Николай Егоров - А началось с ничего...
— Спят еще, поздно легли.
— Вместе? Я их сейчас обженю…
Стукнул об пол снятый сапог, звякнула пряжка ремня, заскрипели половицы. Шажищи топ, топ. Юлька катнулась к стенке, подтолкнула под себя со всех боков одеяло: дескать на одной койке врозь спали, зажмурилась, притворилась, не дышит.
«Неужели войдет, не постучав?»
Вошел. Тесть лет сорока пяти. Рубаха распущена, рукава выше локтей закатаны. Кость крупная. Глаза тяжелые. И ремень держит.
«Неужели совести хватит сорвать одеяло?»
— Ты что здесь делаешь, молодой человек?
Сергей хлоп-хлоп ресницами, а сказать не знает что:
— Доброе утро…
Вышло глупее некуда. Тесть ухмыльнулся.
— Чего щуришься, кот?
— Не кот, а муж, — подала признаки жизни Юлька.
— Ты помалкивай. Этот муж ночевал да скочевал, родители потом за ворота не кажись. Расписались?
— Не-ет. Пойдем сейчас.
Тесть кинул ремень под кровать, покосился на молодоженов, ушел. Пронесло.
— Таисья! Ты что, как пьяная, из угла в угол шатаешься? Завтрак готов?
— Вставай, — толкнула Юлька Сергея. — Особого приглашения не будет. Умывальник на улице. Иди, не укусят. Да пошевеливайся, отец сердится, когда копаются долго.
Но Сергей мылся долго. Фыркал, гремел соском умывальника. Юлька стояла сзади с полотенцем, торопясь рассказать, какая у них корова дойная, да как звать собаку, да сколько картошки посажено.
На крыльце появился Семен Макарович.
— Ты, зятек, шибко мне тут сырость не разводи. Два пальца помочил, глаза протер — и хорош. Щи остынут.
Блюдо горячих щей стояло на середине стола. Вокруг него четыре ложки с короткими черенками, четыре куска хлеба, четыре рюмки.
— За родство. — Семен Макарович, не чокаясь ни с кем, выпил, понюхал хлеб, тут же откусил его, взялся за ложку, похлебал, вылавливая кубики сала. — Ты… Как тебя… Сергей? Кем работаешь?
— Подручный штамповщика на семитонном. Третьим.
— Знаю, денежный штампишко. А отец?
— Директором элеватора. В Лебяжьем.
— Шишка. Шишка, не шишка, место бугроватое. Вот узнает, что его сынка дочь рядового столяришки на себе оженила…
Таисья Петровна прослезилась, Юлька залилась краской и сильно наклонилась над столом.
— В чашку не свались, утонешь, — прикрикнул на нее отец. — Застеснялась. Мужика привести не стеснялась.
Юлька выпрямилась.
— А кто виноват, что я так сделала? Кто? Мне третий десяток идет, а ты готов был меня, как Трезора, на цепь посадить. С парнем каким увидишь — целый допрос устраиваешь: кто, да чей, да сколько получает…
— Ну уж ты вспомнила и те гвозди, на которые бог шапку вешал, — не дал договорить Семен Макарович. — Вы вот что, дети, в загс успеете. Дрова вон надо пилить-колоть. Сена на зиму припасать. Впрягайся, зятек. Дом не велик, да лежать не велит.
* * *Вот это подженился, так подженился Сергей. Смену оттанцует возле штампа да бежит аж к копровому цеху тестя с травой для коровы встречать. Тесть вязанку наклал — позвонки чикают. Тащит, в три дуги согнулся, соседки с подсолнухами сидят у палисадников, перехихикиваются:
— Ну, знать, Семен все перетаскал с завода, до травы добрался.
Развязал ее Сергей, по крыше сарайки разбрасывает траву, чтобы сохла, — доски в середине вязанки, заготовка на шифоньер. Приданое дочери готовит. Схватил топор, но не доски эти рубить, чурбаки колоть. Чурбаки березовые, волокнистые. Лупишь, лупишь обухом об колодину, молотишь, молотишь. Хребтина трещит, дровина нет.
Сто раз намеревался побеседовать с тестем Сергей, что он не индийский слон, не годится так, но поднятый будильником в самую критическую минуту, летел к умывальнику, мочил два пальца, протирал глаза, — умываться быстро научился, — падал за стол. А на столе утром щи, вечером щи. И соленые-соленые.
Не утерпел, спросил однажды:
— Зачем вы столько соли сыплете?
— Лучше не прокиснут.
— Привычка с войны, зятюшка. Пьешь — значит, сыт.
— Так война когда уж кончилась. Сейчас-то можно жить.
Тесть облизал ложку, вытер губы воротом расстегнутой рубахи.
— И потом, наверно, — Сергей глянул на Юльку, ожидая поддержки, — пора из отдельных тарелок есть.
— Брезгуешь? — прищурился Семен Макарович. — Мы тобой не брезгуем. Явился на готовенькое. Вот когда мы с Таисьей у вас будем на иждивении…
Семен Макарович закатил глаза к потолку, прислушался. Завод звал на работу.
