Иван Сотников - Свет всему свету

— Я офицер, и, если хотите, у меня духовный нейтралитет. Солдат служит любому режиму.

— Простите, майор, — не согласился Березин, — это не так: оружие в руках солдата либо защищает свой народ, либо служит его поработителям. Иначе не бывает.

— Нет, я всю жизнь сам по себе, — вежливо упорствовал Чиокан.

— Однако вы служите в армии, которая много лет является опорой фашистского режима.

Чиокан беспомощно развел руками и заговорил о событиях на молдовском участке фронта, напомнил, как советские разведчики трижды взяли пленных на одном и том же месте.

— О, то парадокс, — восхищался он, — удивительный парадокс. Если б вы знали, как бесновались немцы! А когда пленили их офицера из штаба корпуса — переполох был ужасный.

Вскоре прибыл румынский колонел[22], а затем и советские офицеры из армии. Среди них и майор Таланов. Жаров с нетерпением ждал окончания переговоров и мысленно планировал новый бой. Ждать ему пришлось недолго, с румынами договорились быстро. Пока их части еще в отрыве от своей армии, повернувшей оружие против фашистской Германии, они будут сражаться здесь же, оставаясь некоторое время в оперативном подчинении советского командования.

Смяв противника, полк двинулся дальше. Следом тронулся и батальон Чиокана, временно приданный Жарову.

— Будьте бдительны! — напутствовал комдив, вручая приказ. — Сделайте, чтоб люди поняли смысл происходящих событий. Учите их воевать по-новому, разъясните, что главный их враг — гитлеровцы. Не исключено, что в новых боях будет постепенно выковываться демократическая армия уже новой Румынии.

Построив батальон у входа в узкую долину, Чиокан представил его командованию полка. Румынские солдаты с нескрываемым любопытством глядели на советских офицеров.

Обходя строй, Жаров и Березин в свою очередь присматривались к румынам. Неровные ряды небрежно заправленных и плохо снаряженных солдат.

— Когда мылись в бане? — спросил майор щуплого солдата, и Серьга Валимовский тут же перевел его слова.

— Месяц назад, домине официр, — выпалил солдат.

— Что было сегодня на обед? — поинтересовался Жаров у другого.

— Мы еще не обедали, домине официр.

— Почему? — повернулся майор к Чиокану.

— Не подвезли продукты... будут только завтра.

— Накормите их, — приказал Жаров Моисееву, — пусть повара приготовят обед. — И сразу обратился к румынским солдатам:

— Мы будем воевать теперь плечом к плечу, — громко начал Жаров, чтоб слышали все, — воевать как товарищи по оружию. У нас с вами один враг — гитлеровские захватчики. Будьте всегда готовы к бою, точно и беспрекословно выполняйте приказы. Будьте храбрыми солдатами — и вы победите!

глава двенадцатая

НОВЫМ КУРСОМ

Наутро у горного селения разгорелась жаркая схватка. Прошел час, другой. От Чиокана никаких известий. На вызовы по телефону дежурный беспрестанно отвечал заученной фразой: «Домине майор руководит боем». Жарову пришлось отправиться на румынский КП. Никого, кроме дежурного телефониста. Чиокан в ста метрах сидит на траве, как будда, поджав под себя ноги, и ждет донесений от командиров. Где они, точно он не знает. Проверили вместе. Рота Ионеску взбирается на гору, две другие еще внизу: у них нет боеприпасов. Немцы наблюдают за румынскими ротами и бьют по ним прицельно. Солдаты кучами окружают раненых и убитых и несут бесцельные потери.

Ионеску первым потеснил гитлеровцев. Его повернули влево, и он облегчил бросок вперед ротам Кугры и Щербана. Жарова порадовала исполнительность солдат и офицеров, почувствовавших в бою надежную дружескую руку. Не понравился лишь Кугра. Ему во всем хотелось быть первым, и он скопом бросал людей вперед, а вместо твердой и внушительной команды у него много крику и суеты.

Через день-другой Чиокан обратился к Жарову с неожиданным вопросом;

— Доверяет ли советской командование румынам? — И, сняв очки, сам ответил: — Нет, не доверяет. Вы ставите нас лишь на фланги, словно боитесь, не выдержим.

Рассмеявшись, майор объяснил Чиокану его ошибку:

— Осторожность не есть недоверие. Румынский батальон еще слаб. Какой же смысл рисковать людьми? Вы сами говорили, гитлеровцы не раз подставляли румын под смертельные удары.

— А все же дайте нам задачу посложнее, — настаивал Чиокан.

Жаров обещал, и случай представился очень скоро.

