Вениамин Каверин - Девять десятых судьбы

Но этот образ был неясен ей; другое лицо выплывало перед ее глазами на грязном, запотевшем стекле в белесой мути вагона.

- Он тоже там... Тарханов, - подумала она смутно, - быть-может они встретились там, на фронте.

Со странным любопытством она представила себе эту встречу - холеное и твердо-насмешливое лицо Тарханова и эти слова, которые он должен был произнести при встрече с Шаховым:

- Теперь мы можем окончить наш спор. Теперь я на деле покажу вам, что такое приговор военно-полевого суда!

Самое это название показалось Галине сырым и тяжелым, как земля, которой засыпают гроб, опущенный в мокрую яму.

- Военно-полевого суда... Военно-полевого суда, - повторила она про себя, - суда...

- Сюда! - повторил кто-то над самым ее ухом, - сюда, закладывай, дай-ка я завяжу!.. Видишь, сейчас уже к станции подъезжаем.

Она очнулась. Какой-то парень в поддевке помогал старушке завязывать узлы, все уже давно собрали вещи и толпились у выхода, поезд подходил к Царскому Селу.

Матрос, с размаху влетевший в комнату, где сидел Шахов, сам хорошо не знал, что он делает.

- Арестованный? Освободить! - закричал он казакам, хотя те и без этого ничем не препятствовали освобождению Шахова. Тут же он бросился к Шахову, схватил его за руку и потащил в коридор.

- Взяли Гатчину? Гатчину взяли, что ли? - торопливо спрашивал Шахов.

- Сама взялась! - весело прокричал матрос, - перемирие, что ли! Пленными меняемся!

И хотя ясно было, что матрос сам хорошо не знал, заключено ли в самом деле перемирие, и будут ли меняться пленными, Шахов ему тотчас же поверил.

- Где тебя взяли? - закричал матрос.

(Кричал он также без особенной причины, - в коридоре хотя и сильно шумели, но говорить можно было, не повышая голоса.)

- Под Пулковом в плен взяли! - ответил, тоже крича, Шахов.

Матрос радостно завыл и хлопнул его по плечу.

- Спирька Голубков, комендор второго Балтийского экипажа! Как звать?

- Шахов.

- Какого полка?

- Смольнинского красногвардейского отряда.

- А где тут еще пленные?

Шахов не успел ответить, - толпа матросов хлынула снизу и разом оттеснила его в один из круговых коридоров. Дворец кишел, как муравейник. Солдаты местного гарнизона бродили туда и назад по всем трем этажам. В каждой комнате был митинг. Матросы и красногвардейцы, согласно плана Военно-Революционного Комитета, "говорили с казаками через головы генералов".

Шахов, потеряв из виду матроса, пошел дальше один. С трудом пробираясь через толпу, он бродил по дворцу, пытаясь отыскать кого-нибудь из красногвардейцев своего отряда. Наконец, устав искать, он снова спустился вниз и, незаметно пройдя лишний пролет лестницы, вдруг попал в узкий коридор, в котором гулко отдавались шаги, а свет электрических ламп становился все более тусклым.

Он хотел уже повернуть обратно, когда за беспорядочной грудой оружия, которою пересечен был коридор, услышал голос, показавшийся ему знакомым.

- Тринадцать карабинов, - говорил хмурый мужской голос, - один, два, три, четыре...

- Кто вам позволил здесь распоряжаться, во дворце? - крикнул другой голос. - Зачем вы считаете оружие?

- Как зачем? Надо же его по счету сдать, или как?

- Да чорт побери, поймите же вы, наконец, что это не ваше, а наше оружие!

- Чье это ваше?

- Наше, третьего конного корпуса!

- Идите вы к матери с вашим корпусом, - хмуро сказал первый голос; он продолжал считать: - семь, восемь, девять, десять...

- Согласно условиям перемирия, - раздраженно закричал второй, - все оружие остается в распоряжении третьего конного корпуса! Если вы сейчас же не уйдете отсюда, я...

- Ладно, ладно. Вам оружие не нужно ни к чортовой матери. Зачем вам оружие? Вы только и знаете по своим стрелять.

- Согласно условиям перемирия...

Хмурый голос окончил подсчет карабинов и принялся за винтовки.

- Вот сосчитаю, да как к вечеру чего не хватит, так тебя же, как начальника арсенальной части, расстреляю.

Над грудой винтовок, сваленных в кучу поперек коридора, Шахов мельком увидел лицо человека, с таким хладнокровием производившего подсчет чужого оружия.

Оно за последние три дня не очень изменилось, это лицо, только седая щетина выросла еще больше да глаза провалились еще глубже под нависшими старческими бровями.

- Кривенко!

Шахов разбросал оружие, подбежал к нему, едва не опрокинул столик, на котором красногвардеец записывал по счету казачьи карабины.

