Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли
Помреж оттолкнул Нюсю и вышел вперед. Он вытянулся во фронт и приложил руку к гимназической фуражке.
— Товарищ комиссар, — рапортовал он, — разрешите доложить, я остаюсь в строю!
Актеры стояли растерявшись. Нюся кусала губы. Девушки пересмеивались.
И вдруг Нюся вскочила и подошла вплотную к Князьковскому.
— За что, — всхлипнула она, и спазма сдавила ей горло, — за что вы арестовали Риту Войнарскую? Вот скажите мне — за что?
Князьковский сверлил ее пронзительным взглядом, и взгляд этот, казалось, пронизывал девушку насквозь. Потом он побагровел и прохрипел своим простуженным голосом:
— Уже и расстреляли! — Нюся отшатнулась и побледнела. — А за то, что она была враг! Петлюровская и польская шпионка!
— Шпионка? — отшатнулась Нюся. — Этого не может быть…
Князьковский плюнул, сорвал бескозырку и хлопнул ею об землю.
— Шпионка! Побей меня все силы контрреволюции, если соврал! Вечером в спектаклях играла, а ночью наши дислокации переправляла в дефензиву! Чтоб мне с этого места не сойти, гад буду, если соврал!
— Шпионка! — шептала Нюся, еле держась на ногах. — Шпионка… Какой ужас!..
К вечеру от станции в направлении фронта, вдогонку за наступающей дивизией, отбыл состав. А впрочем, весь состав состоял только из одного грузового пульмана и паровоза «кукушки». На груди «кукушки» натянули красный флаг, на котором мелом было начертано: «Кары панам, кары!» Что касается вагона, то он имел только три стенки. Вместо четвертой на большой раме был натянут театральный занавес из мешковины. По диагонали через весь занавес шла надпись густой синькой: «Фронтовой театр Н-ской дивизии», а под ним мелом: «Представлено будет «Гайдамаки», по Шевченко. Собственные декорации, костюмы, бутафория». Неподрубленную кромку занавеса трепал встречный ветер. А когда железнодорожная линия делала крутой поворот и порывом ветра занавес вгибало внутрь вагона, точно парус, то из-под занавеса появлялись три ноги и одна деревяшка. Две ноги были в женских башмачках, одна — в широком матросском клеше.
Прикрываясь занавесом от ветра, в дверях вагона сидели Нюся и Князьковский. Богодух-Мирский стоял сзади, скрестив руки на груди. Другие актеры, подложив под головы узлы, спали на макетах леса и хаты с мальвами и подсолнухами. Вместо одеял служили свитки, жупаны и кунтуши.
Нюся молчала, Князьковский похлопывал ее по плечу. Он доказывал ей, что с одной пьесой в репертуаре театр на фронте существовать не может. За три-четыре дня спектакль пересмотрят все бойцы, а тогда что? Конфуз! Комдив отдал приказ: театру обслуживать дивизию ежедневно, на протяжении всего рейда. А рейд этот может быть и неделю, и месяц, и даже два. А приказы в боевой обстановке должно выполнять точно. Значит, надо немедленно, вот тут же в дороге, разучить еще одну пьесу и за несколько дней показать ее бойцам.
— Уразумела?
Нюся молчала. Она не услышала вопроса Князьковского, возможно не слышала и всей его речи. Князьковский полез в пустой левый рукав, который служил ему и карманом и торбой, и добыл оттуда смятую брошюрку.
— Вот, — сказал он, — и пьеска такая имеется; в агитпункте мне ее одолжили на две недели: Львов, «Мститель», пьеса в одном действии из времен Парижской коммуны, действие происходит на кладбище Пер-Лашез… Видишь, какое добро!
— Нет и не будет в том добра! — вдруг из-за его спины полилась патетическая декламация. — Но молчи сердце — скован мой язык… Входят Горацио, Марцелло и Бернардо, — уже более простым тоном закончил, добавляя и ремарку, Богодух-Мирский.
Князьковского так и подбросило. Терпение его иссякло. Он вскочил на ноги и зверем накинулся на несчастного старого актера.
— Гражданин трагик! — захрипел он. — Прошу вас выражаться своими словами!
— Простите, — потупился старый актер. — Но, понимаете, реплика…
Князьковский долго и сердито усаживался.
— Гамлет! — угрюмо бросил он через плечо. — Принц датский…
— Я не нарочно, — отвесил поклон Богодух-Мирский, — извините!
Нюся схватила Князьковского за руку.
