Алексей Горбачев - Сельская учительница
— Ну-ка, надевай свое произведение, — торопила Лиля и, похаживая вокруг подруги, восхищенно приговаривала: — Ты молодчина! Трудно даже поверить, что сама сшила. Ты настоящая модистка!
— Без тебя я не справилась бы.
— Я тут при чем?
— А швейная машинка чья?
— Была моя, теперь наша общая! Ты все-таки молодец. Обновка получилась — прелесть!
Валентине тоже нравилось это голубое праздничное платье. Несколько вечеров подряд она колдовала над ним, и теперь ей хотелось, чтобы обновку увидел Игорь…
— Что ни говори, а ты чертовски красива, даже зависть берет, — не переставала тараторить Лиля. — Не напрасно кое-кто в Михайловке сохнет…
— Лиля! — оборвала подругу Валентина.
— Ах, извини, Валечка, — хохотала девушка. — Я совсем забыла, что имя одного михайловского жителя тревожит тебя…
— Не тревожит, совсем не тревожит! — упрямо повторяла Валентина. — И ты, Лилечка, хорошо это знаешь!
— Да, да, знаю, хорошо знаю, — лукаво прищурив глаза, кивала головой Лиля. — Ох, заболталась я, нужно спешить в библиотеку. Вот удел: все готовятся к празднику, а бедный библиотекарь не знает покоя. Мне думается, что при коммунизме у библиотекарей будет самый длинный рабочий день. У людей появится много свободного времени, а какой же отдых без книги.
— По-моему, ты не очень-то опечалена этим, — сказала Валентина, радуясь, что подруга переменила тему разговора.
— Конечно! Я согласна работать по двадцать пять часов в сутки, лишь бы читатели приходили ко мне. Ты знаешь, вот сижу я иногда в библиотеке среди книг, и мне кажется, будто все эти книги я сама написала — берите, милые, читайте, умнейте… Ну, бегу. Если успею, приду к вам в школу на вечер.
— И не ошибешься!
— Будет что-нибудь интересное?
— Непременно… Обещает прийти один твой самый усердный читатель.
— Постой, постой, ты кого имеешь в виду?
— Выходил на поля молодой агроном, — пропела Валентина.
— Ветров придет? Чудак он. Каждый вечер сидит в читальне… И не запретишь ему. Уровень повышает…
— И библиотекаря домой провожает, — срифмовала Валентина.
— До этого еще не дошло, но были намеки.
О том, что Ветров придет на школьный вечер, узнала Аня Пегова (агроном квартировал по соседству) и побежала к Люсе Иващенко.
Отец и мать уехали в соседнее село на свадьбу, и Люся хозяйничала дома одна.
— Надо, Люсек, что-нибудь придумать, — сказала Аня.
— Что придумаешь? — грустно ответила подруга. — На танцы он не ходит, торчит в этой читальне… Позавчера я тоже зашла туда, села напротив и жду, когда он заговорит со мной. Заговорил… про оценки, про школу, как с первоклашкой.
— Ты же красивая! Знаешь… надо сразить его! У тебя есть чудесное платье, у меня есть новейший журнал, где всякие моды можно найти. Подберем модель оригинальной прически!
Пользуясь отсутствием родительского глаза, девушки отчаянно стали готовиться к школьному вечеру.
* * *В учительской Валентина увидела Люсю Иващенко — стройненькую, хорошенькую, почти неузнаваемую. Она была с опрятной высокой прической, в нарядном сиреневом платье, в туфельках на тонком каблучке. Вытянувшись, девушка стояла перед завучем. Чуть поодаль на стуле сидел директор, поглядывая на синеватое окно.
— Ты понимаешь свою ошибку, Иващенко? — сурово допытывалась Марфа Степановна.
Валентина всполошилась — что натворила девушка? Неужели десятиклассники опять отличились?
— Как ты посмела, Иващенко, кто тебе дозволил появляться на школьном вечере в таком коротком платье и с таким стогом на голове! — ворчливо отчитывала Марфа Степановна ученицу. — Вот что, пойди домой и переоденься да эту копну свою с головы убери! Только в школьной форме ты можешь быть допущена на вечер.
Люся Иващенко отчужденно взглянула на Валентину и молча вышла.
— Валентина Петровна, вы разве не объясняли классу, в каком виде являться, как вести себя на вечере, посвященном годовщине Октября? Не понимаю, как можно проявлять такое благодушие, — упрекала завуч.
— Я тоже не понимаю, Марфа Степановна, как можно прогонять ученицу с вечера, — сдержанно ответила Валентина.
— Это кто же вам сказал, что я прогнала ее?
— Вы не разрешили Иващенко быть среди друзей, потому что она пришла не в том наряде. Можно было бы сделать замечание после, зачем же портить человеку настроение.
