Алексей Горбачев - Сельская учительница
— Какой тебе самогон? Ты что плетешь? — отмахнулся Быстров.
— Ребята! — воскликнула Люся Иващенко. — Я догадываюсь, что произойдет: ВэПэ в торжественной обстановке откажется от нашего класса!
— Вот почему надо избрать делегацию для подписания акта капитуляции! — опять подал голос Федор Быстров.
— Ты-то, Федя, чего надрываешься, — остановил его Дмитрий Вершинин. — У девчат есть веская причина: кому хочется получать чудесные тыквы на велосипедных состязаниях…
— Слушай, Вершинин! — вспыхнула задетая за живое Аня Пегова.
— А чего слушать? Закатилась твоя велосипедная звездочка… А потом и другое возьми, — вновь обратился Вершинин к Быстрову. — Злятся наши девушки, а почему? Валентина-то Петровна покрасивее их, вместе взятых…
Этого девушки стерпеть и вовсе не могли, особенно Люся Иващенко, считавшая себя чуть ли не первой красавицей в Михайловке. Ко всему прочему примешивалась еще и девчоночья ревность, потому что большинство юношей-одноклассников потянулись к учительнице…
Подходя к полуотворенной двери, Валентина услышала смех, шум и оробела, и сердце тревожно сжалось в груди. А надо ли затевать откровенный разговор? Не повременить ли? И что ты скажешь им после того, как сама поступилась, исправила оценки? «Надо, иди!» — приказала она себе и решительно шагнула в класс. Шум оборвался. Все встали.
— Садитесь, — разрешила Валентина.
Аня Пегова, подсевшая было к Люсе Иващенко, перебежала к своей парте. Федор Быстров демонстративно снял с руки часы, положил перед собой, как бы предупреждая — не будем засиживаться, время дорого. Яков Турков нетерпеливо выглядывал в окно.
— В среду по плану — у нас классный час, — начала Валентина и расслышала насмешливый шепоток Федора Быстрова:
— Оч-чень важное мероприятие.
— Среда совпадает с праздником, и я думаю «оч-чень важное мероприятие», как совершенно верно определил не ошибающийся товарищ Быстров, провести сегодня. Возражений нет?
— Нет, Валентина Петровна, — за всех ответила староста Вера Побежимова. — Только мы не готовы.
— Проведем без подготовки, экспромтом, — ответила Валентина, уже не чувствуя прежней робости. Вопросы обдуманы, взвешено каждое слово, даже голос и жесты отрепетированы.
На лицах десятиклассников не было заинтересованности — мероприятие есть мероприятие; одна лишь Люся Иващенко, подперев кулачком подбородок, смотрела выжидательно.
«У Люси красивые голубые глаза», — подумала Валентина и вслух негромко спросила:
— Скажите, друзья, только откровенно, чем я не нравлюсь вам?
Все подняли головы, и глаза — голубые, серые, черные, карие — смотрели изумленно и непонимающе.
Она увидела это, отметила про себя, что вопрос оказался неожиданным, озадачил каждого. Внутри шевельнулась было неприятная мысль: а вдруг они дружно и без стеснения станут перечислять недостатки? Но Валентина тут же подавила эту мысль, храбрясь — пусть говорят!
Класс молчал. Было тихо. Слышалось, как где-то за окном весело чиликает синица и шаркает метла уборщицы.
— Что же вы молчите? Или сходить за классным журналом и вызывать по фамилиям? Не бойтесь, оценок за ответы ставить не буду, — с задоринкой проговорила она и встретилась взглядом с Дмитрием Вершининым. Тот поощрительно улыбался, будто бы хотел сказать: кому как, а мне вы нравитесь.
Должно быть, по обязанности старосты молчание нарушила Вера Побежимова:
— Да кто вам сказал, Валентина Петровна, что вы не нравитесь нам? Мы к вам привыкли…
Федор Быстров теребил свой рыжий чубчик, морщил курносое веснушчатое лицо, вероятно, обдумывая, что бы такое сказать позаковыристей, но, ничего оригинального не придумав, спросил:
— Скажите, Валентина Петровна, когда учились в школе, вам лично все учителя нравились?
— Нет, не все, — ответила она.
— А вы так прямо в глаза и говорили?
— Они так прямо в глаза не спрашивали.
— Понятно, — кивнул головой Быстров. — И у нас не бывало такого, чтобы спрашивали… И получается, что вы лично выступаете в роли новатора, первооткрывателя, так сказать…
— Валентина Петровна, зачем вам наше мнение? — торопливо спросила Люся Иващенко.
— Чтобы ликвидировать свои недостатки.
— Хотите быть идеальной, — усмехнулась Аня Пегова.
— Откровенно говоря, хотелось бы, — сказала Валентина. — Улучшать себя — это должно быть неистребимым стремлением каждого человека.