— Да, да, простите! — зашептала она, волнуясь и заикаясь. — Я вас очень прошу, простите. Что я была такая… Ну, вот такая… Ведь я не знала… я думала, она прекрасная актриса, а она… вы извините, товарищ комиссар!
Театр догнал дивизию только за третьей станцией.
И уже утром, в седьмом часу, занавес на грузовом пульмане раздвинулся и третья и четвертая роты, которым подошла очередь смотреть спектакль, получили возможность увидеть «Гайдамаков» и запеть следом за актерами «Од села до села».
Рейд дивизии — на соединение с Первой Конной — глубоко вклинился в расположение белопольских легионов Галлера. Продвижение частей осуществлялось вдоль железнодорожной линии, в направлении Шепетовки. И вслед за экипажными эшелонами дивизионных бронепоездов продвигался по железнодорожной линии и состав дивизионного театра «Кары панам, кары!» Два-три раза в день из дверей грузового пульмана звучала патетическая речь и весело звенела песня «Од села до села». Остаток времени актеры тратили на репетиции новой пьесы из времен Парижской коммуны — «Мститель». Пьеса очень подходила своим революционным содержанием, но имела один недостаток: в ней совсем не было пения. А впрочем, по требованию комиссара театра, пренебрегая исторической правдой, — во имя, так сказать, правды художественной, — французские коммунары под стеной Пер-Лашез тоже исполняли старинную украинскую песню «Од села до села». Ничего не поделаешь… Песня «Од села до села» стала уже дивизионной, и без ее исполнения был немыслим никакой спектакль.
* * *Рейд дивизии отклонился от железнодорожной линии, марш частей проходил теперь вдоль реки, и, чтобы обслуживать и дальше бойцов ежедневными спектаклями, комиссар театра вынужден был пересадить свой театр на катер.
В то утро между Нюсей и Князьковским, сидящими на корме, шел тихий разговор. Солнце светило ласково и ярко, легкий ветерок шуршал в камышах, тихо плескались волны за бортом.
— И еще я хотел тебе сказать, — задушевно признавался Князьковский, — игрой своей ты, можно сказать, целые полки поднимаешь на бой за коммунизм, а сама из себя ты вовсе беспартийная. Как же оно так получается?
Нюся в смущении поправила синюю французскую кепи на своих кудрях.
— Но это же в театре, а то в жизни…
Князьковский возмутился:
— А что такое театр? И что такое жизнь? Из театра в жизнь тоже дорога есть. А в жизни дорога только одна — в коммунизм!
Но в это время вдруг загремел дружный многоголосый речитатив, заглушая их тихую беседу:
Гнев, о богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…
Два десятка юношей в синих французских мундирах, сшитых из посиненной мешковины, и в красных «котовских» галифе дружно рубили тяжелый и четкий гекзаметр. Это были красноармейцы, прикомандированные из разных частей в театр для участия в новой пьесе «Мститель» Львова. Но в антиакустичных условиях фронта голоса молодых актеров звучали очень слабо, и старый трагик Богодух-Мирский взялся на скорую руку хоть кое-как поставить им дыхание. Он стоял перед строем бойцов и, заломив набекрень синюю французскую кепи с серебряными шнурами, дирижировал звонким скандированием:
Грозный, который ахеянам тысячу бедствий содеял…
Многоголосое эхо перекатывалось далеко вниз по реке и звенело над всей долиной. Подготовка новой премьеры и воспитание молодых кадров было в полном разгаре.
Многие души могучие славных героев низринулВ мрачный аид, а самих распростер их…
Богодух-Мирский дал своим молодым ученикам минут пять передохнуть, и Князьковский с Нюсей получили возможность закончить разговор. Теперь речь шла о том, что дивизионный театр не может существовать, имея в своем составе только какой-то десяток актеров и одну актрису. К тому же, по предположениям Князьковского, война вообще должна была вскоре закончиться и дивизионному театру предстояло стать одним из лучших театров республики. Где же раздобыть для него актеров?
— Вот, скажем, Сара Бернар, — поинтересовался Князьковский, — известная мировая актриса, где она сейчас находится, не знаешь? Не в прифронтовой ли полосе?
Нюся застеснялась и потупилась.
— Или, скажем, Комиссаржевская, или там Заньковецкая. Мы в два счета раздобудем от комдива приказ на их персональную мобилизацию — и ваших нет! Тебе их домашний адрес известен? Ты их давно видела?
— Я не видела их никогда… — прошептала Нюся хмурясь, — и вообще Сары Бернар и Комиссаржевской уже давно нет на свете. Это я тогда просто так сказала, со зла, чтоб вам досадить… Вы не сердитесь за это на меня…
