Самшитовый лес - Михаил Леонидович Анчаров
Иногда я решал на это плюнуть — уж какой есть, но это длилось недолго. До первой художественной книжки. А потом опять: как сукин сын — так я, а как ангел — так опять нет, не я. Что делать? Ну что делать! Обложили!
Но однажды и во мне нашли положительное качество. И я этот случай запомнил. Как было не запомнить? Только начнешь что-нибудь делать и тебя за это начинают хвалить, а художественная литература тут как тут. И конечно, тут отрицательный герой, у которого главное отрицательное качество как раз то, за которое тебя хвалили. Просто скрыться некуда!
Я в это время был связан с театром. У меня там шла пьеса — инсценировка моего романа, который очень хвалили. Поэтому я избегал читать художественную литературу, хоть временно. Потому что опять боялся нарваться. В театр я приходил как свой человек, через служебный вход. И вот довольно долго я в театре не был, не заходил через служебный вход. Потом однажды зашел. И там, в служебной раздевалке, нянечка меня спросила:
— Чтой-то вас давно не видно?
Я ответил с законной гордостью, вернее, с гордостью, которая мне тогда казалась законной:
— Дел до черта… Работаю дни и ночи…
Знаете, что ответила мне нянечка? Она ответила:
— Ух и жадный вы…
А я думал, что она меня похвалит.
Я был настолько ошеломлен, что ушел хохотать одиноко. Не переубеждать же ее было. Потому что я понял, что получил величайший в своей жизни комплимент.
Ведь почему она сказала: «Ух и жадный вы». Потому что я сказал: «Работаю дни и ночи». А для нее это было: работаю для заработка дни и ночи, заработать хочу. Не могла же она знать, что для меня «работать дни и ночи» означало вовсе не то, что она думает. А просто я не мог устоять перед блаженством самой работы. Потому что этого я и теперь никому объяснить не могу. В крайнем случае, сойду за графомана. А этого мне почему-то не хочется.
А нянечка исходила из вековой народной мудрости, которая установила и выяснила для себя и, стало быть, для всех, что всех денег не заработаешь.
И я понял, что получил величайший комплимент и что нашел в себе положительное качество.
И я понял, что когда критикуют не за то, то это значит — хвалят!
Нет, ну правда, о чем вообще может быть разговор, если воздуха природа изготовляет меньше, чем мы пережигаем его, — о чем вообще разговор?!
Без воздуха ни промышленности, ни науки, ни самой жизни быть не может. О чем разговор! Значит, из воздуха и надо исходить. И если жизнь и ее цивилизация заехали не туда, то надо вернуться к тому пункту, с которого и началось ощутимое движение «не туда». И ехать «туда». Все остальное — болботание.
Была знаменитая фраза Александра Герасимова, президента Академии художеств, который сказал:
— Вот все говорят: «Искусство зашло в тупик». А из тупика один выход — назад.
Поэтому однажды Тоня почувствовала, что ей нечем, ну буквально нечем дышать.
Это случилось после того, как ее любовника-татарина забрали в психушку за то, что тот неосновательно утверждал, что он трижды герой мира и командир взвода тяжелых пулеметов, хотя доказать ему было нечем, поскольку он родился уже после войны. А муж Тони затерялся где-то на торговых путях.
И тогда Тоня вспомнила, что работа должна доставлять радость. И чтобы получить радость от работы, она и устроилась билетершей в кино, поскольку после продажи билетов она тихонько проходила в ложу и садилась в темноте на очередной сеанс. Денег на выпивку, правда, стало не хватать, но выпивку заменили духовные ценности, которых теперь у Тони было сколько хочешь. Каждый день. И эти духовные ценности Тоню воспитывали, поскольку Тоня любила детективы, в которых добро побеждало зло, и мало того, что побеждало зло, еще и молоденький милиционер всегда находил, кого из спасенных полюбить.
Тоня, конечно, знала, что так не бывает, что это — мечта, то есть хорошо бы так было. Но зато досуг ей ни черта не стоил. А досуг всегда стоит ого-го! Дороже досуга нет ничего.
Для своей духовной жизни Тоня облюбовала ложу с правой стороны (или с левой, я уже не помню), потому что там всегда имелся свободный стул возле самой пепельницы. Потому что ложа была для привилегированных посетителей, где можно было в темноте курнуть. Привилегированный посетитель возле пепельницы сидеть не хотел — там пахло, и место пустовало.
И именно этот приставной стул возле пепельницы сыграл решающую роль в дальнейшей Тониной судьбе. Потому что именно там она познакомилась со своим основным будущим мужем, о профессии которого она говорила: «Человек интеллектуального труда».
Тоня не знала, что такое человек интеллектуального труда, но поскольку и я этого не знаю, то профессия мужа в этом повествовании так и останется тайной.
Поэтому, когда она заметила, что интеллектуальный труженик чаще, чем следует, старается стряхнуть пепел с сигареты в пепельницу через ее ноги, то она поняла, что этот киносеанс можно и пропустить, тем более что она кино это уже видала. Поэтому, когда уже в третий раз, стряхивая пепел, он наклонился через голые ноги Тони, поскольку юбка за это время решительно укоротилась, а ноги были голые из-за летней погоды, и сводка обещала жару и на следующий день… то, когда они поженились, Тоня решительно переменила свою жизнь и стала говорить знакомым, что фильмы она видит на закрытых просмотрах. Это было неправдой. Но об этом знала только она одна. Но и об этом она знала неточно, поскольку не понимала, что именно можно просматривать, если просмотры закрытые.
У Достоевского есть мысль, которая раньше была не так широко известна по разным причинам, а теперь стала известна широко по разным причинам, стала почти банальностью, общим местом. Это мысль такая: «Красота спасет мир». Я и сейчас не знаю аргументов Достоевского; и тогда не знал, до войны, мальчишкой. Но эта мысль ошарашивала, потрясала.
Красота спасет мир. А как? Может быть, это пророчество без аргументов? И оно исполнится без доказательств? Может быть. А все же, если это пророчество реальное, то хотелось бы понять — что такое красота? Или хотя бы ее детали. Уже сейчас хотелось бы знать — все же. И теперь, и тогда. А все же?
Из того, что мы наблюдаем вокруг, самое красивое для мужчины — что? Женщина. Ну
