Борис Изюмский - Путь к себе. Отчим.

Он не боялся высоты, и однажды неуклюже, но отчаянно полез по отвесному валу, цепляясь за малейший корень, торчащий из земли.

Как-то, еще в первые месяцы появления Сережи в доме Кирсанова, Виталий Андреевич завел разговор о спорте.

— Сожми кулак, — предложил он Сереже. — Ну вот, ты сжимаешь его, как девочка: большой палец кладешь поверх указательного. И походка у тебя какая-то развинченная, даже садишься на диван боком…

— Неправду! — вспылил Сережа. Он именно так и сказал: «Неправду».

— Нет, правда. Не думай, что я пытаюсь унизить тебя или оскорбить. Хочу видеть тебя парнем, а не… — Чуть было не сказал «бабушкиным внучком», но вовремя остановился, — кисейной барышней.

— Я и не кисейная барышня! — строптиво мотнул головой Сережа.

— А ну, согни руку. Ну разве это мужские мускулы?

Сережа молчал.

— Нет, ты подумай хорошенько: как стать юношей.

Самолюбивый мальчишка, видно, намотал этот разговор на ус, бегал в спортивную школу и понемногу менял свой облик.

— Ты меня действительно любишь? — в обычной своей манере вдруг спросил Сережа, вглядываясь в лицо Виталия Андреевича.

Это было из «той оперы», времен женского окружения.

— Действительно.

— Не ошибаешься?

— Нет.

— На каком я месте?

— То есть?

— Ну вот мама — на первом, потом, наверно, Василий, а я?

— Делишь с мамой первое место.

— Это правда? — Глаза мальчишки лучисто засияли.

— Абсолютная…

— Твой Василий когда приезжает?

— Завтра.

— Интересно, какой он? — задумчиво сказал Сережа и почему-то помрачнел.

…Но Василий прислал телеграмму, что планы изменились, и он летит прямым рейсом в Ленинград.

Сережа видел, с какой горечью прочел эту телеграмму отец, а ему бодро сказал:

— Жаль! Василий не сможет заехать. Ну ничего, в другой раз познакомитесь.

И Раиса Ивановна искренне огорчилась, но подумала: «Кто знает, какой была бы встреча!»

Виталию Андреевичу в эту ночь не спалось. Он тихо оделся и спустился вниз, к Дону. Река походила на безлюдную дорогу. Холодное небо сверкало синими огнями. С тихим шелестом падали, покачиваясь, листья. Казалось, они осыпаются все разом, устилая землю золотистым ковром.

Вспомнилась другая такая же ночь — в их селе Песчанка, на Саратовщине. Его мать умерла, когда ему было два месяца, и воспитала его добрая, самоотверженная женщина — фармацевт Дарья Семеновна. Однажды ночью — ему тогда уже было, как Сереже, лет четырнадцать — он проснулся от ощущения, что за окном идет дождь. Прокрался в сад — и увидел: под беспощадным небом вот так же осыпались листья. Еще накануне небо было ласковым, звезды казались близкими. И вот светили холодно, отчужденно взирали на мир, словно строго о чем-то вопрошали его.

Давно нет в живых мачехи, Дарьи Семеновны, и сам он отчим… А Василий оставил в сердце новую ссадину.

«В чем состоял просчет мой как отца? — снова и снова спрашивал он себя. — Видно, слишком скуп я был на душевное тепло… Недостаточно близок… А только это делает отца отцом».

Да, Василия он упустил. Иначе не было бы у того уверенности, что мир лишь для него и важно только его собственное самочувствие. Иначе Василий не стремился бы выжать все, что можно, из бабушки, матери, отца и непременно приехал бы…

Сережа уже часа два возился в своей «экспериментальной мастерской». Так назвал он кладовушку возле кухни, куда, с благословения мамы, притащил когда-то старый трансформатор, куски фанеры и паяльник.

Сооружения из консервных банок, разобранных ходиков и бывших в употреблении предохранителей были начальной продукцией этой мастерской. Виталий Андреевич купил Сереже набор инструментов, добыл листовой дюраль, резину для колес, помогал мастерить радиоуправляемую модель самолета «Оса». Но кустарщина кончилась, когда Сережа записался в городской кружок юных ракетчиков и стал часами пропадать «на космодроме Звездного городка».

Теперь мастерская стала играть чисто подсобную роль.

Время, когда Сережа собирал деньги на покупку микродвигателя и запрашивал Союзпосылторг, можно ли приобрести реактивный двигатель, осталось далеко позади.

В «Звездном городке» руководитель кружка инженер-конструктор Павел Иванович учил ребят делать чертежи корпуса ракет, разрабатывать «топливо», проводил с ними замер высоты полетов тех ракет, что они строили, составлял разные графики.

