Фазиль Искандер - Детство Чика
Иногда они сцепляются, потом расцепляются, изредка обмениваясь яростными словами.
— Получай на закуску!
— Ах, ты плашмя?!
— Вот тебе, вот тебе, головой!
Сопение, кряхтенье, тяжелое дыхание, обмен ударами и обмен впечатлениями от ударов. Но время идет, и Чик чувствует, как тяжело наливаются руки и тело, как они слабеют с какой-то непонятной быстротой, как все трудней и трудней дышать. «Неужели, — думает Чик, чувствуя, что начинает теряться, — неужели только я так устал? И почему у меня дыхание кончается, как же моя широкая грудь?»
И вдруг Бочо хватается за лоб и мгновенно выходит из круга, образованного прибежавшими ребятами. Чик ничего не понимает, у него перед глазами все покачивается, но он чувствует, что случилось что-то радостное, неожиданное.
Бочо некоторое время стоит, пригнувшись, и ладонью щупает лоб.
— Фонарь? — вдруг спрашивает он, опустив руку и удивленно оглядывая всех.
— Фонарь! — подтверждает тот, что назвал Нику москвичкой, и переводит взгляд на Чика, словно только сейчас заметив какие-то интересные подробности в его облике, которых он раньше не замечал.
Чик смотрит на Бочо. Все смотрят на Бочо. У Бочо над глазом появилась огромная шишка.
— Фонарь? — спрашивает Бочо и оглядывает друзей с какой-то трогательной надеждой, что они его разуверят в этом.
— Фонарь, фонарь, — подтверждают все удивленно и с посвежевшим интересом к его личности смотрят на Чика.
— Ой-ой-ой! — неожиданно запричитал Бочо, снова схватившись за лоб. — Что я дома скажу? Что я дома скажу?!
— Ничего, — сказал Чик, — надо холодное… Оник, дай свой пятак…
Оник неохотно вынул из кармана тяжелый царский пятак и протянул Чику. Чик взял пятак и, подойдя к Бочо, приложил его к шишке. Чик чувствовал, что каждое его движение сейчас уверенно и свободно и никому не может прийти в голову, что он подлизывается или как-то слишком расчувствовался. И Бочо с такой трогательной надеждой и доверчивостью смотрел на Чика, так безропотно надеялся на его помощь, так глубоко был поглощен возможностью предстоящего наказания родителями, что Чик чувствовал, как внутри у него все переворачивается от нежности и благодарности к Бочо за эту прекрасную победу.
— Смачивай в воде и прикладывай, — говорит Чик, — а пятак потом когда-нибудь отдашь…
Оник с молчаливым упреком посмотрел на Чика в том смысле, что ему хорошо быть щедрым за счет других. Чик ответил ему на это восторженным взглядом, показывая, что в часы великих побед нельзя считаться с такими мелочами. Чик краем глаза заметил, что Шурик старается не попадаться ему на глаза, прячется за спинами ребят, как предатель Мазепа.
Уходя со своей командой, Чик напряг слух. Он чувствовал, что он должен что-то очень приятное услышать за спиной. И он в самом деле услышал. Он услышал целую фразу, которая потрясла его своей былинной красотой.
— Ребята, ну и колотушка у этого Чика, — сказал кто-то.
Зарево славы подымалось за его спиной. Чик ощущал в своем теле необыкновенную легкость. Он почти не чувствовал земли. Он почти ничего не видел и не слышал. Что-то радостно лопочут друзья, Сонька ему сует мастику но он ее почему-то положил не в рот, а в карман. Потом появились какие-то волнения, стали говорить, что нас, наверное, ищут, что нам, наверное, попадет. Кого ищут, чего ищут? Он только чувствовал какую-то легкость, легкость и музыку. Будто слышится какой-то оркестр, вроде тех предпраздничных оркестров, которые за несколько дней до праздника начинали шагать по городу, как бы пробуя будущее веселье. Чик страшно любил эти пробы будущего веселья и, бывало, как только услышит такой оркестр, вместе с Белочкой выбегал на улицу и долго-долго провожал его.
— Чик, — вдруг донеслось до него сквозь музыку оркестра, — я тебе что-то хочу сказать.
Они уже шлепали по тротуару, вот-вот свернут на свою улицу. Это был голос Ники.
— Ага, — сказал Чик не останавливаясь и не оборачиваясь, потому что никак не хотел упускать музыки, которую он слышал, — говори…
— Только один на один, — сказала Ника, и Чик по ее голосу почувствовал, что она остановилась. Ему стало тревожно.
— Что? — спросил Чик, останавливаясь и с легкой досадой чувствуя, что музыка уходит вперед. «Ну ничего, догоню», — подумал он.
— Вы идите, — кивнул он остальным.
— Чик, — тихо сказала Ника и прямо посмотрела ему в глаза своими темными от густоты синевы глазами, — почему эта женщина сказала про папу «бедный»?
Чик сразу все вспомнил.
