Иван Слободчиков - Большие Поляны
«Что там случилось?» — встревожился он, вглядываясь в поле. Поле было узкое, и в том конце, возле колочка, он увидел второй комбайн, над которым не вилась пыль. «Стоит... Неужели авария?»
Он свернул с дороги и поехал вдоль валков, где только что прошла машина. Еще издали он увидел голубой берет Попова. Подъехав ближе, узнал комбайн Семечкина. Сам Пашка сидел на кучке соломы, курил, сбив кепку на затылок, Попов стоял рядом. А в стороне, у соломокопнителя, топорщилась фигура Тетеркина. «Безусловно, авария. Пашка зря стоять не будет, не тот человек».
— Что стряслось? — крикнул он, заглушив мотоцикл.
— Хомяка поймали, — ответил Попов и посмотрел на Тетеркина.
Тот стоял к ним спиной, засунув руки в карманы длиннополого пиджака. Широкие шаровары юбкой висели на нем, скрывая ботинки.
— Какого хомяка? — не понял Уфимцев. Он оставил мотоцикл, подошел к Попову. — Почему стоите? Сломалось что-нибудь?
— У Никанора Павловича совесть сломалась.
— Да говори ты толком, черт возьми! — рассвирепел Уфимцев. — Сейчас не время шутить.
— Тетеркина с зерном поймали, — сказал Семечкин, как будто о чем-то обычном, и, плюнув на цигарку, отбросил ее в сторону.
— Как... поймали? — удивился Уфимцев, посмотрел на спину Тетеркина. Он вспомнил встреченного им шофера, его улыбку и слова, среди которых, он теперь понял, было слово «попался». — Рассказывай, агроном.
Он только сейчас разглядел, как взвинчен Попов, как у него дрожали руки, когда он совал расческу, не попадая ею в грудной карман.
— Я еще вчера заметил, когда Тетеркин домой поехал, что-то у него штаны разбухли, — сказал Попов, намного успокоившись. — Он каждый вечер в село ночевать ездит, здесь ему, видите ли, условий нет... Сегодня тоже собрался ехать с попутной машиной, я хлоп его по карману, а там зерно. И в другом кармане зерно... Во какие карманы пошил, — и Попов показал руками, какие это были большие карманы, — в каждый по три килограмма пшеницы уходит.
— Зачем зря говорить, — с возмущением ответил Тетеркин, поворачиваясь к ним; Уфимцев увидел, как он до черноты загорел за дни уборки. — Я же объяснил: случайно насыпалось. Ведь целый день лажу по комбайну, зерно из бункера спущаю, где-то и насыплется, не только в карман... Разве углядишь? А ты: поймали, поймали... Я на тебя в суд подам за клевету.
— Да ты что, Никанор Павлович? — засмеялся Семечкин. — Ведь сам только что говорил, взял немного для курей, куры оголодали. Чего ты крутишься? Раз попался, отвечай. Вон она, пшеничка-то, из твоих карманов.
Действительно, около комбайна земля была густо усеяна зерном.
«Попался! И на чем?» Что-то шевельнулось в груди Уфимцева — злорадное, мстительное: за бунт в мастерской, происшедший по наущению Тетеркина; за жену его, которую он выпустил, чтобы сорвать собрание. Но Уфимцев подавил в себе это непрошеное чувство. Тут требовалось иное, но что, он еще не решил.
— Надо составить акт, Георгий Арсентьевич, — предложил Попов. — Я подпишусь, Семечкин, шофер — он тоже был при этом. И акт направить в прокуратуру.
И тут случилось неожиданное: Тетеркин сморщил лицо, хныкнул и вдруг заплакал.
— Как вы... разве я... мне... — говорил он, захлебываясь словами, размазывая грязь по щекам.
Попов уставился на Тетеркина в удивлении.
— Хватит, Никанор Павлович, разыгрывать спектакли, — сказал Уфимцев, и Тетеркин сразу перестал хныкать. — Актов никаких не надо, так должен понять, запомнить на всю жизнь... Слышишь, товарищ Тетеркин? Вот мы трое знаем о твоем поступке, но пока будем молчать. Но если ты еще что-нибудь позволишь... Ты понял меня?
Вот и наказание: пусть помнит о сегодняшнем дне. Это будет лучшим предостережением на будущее.
Тетеркин стоял безмолвно, будто не слышал, что говорил Уфимцев, разглядывал свои перепачканные соляркой руки.
— С комбайна его придется снять, оставлять нельзя...
— А куда меня? — опросил Тетеркин. Он вытер полой пиджака лицо и, как будто не он сейчас плакал, смотрел со злой ненавистью на председателя колхоза. — Я без работы не могу. Мне пить-есть надо. Семью кормить.
Как хотелось Уфимцеву послать его к черту! Но этого нельзя было делать, если уж решился замолчать его поступок.
— Иди к Векшину, — сказал он. Ему противило с ним говорить. — Векшин что-нибудь найдет.
Тетеркин тут же повернулся и, ни слова не говоря, пошел, шурша шароварами по стерне.
