Владимир Корчагин - Путь к перевалу
— Видимо, то же стремление к устойчивому состоянию?
— Да, конечно. Только, смотрите, что получается. Валентный слой углерода содержит всего четыре электрона, два из которых спаренные и два «холостые». Значит, если при соединении атомов углерода оба «холостые» электрона спарятся друг с другом, то и в этом случае каждый из атомов как бы получает только два дополнительных электрона. Но ведь этого мало для устойчивого состояния. И тогда происходит следующее. Спаренные электроны валентного слоя распариваются. В результате в нем оказываются «холостыми» все четыре электрона. И все эти электроны одного атома спариваются с четырьмя такими же «холостыми» электронами другого атома. Теперь каждый атом как бы получает по четыре дополнительных электрона и, таким образом, создает вокруг себя устойчивую восьмиэлектронную оболочку. А конечный результат — необычайно прочное соединение, которое мы привыкли называть алмазом… Ну, а если у нас будут атомы только одного сорта какого-нибудь металла? В таком случае все они, очевидно, будут стремиться к освобождению от лишних электронов. Но забирать их теперь некому. И все эти электроны остаются свободными, образуя так называемый электронный газ, который и нейтрализует кристаллическую решетку самородных металлов, состоящую, как известно, из положительно заряженных ионов. Следовательно, сама кристаллическая структура твердого тела, на которую мы смотрим, как на нечто само собой разумеющееся, является лишь следствием перестройки электронного облака атомов в направлении большей энергетической целесообразности. Вот вам и ответ на вопрос Кравцова.
— Спасибо, Юрий Дмитриевич, я вижу, мне, действительно, нужно заняться физикой.
— Не только вам, Петр Ильич, а всем геологам. Всем без исключения. И я буду настойчиво добиваться от Ученого совета усиления физико-математической подготовки для всех специальностей геофака. Иначе геология никогда не встанет в один ряд с точными науками. А за это надо бороться!
Воронов с минуту помолчал.
— Так народ в одиннадцатой группе, говорите, любознательный? А как занимается Степанов?
— Это хороший студент. Во всех отношениях. Он был со мной еще на Вае. Помните, я рассказывал…
— Тот самый паренек, с которым искали вы злых духов? Прекрасно. Был он у меня. И я думаю привлечь его к научной работе кафедры.
— Но это же первый курс!
— Неважно! Именно с первого курса надо подбирать учеников. Я убеждаюсь в этом все больше и больше. И не только подбирать, но и руководить их подготовкой, вовлекать в жизнь кафедры, давать им темы научной работы, составлять индивидуальные учебные планы.
— Индивидуальные планы?
— Вы же сами говорили, что наука требует узкой специализации.
— Да.
— Но существующие учебные планы не рассчитаны на такую специализацию. Все наши студенты изучают почти одни и те же предметы, независимо от того, чем они будут заниматься по окончании университета. Скажем, будущему минералогу необходима высшая математика и ядерная физика, а то и другое дается у нас в слишком небольшом объеме. Так вот, я считаю, что для отдельных студентов, которых мы ориентируем на научную работу, нужны индивидуальные планы. Из них следует исключить некоторые не соответствующие научному профилю дисциплины, а вместо них добавить те предметы, которые необходимы для глубокого, именно глубокого, изучения того или иного раздела науки.
— Деканат на это не пойдет.
— Жизнь заставит.
— Но не с первого же курса.
— Нет, именно с первого. Иначе будет поздно. Только для этого нужно знать студентов. А Степанов, кажется, парень мыслящий…
Воронов откинулся на спинку стула и задумался. Перед глазами его возник этот коренастый паренек с настойчивым взглядом, и он будто увидел в нем самого себя, такого, каким пришел когда-то в университет и так же отдался полюбившемуся делу, не боясь трудностей и даже не думая о том, что это лишит его многого в жизни. Путь его в науку был действительно нелегким. А уж в личной жизни…
Воронов нахмурился, но почувствовал, что сделал это больше по привычке. Это было так неожиданно и ново, что он встал из-за стола.
— Петр Ильич, вы верите в чудо?
Трудно было удержаться от смеха при виде того, как вытянулось лицо Петра Ильича, и Воронов рассмеялся, раскатисто и громко, совсем так, как смеялся год или два тому назад. Где уж было Ларину понять, что происходило сейчас с его учителем. А между тем это действительно походило на чудо: доцент Воронов почувствовал, что становится прежним Вороновым. И не последнюю роль в этом сыграло появление в одиннадцатой группе девушки с ясными, как небо, глазами…
— Впрочем, это я так. А теперь… Не хотелось мне вас огорчать, но… — Воронов придвинул портфель и вынул объемистую пачку листов с отпечатанным на машинке текстом. — Сегодня прислали отзыв на вашу диссертацию из Урбекской экспедиции. Отзыв подписан главным геологом…
— Андреем Ивановичем?