— Еще чего не хватало! Порядок нужен, а не настроение.
— Вы оскорбили девушку, унизили ее человеческое достоинство! — гневно выпалила Валентина.
— Товарищ Майорова, вы хоть думайте, что говорите! — повысила голос Марфа Степановна.
— Не стоит мелочи превращать в трагедии, — вмешался директор. Когда Валентина вышла, он резко сказал завучу: — И зачем вы прицепились к Иващенко. На танцы в Дом культуры они же не в школьной форме ходят!
Марфа Степановна снисходительно усмехнулась.
— Николай Сергеевич, я думаю, мы с вами хорошо понимаем разницу между школой и Домом культуры. Школа есть школа, и мы не можем позволить…
После доклада историка Назарова о годовщине Октября выступали школьные артисты — читали стихи, пели, отплясывали под баян учителя пения Садкова. Музыкант то и дело нетерпеливо посматривал на часы. Он приглашен с баяном на свадьбу, и этот ученический вечер ему, как нож в горле. Окончив короткий концерт, учитель сунул баян в футляр.
— Сыграйте нам «Амурские волны», — упрашивали Садкова ученицы.
— У вас есть пластинки, крутите себе на здоровье, — ответила супруга учителя — дородная краснощекая женщина. — Идем, нас ждут, — сказала она мужу-музыканту.
— Вот образчик «эстетического» воспитания. Девочки просили поиграть, а Садков спешит на свадьбу деньгу зашибать, — бросил Василий Васильевич, провожая глазами музыканта.
— Но почему же не возмущается Марфа Степановна? — спросила Валентина.
— Нет нарушения. Садков не классный руководитель, значит, ему не обязательно присутствовать на вечере. Он свое сделал — кое-как выступил с ребятами — и свободен, и Марфа Степановна спокойна. Все по закону!
Танцевали под радиолу. Ребята затеяли игру в почту. Валентина тоже приколола к голубому платью номерок. В поте лица трудились «почтальоны».
— Валентина Петровна, вам письмо!
Она развернула записку и прочла: «Раньше нравилась девушка в белом, а теперь я люблю в голубом». Ни номера, ни подписи не было. «Шутники», — без обиды подумала Валентина, уверенная, что записку прислал кто-нибудь из десятиклассников. И вдруг она увидела Сашу Голованова и рядом с ним улыбающуюся Настеньку Зайкину в белом платье. «Ага, вот кто написал записку, Саша Голованов», — решила Валентина. Ей захотелось подбежать к парню, сунуть в руку записку и сказать: «Любите в белом». Но вдруг Саша Голованов знать ничего не знает? Вон в сторонке стоят Борисовы — Василий Васильевич и его жена — учительница Анна Александровна. Посмеиваясь, они смотрят в ее сторону. Борисовы тоже могли в шутку прислать ей записку.
К Валентине подошла Аня Пегова — не по-праздничному серьезная, чем-то расстроенная.
— Валентина Петровна, скажите, почему Люсю Иващенко прогнали с вечера? — спросила она.
— Танцуйте, Аня, мы потом поговорим, — ответила Валентина.
А что она скажет Ане Пеговой потом? Заявить, что Марфа Степановна была не права, превысила свою власть, она не может, не имеет права: есть какой-то учительский этикет, запрещающий подобные откровенные высказывания. Ох эти этикеты, из-за которых люди чаще всего кривят душою, говорят не то, что думают…
— Валентина Петровна, разрешите пригласить вас на танец, — сказал директор.
Она согласилась. К ее удивлению Николай Сергеевич отлично танцевал.
— Люсю Иващенко не видели? — тихо спросил он.
— Нет. Она не пришла и не придет.
— Упрямая девчонка.
— Николай Сергеевич, скажите, неужели Марфа Степановна права?
— Видите ли, и да и нет, — неопределенно ответил он.
— Мне кажется — нет. Я думала, вы вмешаетесь.
— Директор и завуч должны поддерживать друг друга, иначе работа пойдет кувырком.
— Поддерживать, даже если тот или другой не прав?
— Для пользы дела иногда бывает и так.
Праздничное веселье продолжалось своим чередом. Трудились «почтальоны». Василий Васильевич зазывал желающих приобретать пятикопеечные лотерейные билеты, искушая школьников самым заманчивым выигрышем — плиткой шоколада.
— Разрешите пригласить вас на вальс, — попросил историк Назаров.
Валентина пошла танцевать с высоким и не очень-то ловким Назаровым. Иван Константинович принарядился — на нем темно-синий костюм с широковатыми, по давней моде, брюками, белая рубашка с галстуком.
— Вы сегодня нарядились до неузнаваемости, — с улыбкой заметила Валентина.