— Гудит гудило. Не рассусоливайте. Интеллигенция.
Со двора Семен Макарович выходил последним. Просунет в дыру руку до плеча, закроет воротца на засов, подергает для успокоения души и, пока за угол не повернет, все оглядывается.
— Вы, папаша, шагайте. Нам с Юлькой посекретничать надо.
— Для секретов бог ночь выдумал. Какие могут быть тайны от родителя?
— Не тайны, посоветоваться хотим, кого на свадьбу приглашать.
— Не вздумайте цеховиков называть. У Юльки теток, что у иной собаки блох. Все прискачут, дай-ка.
А они собрались сюрприз бригаде преподнести. Отнекивались, начнут допытываться, не разговаривали друг с другом на людях, чтобы потом: уважаемые и так далее, убедительно просим… Интересно бы получилось.
Юлька понурилась, плетется. Сергей кусал губы. Хуже всего, когда загадаешь что-нибудь и не выйдет. Угнетает. Откуда берутся такие Семены Макаровичи? Их, может, всего-то два, и те на долю Сергея достались. Нет, этот, пожалуй, похлеще Ильи Анисимовича. Юльку жалко, а то бросил бы все к черту.
27
В раздевалке теперь его шкаф рядом с Вовкиным, специально поменялся. Шрамм быстро переоделся и болтик в замочные петли воткнул, Сергей возится, в штанину ногой никак не попадет.
— Ты, друг, через почему такой сонный? В кахей подолгу играешь? Шайбу-шайбу. Да?
— Отстань, ну тебя.
— Поспешай. Сегодня нарядики подписываем.
В цехе утро. Неторопливо рабочие расходятся, газировщицы в будочках обкладывают льдом сатураторы, кран тащит вдоль главного пролета железную тучу на тросах. Из бака с дырчатым дном идет проливной отвесный дождик, искристый и крупный. Дождины, как новые гривенники. Сыплются — хоть фуражку подставляй. Запрокинутый прицеп под длинномер, как наведенная дальнобойная пушка. Даже кто-то мелом на дышле написал: «По рейхстагу!» Не забывается эта надпись. И еще много лет не забудется.
Семитонновские в сборе. Солнце расходящимся лучом света кино кажет. Сюткин сверяет бригадный наряд с записной книжечкой.
— Реек экскава-а… Правильно. Ведущих шестеренок… тысяча. Башмаков — в норме. Все верно. Расписывайтесь, ребятишки. Юла, ну-ка расчеркнись. Во, не меньше инженера получишь.
Юлька нацелилась пером и держит графу на мушке. Девичью фамилию оставить — наряд не примут, в расчетном бюро она уже Демарева. По-новому — тайну выдаст. Нарисовала «Д», а остальное вилюшки, вилюшки и зигзаг.
— Во, ты же вроде не эдак расписывалась, — заметил бригадир.
Шрамм, везде ему дело, отобрал у Сюткина наряд, покрутил и так и сяк, расцвел.
— Это когда колхозы образовались, одна неграмотная деваха вместо росписи за начисленные трудодни крестики ставила. Потом бригадир смотрит — кругляшок загнула. «Машка, во ты ж, вроде не эдак расписывалась». — «А я вышла замуж и сменила фамилиё». — Очень похоже изобразил Вовка голоса Сюткина и нагревальщицы. Юлька порозовела, Сергей тоже смутился.
— Поженились-таки? Ай да молодцы, ребятишки!
Сюткин загреб обоих ручищами, тискает. И вот он, Киреев.
— Бригадир! Скажу старухе, обнимаешься ты с девчонками.
Девочки-девчоночкиОтбили мне печеночки, —
ударился Вовка впляс, только брызги из-под пяток. —
Теперь я без печеночек,Но смерть люблю девчоночек.
— Э, э, э! Шалопут. Кончай фольклор, — одернул его Киреев. — Что тут у вас за праздник?
— Юлька женилась на Сергее, Матвей Павлович!
— Может, наоборот?
— А какая разница?
— Да никакой, собственно. Н-ну, с законным браком вас. Надеюсь, на свадьбу пригласите?
Что ему ответить? Молодожены потупились.
— Пригласят, куда они денутся.
— Эх, и покричим «горько!»
— Тихо, тихо! Разгалделись, поймаешь. Прошу минуточку внимания. — Киреев повременил, пока успокоятся. — Комсомолия организовала воскресник. Завтра едем в подшефный колхоз копать картофель.
— Опять: «Поможем кочегарам!», — сморщился Вовка и рассмешил всех.
— Надо помочь. Не в земле ее оставлять. Взаимовыручка, так сказать. В общем, явка обязательна. Считается, как рабочий день. Ясно?
— И добровольцам явка обязательна?
Матвей Павлович сгоряча хотел напуститься на Яшу, но, поняв, что первый подручный шутит, тоже рассмеялся.
— А ну вас… Чешете языки, с ума сводите. Сбор у заводоуправления. Мне чтобы явились как один, поймаешь.