Воронов глянул на подпись:
— Да, вот: А. И. Степанов… Позвольте, Андрей Иванович… Это не тот ли Степанов, что работал до войны в Ленинградском горном?
— Да, он там работал. Вы с ним знакомы?
— Я знаком с его работами… Что заставило его покинуть Ленинград?
— Во время блокады потерял там семью.
— Война… — вздохнул Воронов. — Так вот, есть в этом отзыве такая фраза… — Он пробежал глазами страницу. — Послушайте: «Вызывает недоумение, что диссертант не сделал ссылок на некоторые работы геологов Урбекской экспедиции, материал которых широко использован в диссертации». Это что, действительно так?
Петр Ильич помялся:
— Видите ли, Юрий Дмитриевич, я полагал, что ссылки следует делать только на печатные работы. А речь идет о рукописных отчетах, которые… Да, кстати, — оживился Ларин, — недавно я читал последнюю работу по Урбеку Сковородникова. Там тоже нет ссылок на эти отчеты…
— Сковородникова? Что-то не слышал такой фамилии. Дельный ученый?
— Кандидат наук…
— Это не одно и то же.
— Я понимаю. Просто к слову. Так вот, я думал…
— Неправильно думали! — перебил Воронов. — Ссылки требует все, что сделано не вами. К тому же, в диссертации вы ссылаетесь и на рукописные работы, — в частности, мои, профессора Бенецианова… Словом, это необходимо вам исправить.
— Но ведь поздно, Юрий Дмитриевич. Работа у рецензентов.
— Что же вы предлагаете?
— Я улажу это дело.
— Как?
— После вам скажу, Юрий Дмитриевич. Хорошо?
Воронов пожал плечами:
— Но, имейте в виду, так оставить нельзя.
— Конечно, я понимаю… — Петр Ильич поспешно попрощался и пошел к двери.
— Попросите, пожалуйста, Нину Павловну, — вслед ему сказал Воронов.
— Хорошо, Юрий Дмитриевич. — Ларин вышел из кабинета. На столе осталась его тетрадь со списком одиннадцатой группы. Воронов взял ее в руки. В конце списка карандашом было приписано: «Андреева Людмила Владимировна».
«Людмила Владимировна… Люся… — подумал Воронов. — Так это и есть она, та незнакомка?»…
— Можно к вам?
Дверь приоткрылась, и в нее мягко проскользнула Нина Павловна, старший лаборант кафедры, дама неопределенных лет. Губы ее алели так ярко, что можно было позавидовать возможностям парфюмерной промышленности.
— Нина Павловна, сходите, пожалуйста, в библиотеку и подберите каталоги рентгенографических установок.
— И больше ничего?
— Да, вот еще! Там, в деканате, должно быть, сидит корреспондент, я просил подождать. Пригласите его, пожалуйста.
Нина Павловна вздохнула: «И это мужчина! Будто тут не женщина, а гранитная глыба. Впрочем, чего еще можно ждать от бесчувственной «электронной машины»! Поджав губы, она гордо покинула «жестяницкую мастерскую», в которую превратился уютный и солидный кабинет ее прежнего шефа.
Через несколько минут перед Вороновым сидел не очень молодой, по чрезвычайно подвижный мужчина в кожаной куртке и быстро сыпал торопливым говорком:
— Мы понимаем, товарищ Воронов, что ваши работы имеют большую известность — и не только у нас, но и за границей. Однако до сих пор с ними знаком лишь узкий круг ученых. Что же касается широкой общественности, то она едва ли знает о выдающихся достижениях, полученных в этой лаборатории.
Воронов слегка поморщился. Но словоохотливый посетитель не обратил на это внимания.
— Так вот, чтобы познакомить широкую общественность с теми успехами, которые имеют место на передовых, так сказать, рубежах науки, наша газета решила поместить очерк о вашей работе.
— А если конкретнее?
— Конкретно — газете нужен материал, в котором нашли бы отражение следующие вопросы. Прежде всего, конечно, сущность вашей работы. Затем — что интересного достигнуто в этом году? Каковы дальнейшие перспективы? Связь науки с производством? Лучшие люди? Неплохо было бы отметить также, в чем заключаются ваши трудности. Какую помощь хотели бы вы получить? И что считаете самым главным на сегодняшний день? Вот короткий перечень вопросов…