Они даже запустили в небеса лягушку, и эта путешественница вполне благополучно приземлилась на парашюте.

У них в «Звездном городке» появился свой «генеральный конструктор» — Федор Громов из девятого класса и «главный теоретик» — очкарик Платоша из Сережиного класса. Ну этот — прямо восьмое чудо света: лоб шишковатый, между бровями, как у мыслителя, пролегла глубокая морщина.

Физику, химию, космонавтику Платошка знает, как бог.

Вот обещал прийти в 18.00, значит, сейчас будет. Точность — его первейшее качество. И действительно раздался условный звонок: два коротких, один длинный и снова два коротких, Платоша!

Он пришел не один, а с Венькой Жмаховым из седьмого «Д». У Веньки подвижное, белокожее, с хрящеватым носом, лицо, язвительная складка губ. Волосы на голове всегда такие, будто он недавно выкупался, а обсохнуть толком не успел. На тонкой шее перекатывается классический кадык. По поводу этого кадыка Венька сам острит: «Мне бы петь, но я умею только кукарекать» — он и впрямь здорово выводит петушиные рулады. Юркого, неугомонного Веньку вся школа чтит как острослова и знатока истории. Он вышел победителем даже на городском конкурсе юных историков, заработал путевку для поездки в Ленинград.

— Приветик звездоплавателю! — картинно потряс узкой ладошкой над нечесаной головой Венька и, плюхнувшись в кресло, сообщил: Сенсация века: получил сегодня пятерку у Жанны!

Жанна Ивановна преподавала математику во всех седьмых классах их школы. Это была женщина резкая, решительная. Если смотреть на ее профиль, то лоб и нос Жанны составляли одну сильно выгнутую линию — «параболическую», язвили семиклассники.

Они же говорили: «Губы у математички потому такие тонкие, что она их все время покусывает, а сама Жанна сделана „из змеиных спинок“».

Свою пятерку Венька назвал сенсацией неспроста: он не вылезал у Жанны из двоек и худосочных троек.

— Ну можешь же! — одобрительно посмотрел.

Платоша, прижав очки-колеса к широкой переносице.

— Рассказал биографию Пифагора.

Платоша с недоумением нахмурил высокий лоб.

Насколько мне помнится — она неизвестна, — по своему обыкновению немного заикаясь, заметил он.

— Вот в этом и весь фокус! Начало я сам придумал. Потом немного занял из биографии Демокрита. Жанна довольно покусала губы и сказала, что я и у вас в классе все повторю… А? Ну что? Царь я или не царь?

Этот вопрос Венька Жмахов любил задавать на десятки ладов и с десятками оттенков: грозно, просительно, недоуменно, вяло…

— Благодарность слушателей тебе гарантирована! — От удовольствия Сережа прищелкнул языком и сделал вид, что садится на колени Жмахову, но сел рядом, на пол. Представив торжественную Жанну, расхохотался.

— Уймись, Лепиха, — солидно произнес Венька. Клянусь кадыком, ты погибнешь от смеха.

— Братцы, — воскликнул Сережа, поднимаясь с ковра, — могу показать новый приемчик обороны!.. Закачаешься и упадешь!

Эт-то любопытно, — протянул Платоша, всегда несколько стыдившийся своей неуклюжести, слабосильности. — Уговорил!

— Дуров даже слона уговаривает, — сострил Венька, но и сам заинтересовался: — А ну давай, показывай.

Ничто с утра не предвещало бурю, которая разыгралась к вечеру.

Наоборот, с первой минуты, как только Сережа вскочил с постели, его охватила радость, не оставлявшая целый день. Шутка сказать — ему четырнадцать лет! Можно считать, пятнадцатый.

Папа подарил свой бинокль. Будто прочитал мысли Сережи: он мечтал об этом бинокле. Мама, по своему обыкновению, преподнесла «нужную вещь» — новую куртку. Вот уж не любил в дни рождения получать эти «нужные вещи», но от них никуда не денешься.

К завтраку приехала бабушка, привезла коврижку — любимое лакомство внука.

Совершенно незамеченным прошло, что «тот отец» не прислал даже поздравления.

Перед самым уходом родителей на работу Сережа сказал, зная, чем можно их порадовать:

— Сегодня возьму анкету, буду в комсомол вступать. Да, кто из вас пойдет на родительское собрание? В восемнадцать тридцать.

Виталий Андреевич и Раиса Ивановна переглянулись.

— Вместе пойдем, — сказала мама.

— О-го-го! Это уж слишком!

— Ничего. Организованными рядами…

Кирсановы зашли в Сережин класс, когда там сидели почти все родители. Виталий Андреевич и Раиса Ивановна тоже втиснулись за парту у задней стены.