В бою на подступах к перевалу батальон Кострова был выведен в резерв, а его позиции заняли подразделения Чиокана. Немцы усилили артогонь и начали контратаку за контратакой. Жаров решил помочь Чиокану в трудном бою. Почти вся оборона румын держалась стойко. Однако рота Кугры, не выдержав седьмой атаки, начала самовольный отход. Сам командир роты, запыхавшись, прибежал к комбату и панически закричал:

— Обошли, окружают!

— Успокойтесь! — сказал Жаров и спешно выдвинул туда роту из резерва.

Смяв противника, она вцепилась в передний край немцев. Чиокан бросил в атаку роту Ионеску, и позиции немцев были захвачены. Покусывая губы, Кугра молча наблюдал за боем. Его честолюбие было уязвлено.

— Не кончись боеприпасы, мы не отступили бы! — оправдывался офицер.

— И тут просчет командира, — отрезал Жаров.

Пошли в роту, которая сбилась в лощинке, за КП Чиокана. Вскочив при появлении офицеров, солдаты понуро опустили головы.

— Ваша рота, — строго сказал Жаров, — подвела соседей: она без приказа оставила позиции.

Солдаты стояли не шелохнувшись. Их лица будто закаменели.

— Вы поддались панике, — продолжал майор. — За три минуты бегства рота потеряла больше, чем при отражении всех атак. А рота Ионеску устояла и даже продвинулась вперед.

В глазах румын уже не видно испуга: в них стыд, огорчение и, возможно, еще неясный проблеск готовности воевать по-другому.

— У вас один выход, — заключил Жаров, — искупить вину лишь победой в новом бою.

Политическая обстановка в Румынии резко изменилась. Коммунистическая партия вышла из подполья. Бануш присматривался к работе партийной организации советского полка. Советовался с Березиным. Начал открыто вести беседы с румынскими солдатами, разъясняя смысл перемен. Сторонников у него было немало. И все же румыны с трудом привыкали к новому.

Не поощряя Бануша, Чиокан ни в чем и не мешал ему. Сам он с малых лет рос в семье врача. С высшим историческим образованием, он никак не мог устроиться: пришлось быть и грузчиком, и пахарем, и писцом-чиновником, пока не определился наконец учителем. Его эрудиция мало пригодилась и в классе: школьные программы были примитивны.

Чиокан примыкал тогда к тем группам и слоям румынской интеллигенции, которые медленно топтались на месте, безвольно уступая дорогу фашистским реакционерам. Нужна была сила, которая подтолкнула бы Чиокана, а он полагал, что все само собой образуется. Потом армия, война. За три года он побывал командиром взвода, роты, получил батальон. На все насмотрелся. Лишь теперь ему была понятна сила, но не правда новой жизни. Силе он уступал, а правды еще не понимал. Мешал духовный нейтралитет.

— Он боится прозреть, — говорил о румынском комбате Березин, — боится открыть глаза: свет ослепляет.

Да, свет большого мира ослеплял Чиокана. Он все еще недоверчиво присматривался к русским коммунистам. Раньше ему казалось, коммунисты разрушают армию. А эти всеми силами укрепляют в ней порядок и дисциплину. Тогда Чиокану захотелось лучше понять этих людей, понять русских, откуда в них эта душевная сила, безупречное мастерство, страстная вера в свою правоту.

Однажды он взял у Березина книгу «Ленин о войне и армии» и в свободные от боя часы усаживал Бануша с собою, заставляя переводить страницу за страницей. Отдельные места приказывал выписывать, и эти выписки составили целую тетрадь, над которой комбат подолгу сидел. Постепенно он привык к советским офицерам, стал более решительным и самостоятельным. Каким-то особым чутьем Чиокан понял, сила русских не только в первоклассном вооружении, не только в их отличной выучке, но и в их убежденности.

Но в своем батальоне Чиокан не противодействовал и тем, кто всячески цеплялся за старое. И вот предстоял неприятный разговор по этому поводу. Они стояли с Жаровым под высоким буком. Круглое бледно-желтое лицо Чиокана с карими глазами под густыми бровями, почти всегда мягкое и добродушное, сейчас серьезно и сосредоточенно.

— Капитан Кугра не прав, и я осуждаю его. Но что делать?

— Он груб и честолюбив, — доказывал Жаров, — не ценит и не бережет своих солдат. Так воевать нельзя.

— По его вине немало людей погибло на фронте, — согласился Чиокан.

— Так чего же держите его?

— У него большие связи в Бухаресте — боярин, крупный коммерсант.

Вчера самонадеянный офицер, не разведав противника, без всякой огневой поддержки бросил роту в атаку. Многих потерял. Приехав к нему, Жаров увидел румынских солдат, выстроенных в цепочку. Они шли мимо своего командира, целуя его барски протянутую руку.