— Но, Валентина Петровна, идеальных людей нет и быть не может, — с улыбочкой возразила Люся Иващенко.
— А если бы они были, то вокруг них стояла бы такая скучища, что мухи замертво падали бы наземь, — добавил Быстров.
— Вы думаете, Быстров, что идеал скучен? Значит, каждый из нас в отдельности и все человечество в целом стремятся к скуке?
— Глупости он говорит! — заявила Аня Пегова. — Я тоже верю в идеал.
— Твой идеал — киноартисты, — усмехнулся Быстров. — А ты, Митя, почему молчишь? — спросил он у Вершинина. — Ты как относишься к проблеме Валентины Петровны о наших взаимоотношениях?
— У меня в блокноте записана фраза острослова: «Если хочешь испортить с кем-нибудь отношения, начинай выяснять их». Валентина Петровна, вы как относитесь к этому изречению? — обратился Вершинин к учительнице.
«Ловко подкусил», — подумала она, а вслух ответила:
— Не ахти какой шедевр — это изречение, но что-то в нем есть…
* * *Наступили короткие осенние каникулы. Нет на столе тетрадей, не нужно готовиться к завтрашним урокам. Значит, можно побездельничать немножко.
Валентина достала альбом с фотографиями и на первой странице снова увидела себя маленькую на руках у матери. Всякий раз, когда ей было грустно или трудно, она раскрывала альбом и долго-долго смотрела на давний снимок матери, в мыслях как бы советуясь с ней. Черноволосая мама оживала в ее воображении, ободряюще улыбалась ей. Валентина жалела, что рядом на карточке нет отца. Кто он и какой — она не могла себе представить. Но с детства почему-то верила, что папа ее был настоящим героем, как летчик Гастелло, как разведчик Кузнецов, как генерал Карбышев…
Кто-то постучался. Пряча альбом в тумбочку, Валентина откликнулась:
— Да, да, войдите.
Вошел сосед, старик Вершинин, тот самый Вершинин, который подвозил ее однажды на полевой стан и рассказывал историю степной речушки.
— Добрый вечер, Валентина Петровна, извиняйте, соседушка, что потревожил.
— Пожалуйста, пожалуйста, Никифор Герасимович, присаживайтесь, — предложила Валентина, недоумевая, что привело к ней старика.
Вершинин присел к столу, достал завернутые в газету ученические тетради.
— Что же это вы, Валентина Петровна, внука мне портите? Или за человека не считаете? Или хуже всех он? — сурово спрашивал Вершинин.
Валентина опять с недоумением глянула на гостя. Внуков у Никифора Герасимовича много, почти в каждом классе учатся; и старик часто заходил в школу, интересуясь их успехами.
Листая тетрадь, Никифор Герасимович строго говорил:
— Вот посмотрите, тут одна краснота, а вы Сереже тройку в табеле записали по русскому языку, сперва плохо было, а потом милостыню подали. За что неуважение такое?
Валентина покраснела, не зная, что сказать в ответ.
— Я так думаю, Валентина Петровна: что душа припасла, то и на свет понесла. Ребенок ведь, а вы ему поблажку всякую. Не по-таковски надобно, а чтоб понимал да за легким куском не тянулся.
— Извините, Никифор Герасимович, я понимаю — плохо сделала, — смущенно проронила Валентина.
— Мы-то всей душой к вам, детей доверяем. Вы уж, Валентина Петровна, не обижайте нас. Незаслуженная медаль ржавеет скоро. Так-то вот. Прощевайте. Валентина Петровна, не обессудьте, ежели что лишнее сказал.
Старик Вершинин встал, высокий, прямой, как жердь, и зашагал из избы, наклоняясь в дверях.
Валентина чувствовала себя так, будто на голову нежданно обрушился нестерпимо горячий душ. От стыда горели щеки, пылали уши.
«Вот тебе наука на всю жизнь, Валя-Валентина…»
Прибежала Лиля — как всегда нетерпеливая, чем-то взбудораженная.
— Ты еще не одета? Или раздумала идти на школьный вечер? — удивилась она.
— Что-то не хочется…
— Глупости говоришь! — Да брось ты переживать из-за этих двоек. В следующей четверти всем поставишь четверки, пятерки и будешь маяком!
Лиля, конечно, опять шутит. Да что ей? У нее много книг, много читателей, она увлечена работой и думает, что у всех должно быть такое же настроение.
Все-таки на вечер идти нужно: Марфа Степановна в самой категорической форме распорядилась, чтобы все классные руководители к пяти часам были в школе. Валентина сняла с вешалки новое, на днях сшитое платье.
— Ну-ка, надевай свое произведение, — торопила Лиля и, похаживая вокруг подруги, восхищенно приговаривала: — Ты молодчина! Трудно даже поверить, что сама сшила. Ты настоящая модистка!