— Зря вы его к Векшину, — сказал Попов. — Это называется — щуку бросить в реку.
— Ничего, — успокоил его Уфимцев. — Он теперь притихнет...
2
Телефон вот уже две минуты звонил не переставая. Уфимцев вышел в коридор, включил свет, снял трубку. В трубке еще бурчало, а когда стихло, голос телефонистки оказал ему:
— Спите вы там, что ли? Соединяю с товарищем Пастуховым.
— Уфимцев слушает, — крикнул он в трубку.
П а с т у х о в. В чем дело, Уфимцев? Почему прекратил сдачу хлеба государству? Зерна нет?
У ф и м ц е в. Зерно есть, машин нет.
П а с т у х о в. Я тебе послал пять машин. Где они?
У ф и м ц е в. Возят из-под комбайнов. Пошло семенное зерно...
П а с т у х о в. Чувствую, политику Позднина ты усвоил прекрасно, причины находить умеешь. А ты мне сказки не рассказывай, ты мне хлеб давай. Чтобы завтра все машины работали на вывозке зерна на элеватор. Понятно?
У ф и м ц е в. Не могу я этого сделать, Семен Поликарпович. Не валить же зерно из комбайнов в стерню!.. Вот закончим с семенами, подберемся и переключим все машины на хлебосдачу. Хлеб пойдет, никуда не денется. На токах лежит, под крышей.
П а с т у х о в. Мне зерно сегодня нужно. К твоему сведению, вот из-за таких, как ты, управление по хлебосдаче отстало от соседей, уже находится в конце сводки.
У ф и м ц е в. Машины от комбайнов я оторвать не могу... Присылайте другие. Зерно есть.
П а с т у х о в. Нет у меня машин! А от комбайнов вози на лошадях. Понял? Ищи внутренние резервы, но чтобы график хлебосдачи не только выполнялся, но и перевыполнялся. Дело нашей чести сдать досрочно хлеб государству.
У ф и м ц е в. Сдать досрочно не значит еще, что с выгодой для хозяйства.
П а с т у х о в. Хватит философствовать! Все! Выполняй! Завтра проверю!
В трубке щелкнуло. Уфимцев отнял ее от уха, посмотрел недовольно на отпотевший эбонитовый кружок.
Легко сказать — снять машины с вывозки зерна от комбайнов, поставить вместо них лошадей. Лошади есть, а где людей взять? Да и не пора ли машины обслуживать машинами, а не лошадьми или волами...
Он позвонил Акимову. На его счастье, секретарь парткома оказался на месте. Выслушав его сбивчивый рассказ, Акимов сказал:
— Не нервничай... Посмотрю, что можно сделать.
На второй день к полудню из Колташей пришли пять машин — видимо, сказалось вмешательство секретаря парткома. Но вместе с машинами приехал уполномоченным его заместитель Степочкин.
Уфимцев находился на центральном току, когда, дрожа запыленными бортами, машины остановились на въезде и из первой кабины вышел Степочкин.
— Принимай подкрепление, Егор, — сказал он, поздоровавшись. — По приказу управления у вас создается отряд для вывозки зерна на элеватор. Это вот начальник отряда, — он показал рукой на подходившего высокого мужчину в комбинезоне, — ему и сдашь все свои машины.
— Петров, — представился тот. Уфимцев пожал ему руку — рука была тяжелой, грубой. И голос у него был грубый. — Нам бы расквартироваться, и на работу. Машины ваши приму вечером. Предупредите шоферов.
— С квартирами устроим, — ответил Уфимцев. — Но с машинами... Передам только приезжих, свои останутся обслуживать комбайны.
— Как так? — изумился Степочкин. — А приказ?
— Своим машинам мы хозяева.
— Слушай, Уфимцев. Когда в тебе исчезнет этот дух противоречия к указаниям парткома и управления? Как будто мы живем с тобой разными интересами, а не интересами сельского хозяйства. Если уж на то пошло — мы лучше тебя знаем, что требуется району в интересах тех же колхозов и совхозов.
Вот кого Уфимцев не хотел бы видеть у себя уполномоченным, так это Степочкина!
Еще будучи киномехаником, Уфимцев не сумел поладить со Степочкиным — тогда директором кинотеатра. И Василий Васильевич, похоже, до сих пор не простил Егору, что по его вине был переброшен с должности директора кинотеатра на заведование сберкассой, что, по мнению Степочкина, являлось понижением в ранге.
— А вам как начальнику отряда, — обратился он к Петрову, — такое распоряжение: возить зерно на элеватор будете прямо из-под комбайнов.
— Брать зерно, товарищ Петров, вы будете подработанное и на токах, — ответил Уфимцев.
— Вот он опять! — рассердился Степочкин. — Ему облегчают труд, а он противоречит. Ведь для тебя же: не крутить, не веять...
— Нечего отходы на элеватор возить, они мне в хозяйстве пригодятся. Кур, свиней чем-то надо кормить. Ты же сам голосовал, весь зернофураж сдать государству. Может, забыл?
