Туманная страна Паляваам - Николай Петрович Балаев
— Погоди, объясню — по гроб будешь знать, падла! Чего ты к ней лазил, спрашиваю?
Он отрывает руку от плеча и растопыренной пятерней хватает меня за горло. Я не могу ни отпихнуть его, ни вырваться — руки заняты журналами и письмами. И, согнув правую ногу, я бью ступней по его коленям. Парень отлетает к соседнему столику, скрипят стулья, дребезжит посуда. Я вскакиваю. Журналы и письма сыплются на пол, но уже не до них — сейчас будет драка.
— А-а-а! — ревет парень.
Он отшатывается от стола ко мне, и в этот момент к нему бросаются ребята, сидевшие рядом. Миг — и его уже нет в зале, угрозы и ругань раздаются на улице, за промороженными стеклами.
— Чего он к тебе? — спрашивает один из парней.
— Не знаю. — Я нагибаюсь и собираю почту.
— Может, со своей бывшей бабой где видел?
— Может.
— Тогда понятно.
— Безобразие, — говорит официантка. — Замучил девчонку. Она уже и на улицу вечером не выходит.
— Ладно оправдывать! — говорит кто-то. — Вам дай волю…
— Вообще, надо с ним что-то делать…
— Законы есть, а у нас привыкли валандаться…
— Его Мишка Гуков к участковому поволок…
— Подумаешь! Опять штрафом отделается…
— Любит он ее…
Я торопливо заворачиваю почту в бумагу и выхожу на улицу.
Ровно в шесть к конторе прииска подкатывает вездеход. В брезентовом кузове ящики с продуктами, мешки свежего хлеба, уголь, обрезки горбыля. Часть нам, часть на «Кабаний». Кое-как в дверном проеме я устраиваю мешок с драгоценными подарками приискового деда-мороза Соцмана.
— Слышал, у тебя схватка была, — смеется Валька.
— Да так… Останови у того общежития.
— Мало, что ли, досталось?
— Пошел ты к дьяволу.
Машина, взревев, скачком бросается вперед, за поселок. Мимо пролетают распахнутые ворота ремонтных мастерских. Там в голубом пламени сварочных аппаратов суетятся вокруг бульдозеров люди. Какой-то человек в ватнике машет крановщику поднятыми руками. Рядом с мастерской, под навесом, цепочкой стынут готовые машины, валяются скрубберы промывочных установок, отсадочные машины, груда транспортерных роликов, рулоны лент. Зима только переваливает на вторую половину, а прииск уже работает в две смены, готовит технику к промывке.
— Тебя встречают? — Валька кивает на ветровое стекло.
У обочины, напротив общежития, маячит тонкая фигурка. Рита. Надо же, узнала, когда идет вездеход! А, впрочем, чего удивляться? Тут, как в деревне, — все и всё знают.
А вдруг она к машине вышла? Просто совпадение…
— Останови! — кричу я.
Валька тормозит. Я выпрыгиваю на снег. Рита стоит, придерживая руками полы шубки. Голова открыта, ресницы и волосы надо лбом в инее.
— Едете? — зачем-то спрашивает она. Ведь и так ясно.
— Да.
— Простите меня.
— Чего там. Вот везу ребятам всякие подарки на праздник, почту с «материка».
— Вы там одни, хорошо, — тихо говорит она, и я слышу в ее голосе тоску и вижу в усталых глазах тоненький, еле заметный лучик надежды.
— Вот, отдайте. — Она протягивает руку с конвертом. — И скажите, пусть больше не пишет. Он даже не представляет, что делают со мной его письма… Я боюсь… Он никогда ничего вам не рассказывал о себе?
— Нет. Он почти всегда молчит… А что именно?
— Так… Ничего… Ну, пока, я побегу — замерзла. Счастливо вам добраться.
Я смотрю, как она бежит к дверям дома. Сколько ей лет? Двадцать два — двадцать три… «Счастливо вам добраться». Красивая женщина…
— Порядок? — спрашивает Валька. — Договорился?