Он вспомнил, что все это время, пока они спускались с лестницы и пока он готовился к драке, она как-то замкнулась и съежилась. Теперь он понял, что она все время думала о словах тети Ларисы…
— Просто так, — сказал Чик, — женщины всегда так говорят.
— Нет, — сказала Ника и с какой-то упрямой силой посмотрела ему в глаза, — разве мой папа никогда не вернется?
Чик вдруг почувствовал, что музыка, все еще игравшая вдалеке, вдруг смутилась и смолкла. У Чика мурашки побежали по спине. «Неужели она все знает», — подумал он.
— А разве он вам не пишет? — осторожно спросил Чик.
— Редко, и мне отдельно, и маме отдельно, — тихо сказала она, — а раньше, когда ездил в командировки, он всегда нам вместе писал…
— Что тут такого, — сказал Чик и радостно, оттого, что это было в самом деле так, вспомнил: — Мой дядя, когда ездит в командировки, иногда пишет всем отдельно…
Чик почувствовал, что она поддается. Глаза ее потеплели, в них уже не было той упрямой твердости, с которой она смотрела на него вначале. Но его это почему-то не обрадовало. Он почувствовал, хотя и не осознавал, что она не убедилась в правильности того, что он говорил, а снова покорилась неизвестности. Чик это почувствовал.
— Но почему так долго, Чик? Уже девять месяцев прошло, — сказала она.
— Покамест все выяснят, — начал Чик и впервые с раздражением подумал о тех, кто и в самом деле так долго выясняет: знал отец Ники, что начальник, перед которым он танцевал, вредитель, или не знал? То, что сам начальник мог и не быть вредителем, Чику и в голову не приходило.
— Что выяснят? — спросила Ника и удивленно посмотрела ему в глаза.
— Чик, — крикнула Сонька, — нас, может, ищут, а вы там шепчетесь!
Чик обернулся. Сонька на него смотрела взглядом женщины, устающей от бесплодной любви. Чик удивился этому взгляду, потом вспомнил о его неуместности и раздраженно отмахнулся. Он и так чуть не проговорился, а тут еще Сонька пристает со своей дурацкой ревностью.
— Как — что выяснят! — ответил он Нике. — В командировке всегда что-нибудь выясняют.
— Я его люблю больше всех, — сказала Ника, — я его буду ждать до гроба.
Чик почувствовал, что она повторила чьи-то слова, наверное, собственной мамы.
— Еще бы! — с жаром подхватил Чик, напав на благодарную тему, где можно ничего не выдумывать. — Еще бы такого не любить. Мой дядя говорит, что он великий танцор, что он мог танцевать на рюмке… Представляешь, такая маленькая рюмочка и на ней взрослый человек танцует?! Я на перевернутом ведре и то бы не смог танцевать, а он на рюмке…
— Ну, вы идете или мы пошли! — со злостью крикнула Сонька.
«Глупая, — подумал Чик, обернувшись, — тут совсем другое дело».
— Пошли, — сказал он Нике таким тоном, словно теперь уже все стало ясно.
Но он понимал, что далеко не все ясно, и это его все-таки смущало. Он попробовал прислушаться к той музыке, которую слышал до разговора с Никой, но не услышал ее. Оркестр куда-то скрылся.
Только они дошли до угла своей улицы, как лоб в лоб столкнулись с соседским мальчишкой Абу.
— Чик, вас ищут, — радостно крикнул он, — думают, вы утонули!
— Я же говорила, я же говорила, — затараторила Сонька, гневно поглядывая на Нику.
Лёсик от волнения расплылся в улыбке. У Чика тоже что-то неприятно кольнуло в груди.
Абу стоял перед ними, любуясь их растерянностью и смущением.
— Чик, это правда, что ты фонарь поставил Бочо? — вдруг спросил он, перестав любоваться их растерянностью.
Чик непроизвольно улыбнулся. Слава обгоняла его и выходила навстречу.
— Да, — сказал Чик, не в силах сдвинуть расползающиеся в улыбке губы, — но откуда ты узнал?
— Да тут один проезжал на велике и сказал, — ответил Абу и с посвежевшим уважением, как те на поляне, взглянул на Чика. — За мастикой ходили?
— Да, — сказал Чик доброжелательно, — а правда, что нас здорово ищут, или треплешься?
— А-а-а! — махнул Абу рукой. — Немножко поискали и бросили… Пойду посмотрю, какой ты фонарь поставил Бочо.
— Он, наверно, уже домой ушел, — сказал Чик.
— Ну тогда поиграю в футбол, — ответил Абу и пошел дальше.
Ребята радостно заработали челюстями и пошли своей дорогой. Все-таки хорошо, что Абу их успокоил. Когда они зашли за угол, Чик сразу же увидел на балконе сутулую спину Алихана, склоненную над игральной доской. Он играл в нарды с Богатым Портным. Ясно, что Богатому Портному сейчас не до Оника. Оник сразу же повеселел.
