Илья Маркин - На берегах Дуная
— Саперы тоже с нами пойдут?
Отвечая на вопросы, Васильков всматривался в каждого и чувствовал, что все настроены бодро, боевую задачу воспринимают не как простую обязанность, а как почетный и ответственный долг.
Подводя отделение к дому, где должен был стоять танк, Васильков услышал позади приглушенный вздох и едва различимый шепоток:
— Эх, ночка! Что-то принесешь ты нам?
Это мимолетное восклицание было произнесено с затаенной тревогой. Васильков хотел обернуться, но в это время его окликнули, навстречу вышел танкист и протянул руку:
— Лейтенант Полтавцев. Жду. Моя машина здесь.
Васильков смотрел и нигде не видел танка.
— Вот здесь, слева, — пояснил Полтавцев.
Оказывается, танк стоял у самой стены, закрытый большим плетнем. Из-за плетня виден был только ствол пушки.
Едва успели командиры сблизиться, как танкисты и стрелки перемешались, называя фамилии, имена и пожимая друг другу руки. Кто-то нашел земляка и радостно говорил:
— Сенька, чертяка, ты ли это? А? Вишь, встретились-то где, под самым Будапештом. Да ты смотри, какой стал! Я же тебя карапузом помню, а сейчас и шлем танковый и плечи — косая сажень. Из дома-то пишут, а? А я вчера только получил. Ждут, брат, ждут не дождутся.
— Убрать плетень, — скомандовал лейтенант.
За плетень с обеих сторон взялись люди. Он качнулся, дрогнул и пополз в сторону. Теперь на белом фоне стены отчетливо вырисовывалась красавица тридцатьчетверка. В открытую башню один за другим влезали танкисты.
Наша артиллерия открыла огонь. Ее гул поглотил все звуки. Васильков не мог разобрать, что говорил ему лейтенант. Только по взмахам его рук он понял, что лейтенант рассказывал, как надо сидеть на броне и что делать, когда танк прорвется к зданию. Васильков осмотрел своих солдат. Они лежали правее, левее и позади башни. В мерцающем, неровном свете у всех были суровые, сосредоточенные лица.
Танк рванулся и, раскачиваясь из стороны в сторону, ходко пошел вперед. Теперь отчетливо был виден весь передний край противника. Слева шел второй танк. Рядом промелькнули какие-то люди. Наконец проскочили окопы, где в полный рост стояли два солдата и, видимо, что-то кричали, ожесточенно махая руками.
Танк резко развернулся влево. Васильков чуть не слетел с брони, едва удержавшись руками за край башни. Лейтенант до пояса высунулся из башни и куда-то показывал рукой. Совсем близко была стена метра в два высотой. Танк вплотную прижался к ней и остановился.
— Через стену прыгай! — что есть силы крикнул Васильков и, встав на башню, вскочил на стену.
Чьи-то руки снизу подтолкнули его, и он ухватился за холодные кирпичи. Впереди чернело пустое пространство. Васильков чувствовал, как рядом с ним взбирались на стену стрелки.
— За мной! — крикнул он и прыгнул в темноту. Под ногами зашуршал щебень, колено ударилось об острый выступ.
Не чувствуя боли, Васильков двинулся вдоль стены. Он видел только темное пространство впереди и всем телом ощущал, что позади и слева бегут солдаты. Рокот танкового мотора, автоматная стрельба и гул артиллерии мешали слышать то, что делалось впереди.
А впереди, всего в нескольких шагах, должен быть противник. Васильков сейчас ни о чем не думал. Его охватило то состояние, когда все силы человека сосредоточены в одном стремлении — защитить себя и убить врага. Он стрелял в темноту и вдруг увидел едва различимое полукружье. Это, видимо, была амбразура, и там должны сидеть фашисты. Он не успел подскочить к ней, как замелькали розовые отблески и горячий ветер прошелся над головой. Васильков метнул гранату и, падая на кучу камней, крикнул:
— Ложись!
Взрыва не было. Он уже схватил вторую гранату, но впереди с треском ахнуло и осколки засвистели над головой.
Васильков бросился к амбразуре. Около нее стояла пушка и лежали трупы. Увлекая солдат, он рванулся дальше. По всему зданию трещали автоматные очереди, рвались гранаты, раздавались беспорядочные крики.
Пройдя несколько шагов, Васильков натолкнулся на поперечную стену. За ней, видимо, была вторая комната и вторая амбразура.
— Гранатами! — крикнул Васильков и, дав очередь из автомата, прыгнул через стену. В бледном свете навстречу ему встали две темные фигуры с поднятыми руками.
— Прекратить огонь, — перекрыл шум звонкий голос капитана Бахарева.
