Так это же много. Если хотите дать на чай, дайте меньше.
— Об этом вы договаривайтесь с Петром Ивановичем. Я тут ни при чем. Спокойной ночи.
— Спасибо. Заходите.
Василий быстро пошел через опустевший зал; на улице он почувствовал, как в нем снова закипела злость. Больше всего на свете ему хотелось сейчас увидеть Норина, потребовать у него извинения! За все его бесконечное хамство!
Он прошел чуть ли не до конца проспекта, вернулся обратно и стал опускаться по Приморскому бульвару. На всем пути ему не встретилось ни одного человека. И тогда Василий решил добираться домой. Он увидел почти пустой, по всей вероятности, последний автобус, заторопился к остановке и уже на ходу вскочил на подножку.
Автобус, дребезжа стеклами и вздрагивая на неровностях, несся по спящему городу. За окном мелькали серебристые фонарные столбы, дома, и вдруг Василий увидел Норина. Он шел, заложив руки за спину, рядом с Ниной. Когда автобус проезжал мимо, оба они повернули смеющиеся лица, и Василию подумалось почему-то, что Норин и Нина смеялись над ним. Эта мысль привела Василия в ярость. Только у самого дома он успокоился, снял кепку, поправил волосы, на все пуговицы застегнул пальто.
Люба, по-видимому, только что вернулась: она сидела на тахте перед аккуратно разложенными покупками Василия, рассматривала их.
— Что это значит? — улыбаясь, спросила она. — Получил премию?
— Как видишь.
— Не может быть! Сколько?
— Сколько? Представь себе, я уже забыл. Это было так давно. И тебя я не видел тоже целую вечность.
— Ты, кажется, в веселом настроении?
Она взяла гарнитур и, напевая, прошла мимо Василия в ванную комнату. Послышался плеск воды. Голос Любы зазвучал громче. Василий постоял немного в растерянности, лотом снял пальто и стал искать, чего бы перекусить. В кухне все было обычно: гора грязной посуды в раковине, пустые кастрюли. В холодильном шкафу под окном он нашел черствый хлеб и сыр. «Лучше всего вскипятить воды и заварить крепкий чай». Василий отодвинул грязную посуду, наполнил чайник, поставил его на плиту. В это время из ванной вышла Люба.
— Ну как? — спросила, повернувшись на каблуках.
«Красавица!» — чуть было не вырвалось у Василия, но против своего желания он ответил безразлично:
— Что как?
— Нравится?
— Мне гораздо больше нравится, когда есть обед.
— Взял бы и сварил.
Улыбка тотчас исчезла с лица Любы. Не сказав больше ни слова, она вновь ушла в ванную и вернулась оттуда в наглухо затянутом халате. Василий сидел на табурете. Он молча наблюдал за тем, как Люба доставала простыни и застилала постель.
— Хотелось бы все-таки знать, где ты пропадала?
— Где я могу пропадать? У Нины, конечно.
— У Нины?
— У тебя испортился слух?
— Да нет, не жалуюсь. Ты что, у Нины сидела одна?
— Слушай, мне надоела твоя подозрительность. Почему одна?
— Потому что ты была у Нины, а Нина сидела в ресторане.
— Знаешь, мой дорогой, надо меньше пить…
Не снимая халата, Люба залезла под одеяло, укрылась с головой и буркнула оттуда:
— Гаси свет! Я хочу спать!
Новый прилив злости захлестнул Василия. Ему захотелось сдернуть с жены одеяло, стукнуть ладонью по столу и потребовать объяснения. Но тут же он усмехнулся. Теплая тяжесть опьянения обволокла голову, грудь, руки. Не все ли равно, где была Люба, и не все ли равно, как она ответила ему? Она же — чужая! Пора это понять. Совсем не нужный для него человек, лишний, не имеющий с ним ничего общего, кроме разве лишь вот этой, квартиры.
Глава шестнадцатая
УХОД
Снег выбелил город, надолго скрыл зелень газонов, пестроту цветочных клумб, запорошил ветви деревьев. Скучно и морозно стало в Речном. Зима взяла круто, без привычной смены заморозков и оттепелей, одним разом сковала землю, затянула наледью окна домов. Сорокаградусные морозы, ударившие необычно рано, в середине ноября, не предвещали ничего доброго. Они замедлили строительные работы, осложнили монтаж. Груздев нервничал, целыми днями не показывался в управлении, а лишь сообщал Лене по телефону, на каком объекте находится, и попутно отдавал неотложные распоряжения. Чаще всего Груздева можно было застать у спецмонтажников, потому что среди земляных, бетонных, отделочных и других работ, которые требовалось завершить до наступления весны, главным оставался своевременный пуск всех агрегатов.
Только ранним утром и в самом конце дня можно было найти Груздева на месте, и тогда его кабинет превращался в штаб — звонили телефоны, входили и выходили люди, возникали короткие, летучие совещания. Лена давно не помнила таких напряженных дней, несмотря на то что стройка на всех своих этапах не знала спокойного течения. И Лене верилось, так же, как верилось самому Илье Петровичу, что эти трудные месяцы не сломят упорства людей и не сорвут сдачу гидростанции в намеченный срок. Единственное, что усугубляло и без того сложную обстановку, — это приезд министерской комиссии. Она нагрянула неожиданно, была многочисленной и включала в себя специалистов различных профилей. Разделившись на группы, члены комиссии каждое утро разъезжались то строительным управлениям, вызывали людей, тщательно записывали их ответы на заранее подготовленные вопросы. Среди них неизменно повторялся вопрос о стиле руководства стройкой, в частности, об отношении к ее нуждам и к инженерно-техническому персоналу начальника управления Груздева. Об этом не раз слышала Лена от людей, ожидавших приема. Иные возмущались стремлением комиссии «подкопаться» под Груздева, другие злорадствовали: «Пусть поубавит пыл, не то время». Однако о предварительных выводах комиссии никто не знал: ее руководитель — моложавый, с каменным выражением лица человек, по фамилии Кронин, к Груздеву за все эти дни не заходил, да и другим работникам управления никаких мнений не высказывал. Но вот он появился в приемной с кожаной папкой в руке, едва кивнул Лене и прошел к Груздеву. «Наверное, работа комиссии подошла к концу, — подумала Лена. — Хорошо, если бы так!» Ей жаль было Илью Петровича, который и без того с наступлением зимних холодов совсем забыл о плохом здоровье и немолодых годах.