— Балбес, — злюсь я. — Трогай. Тебе, наверное, и сны-то беспутные снятся.
— Снятся, — соглашается Валька. — Только я о другом. Я ведь всю эту историю знаю.
— Вот и хорошо. Давай, Валя, помолчим…
Март. В голубом небе висит белое солнце. Мороз жмет, но с воздухом что-то случилось. Стал тяжелее, набрал где-то влаги. Невероятно, но зима покатилась под гору. Мы далеко ушли вверх по долине. За спиной рядами тянутся выбитые линии. Наст исчерчен темными полосами пыли.
В проходках соседнего шурфа копается Веденеев, мнет руками комья грунта, бормочет: «Интересно, интересно…»
— Что интересно? — спрашиваю я.
— Кое-что. А двадцать шестой шурф придется расширить. Кто работал?
— Я.
— Заузил. Уступ внизу подрежь одним шпуром.
— Без толку это. Все равно ничего нет.
— А это не твоего ума дело. Есть или нету. Ты же обязан сдать работу. Дай вам волю — на одной ноге проходить будете. Видел таких орлов. Лом негде поставить, а он еще сам ухитряется залезть.
— Ладно, сделаю.
— Не сомневаюсь, — говорит Веденеев. — Но при актировке проверю. Народ вы несерьезный, глаз нужен.
— Третий, — смеюсь я. — На темечке.
— Ну-ну, — сердится Веденеев. — Ты давай работай!
Я хватаюсь за верхушку лома, вбитого в землю, ставлю ногу на ступеньку. Стены шурфа за ночь обрастают инеем, толстым, как оленья шкура. Первым взрывом его выносит. Но когда бьешь для этого взрыва шпуры, изругаешь все на свете. Иней отваливается хлопьями и, конечно, падает не куда-нибудь, а за шиворот.
Уже на второй линии в шурфах идет странный голубоватый грунт. И масса небольших кварцевых валунов. Пробьешь шпур до половины, вдруг звяк — кварц! Деваться некуда, и долбишь его до посинения.
В одно прозрачное утро мы, выйдя из балка, услышали странный звон. Частый, словно кто колотил по рельсу.
— Звонят, — говорит Вовка и поднимает клапан шапки. — Кто бы это?
— Твоя, — отвечаю я. — Соскучилась.
— Брось трепаться, — злится Вовка. — Моя хоть звонит, а твоя что-то замолкла.
— Много ты знаешь. — Я отворачиваюсь.
С Ленкой, правда, происходит непонятное. Но в этом я как-нибудь сам разберусь. Человек может устать от разлуки. А что? Да еще институт… Еще как устанешь! Лекции, библиотеки, конспекты. Да нет, пару строк можно… Если… Зыбкость какая-то…
Под непонятный звон мы выходим из своего распадка и останавливаемся. На линии чужой человек. Стоит у воротка над шурфом и крутит ручку. Цепь замоталась, и металлическая бадья летает вокруг воротка, звеня на всю округу.
— Ха, — кричит Вовка. — Медведь!
— Сам ты медведь, — говорю я. — Э-э-эй, дя-дя-я!
— Точно, — подтверждает Леонид, — медведь!
Тот, у воротка, отпускает ручку и встает на четвереньки.
— Бежим на него! Удерет! — командует Леонид и, схватив лом наперевес, устремляется вперед.
— Го-го! — кричит Леонид.
— Ура! — орет, подпрыгивая рядом, Вовка.
— О-ля-ля! — реву я, несясь за ними.
Медведь несколько мгновений смотрит на нас, потом резко разворачивается, и через минуту он, похожий на шар, уже катится по склону сопки, в километре от шурфов.
Задыхаясь, мы останавливаемся на линии.
— Теперь его олень не догонит, — смеется Вовка. — Как ракета рванул.
— Подожди радоваться, — говорит Леонид. — Посмотрим вначале.
Мы обходим линию. Натворил косматый шурфовщик дел! Штук двадцать затаренных в мешки проб побросал в шурфы. Хорошо, завязаны были, а он, видно, особой силы не применил. Один вороток цел,