Васильков остановился и только теперь понял, что все было кончено. У амбразуры стояла еще одна пушка. Федоров и Карпенко обезоружили пленных и о чем-то разговаривали с ними.
— Как у вас? — подбежал лейтенант Махов.
— В порядке, — стараясь успокоить дыхание, ответил Васильков, — захвачено две пушки и двое пленных.
— Хорошо. Пленных — к командиру роты, а отделению оборонять захваченные амбразуры.
— Пошли наши, пошли! — закричал Иванчук, рукой показывая на амбразуру.
Васильков прилег на кирпичи и всмотрелся в белесую равнину. По ней за танками бежали цепи стрелков.
— Наша дивизия пошла, — над ухом проговорил Бахарев.
Васильков пытался вскочить, но Бахарев остановил его.
— Лежите, лежите. Отдыхайте.
Он постоял немного, всматриваясь в пролом в стене, и пошел в другие отделения. Всего за несколько минут рота захватила четырнадцать пушек, девять пулеметов и взяла в плен восемьдесят шесть гитлеровцев. Силы противника в этих развалинах превышали все предположения и командира батальона и Бахарева.
— Начальство, — с испугом проговорил Анашкин, показывая в ту сторону, где всего час назад лежала рота.
По пригорку к захваченному зданию шла большая группа людей. Впереди всех шагал невысокий, полный человек в генеральской бекеше и папахе. Позади него — высокий, широкоплечий не то генерал, не то полковник.
Бахарев узнал командующего армией и пошел навстречу ему. Он сейчас видел только лицо генерала — полнощекое, строгое, с внимательными глазами — и, сам не понимая почему, вдруг почувствовал удивительную легкость.
— Здравствуйте, товарищ Бахарев, — подал руку Алтаев. — Покажите результаты своей работы.
Генерал армии шагал легко, пролезая через проломы и обходя кучи щебня. Лежавшие у бойниц солдаты поднимались, отдавали честь командующему и смотрели на генералов.
У стены, где в проломе Бахарев приказал оборудовать наблюдательный пункт, генерал армии остановился.
В неуверенном свете раннего утра открывалась равнина, плавно спускавшаяся далеко вниз. По ней двигались стрелковые подразделения, танки, пушки, пулеметы. То и дело в воздухе появлялись синеватые дымки выстрелов.
— Дайте списки всех, кто отличился в этом бою, — приказал Алтаев: — своей роты, танкистов, артиллеристов, саперов.
— Слушаюсь, — ответил Бахарев, недоумевая, почему все наступают, а его рота осталась здесь, почти в тылу, и командующий приказывает готовить списки для награждения. Неужели все кончено и Будапешт окружен?
— Смотрите, Дмитрий Тимофеевич, — указывая вперед, сказал Алтаев Шелестову, — все-таки карты наши очень точные. Молодцы топографы! Карта абсолютно соответствует местности.
— Да. Это действительно последний естественный рубеж, — ответил Шелестов, — а дальше долина и слева горы.
— Ну что ж, вводим танковую группу, как раз время, — обернулся Алтаев к стоявшим позади него генералам. — Давайте команду танкистам — вперед! Артиллерии обеспечить ввод. Подымайте авиацию для сопровождения танков.
Он присел на край пролома в стене и взял бинокль.
Солнце еще не взошло. Промерзший воздух был чист и прозрачен. В окулярах бинокля рисовались наступающие войска. Они спускались в низину, где виднелись реденькие группы отступающего противника. По тому, как шло наступление, Алтаев понял, что противник деморализован и не скоро может оправиться от поражения. За сутки советского наступления противник свои резервы израсходовал, понес огромные потери, и немецкое командование, видимо, потеряло управление на этом участке фронта. Это было заметно по тому, как беспорядочно отступали гитлеровцы.
— Орлов, — подозвал летчика Алтаев, — нацеливайте штурмовиков на дороги. Парализовать движение, не дать отвести тылы, поставить их под удар наших танков.
Высоко в небе показались первые пары советских истребителей. Их уже освещали лучи солнца, и серебристые машины ослепительно сверкали, проходя над наступающими войсками.
Вслед за истребителями с ревом пронеслись эскадрильи штурмовиков. Распластав крылья, они шли низко над землей, устремляясь к дорогам, где в суматохе отступали вражеские войска и обозы.
Из-за города, из-за высот, которые только сейчас преодолели войска гвардейской армии, донесся едва слышный многотонный гул. Этот гул все нарастал и нарастал. И теперь казалось, будто надвигается могучая штормовая волна, всплескивая, разбрызгиваясь и переливая тысячи тонн воды. Гул растекался в стороны, захватывал все больше и больше пространства и вбирал в себя все звуки огромного поля битвы. Не стало слышно ни людских голосов, ни стрельбы, ни рокота авиационных моторов.