- Кто это? Ты? Шахов? Вот так-так? Тебя, значит не ухлопали?

Он стиснул Шахову руку.

- Вот это дело! Вот это дело!

Оба они промолчали несколько мгновений, неловко улыбаясь и глядя друг на друга с нежностью. Красногвардеец, открыв рот, переводил глаза с одного на другого.

- Ты, может-быть, этого, - пробормотал Кривенко, - может-быть, не ел давно? Я тебя сейчас...

Шахов и в самом деле давно ничего не ел; но сейчас ему не до того было.

- Послушай-ка, - спросил он торопливо, - ты мое письмо получил?

- Получил.

- И то тоже?

- И то получил.

- И отправил?

- Отправил.

Шахов вдруг усмехнулся невесело.

- Так, может-быть, она... А впрочем, так оно и лучше!

Он замолчал.

Кривенко проворчал что-то, участливо посмотрел на него, хлопнул по плечу и тут же с затруднением почесал голову.

- Ну, и что ж такого? Еще раз напиши.

- Нет, ничего. Ты с отрядом?

- Отряд здесь, в Кирасирских казармах.

- Ладно, так я к отряду.

Кривенко присел на опрокинутый табурет и задумался.

- Нет, погоди, мы тебя не в отряд отправим. У нас тут суматоха, путаница, людей не хватает. Надо бы с Турбиным поговорить! - Он с досадой посмотрел на груду еще не просчитанного оружия. - Поднимись в третий этаж, отыщи Турбина. Скажи, что я послал. А я тут пока...

...............

На третьем этаже стояли матросские караулы.

Было уже четыре часа дня, в Военно-Революционный Комитет давно уже была послана телеграмма о том, что "Гатчина занята Финляндским полком, казаки бегут в беспорядке и занимаются мародерством", а капитан пущенного ко дну корабля под защитой матросской шинели и синих консервов уже более трех с половиной часов тому назад покинул свой капитанский мостик.

- Турбин? Да ведь это должно быть тот самый прапорщик Турбин! Это к нему меня тогда, в городе, из главного штаба посылали. Я так его и не нашел тогда...

Один из матросов провел его к запасной гостиной, той самой, в которой военный совет при штабе Керенского пять дней назад обсуждал план наступления на Царское Село.

Матрос вошел в гостиную и через несколько минут вернулся обратно.

- Занят. Говорит, что если дело насчет отряда, так пускай отыщет товарища Кривенку.

- Т-так ваша фамилия, гражданин офицер?

- Подпоручик Лебедев.

- К-какого полка?

- Гвардии Литовского полка, начальник нестроевой роты.

Турбин на особом листке из блокнота отметил это показание и, морщась, дважды подчеркнул какие-то слова.

- Лит-товского полка?

Офицер смотрел на него, приподняв голову.

- Да, Литовского полка.

- А где стоит Л-литовский полк?

- В Петрограде, на Кирочной улице.

- Так каким же образом вы п-попали в Гатчину?

- Как лицо подчиненное я был обязан исполнить распоряжение моего командования.

- К-кто приказал вам покинуть вашу часть?

- Я выехал из Петрограда 28 октября по приказанию капитана Козьмина.

Турбин пробормотал что-то невнятно.

- Однако ж, вы, п-по вашим словам, служите в Л-литовском полку, а оказались в ш-штабе третьего конного корпуса. Л-литовский полк к корпусу Краснова не принадлежит.

Офицер хотел возражать.

- Да нет, это н-неважно, - пробормотал нехотя Турбин (видимо все это - и дело и самый допрос были ему неприятны до крайности). - Вам известно, по какому поводу вы задержаны?

- Нет. Я считаю мой арест простым недоразумением.

- Н-не-до-ра-зу-мением? - по слогам переспросил Турбин. - Так п-почему же вы отстреливались, когда вас задержали м-матросы?

Что-то дрогнуло в лице офицера. Он ответил, вежливо улыбаясь.

- Я, знаете ли, щекотлив, а они меня как-то неловко схватили под мышки.

- Вы арестованы по п-подозрению в переброске казачьих войск н-на Дон с целью сосредоточения там крупных сил для п-поддержки п-правительства Каледина, - хмуро сказал Турбин и добавил немного погодя: - Это к-контр-революция, за которую нужно судить по всей строгости законов...

- Строгости законов? - вдруг переспросил офицер торопливо.

- Р-революционного времени, - твердо докончил Турбин, - а теперь будьте д-добры ответить на эти вопросы. Прошу вас отвечать, как можно п-подробнее.

Он развернул согнутый пополам лист; на левой стороне его четко от руки было написано несколько вопросов. Офицер внимательно и спокойно прочел один вопрос за другим и тотчас, не задумываясь, принялся записывать свои показания на правой стороне листа.