Анатолий Черноусов - Повести
— Зима, — повторила девушка, и в тоне ее послышалось неудовольствие, мол, что же тут непонятно? Я же четко назвала свою фамилию. И добавила: — Пэ, Эн.
— Пэ, Эн… — повторил Климов, записывая инициалы. — Полина, значит?
— Николаевна, — подтвердила девушка.
— Зима Полина Николаевна, — Климов улыбнулся и крутнул головой: каких только фамилий не бывает! — А в прошлом году в одной из групп у меня был парень Шурабура…
Все рассмеялись, а Зима лишь хмыкнула, мол, ничего смешного и в этой фамилии не нахожу.
«Из серьезных, — подумал Климов о Зиме, — из обидчивых…»
Покончив со списком, стал рассказывать группе об устройстве токарно–винторезного станка, называл его части, показывал рукоятки, приводные ремни, шестеренки, говорил, что на таком станке можно выточить практически любую деталь для любой машины.
— Опытный токарь–универсал, — не без гордости в голосе говорил Климов, — выточит вам все, что хотите, шахматные фигурки, например, запросто выточит…
— И «коня»? — негромко удивилась Зима, стоявшая среди студентов, которые, окружив станок, внимательно слушали рассказ учебного мастера.
— «Коня»?.. — на секунду запнулся Климов. Но, будучи уверенным в неограниченных возможностях токарного станка, решительно ответил: — Да, сделает и «коня». Токарный станок, повторяю, удивительная машина. И есть такие мастера, что диву даешься. Поистине творят чудеса!
И только после занятий, у себя дома Климов понял, сколь рискованный пример привел он с шахматными фигурками. Упустил из виду, что среди круглых шахматных фигурок есть одна не круглая, а плоская — этот самый «конь». Часа два, считай, вынув из шахматной доски–коробки «коня», бился над тем, как же в самом деле на токарном станке обработать плоскую головку, как вырезать уши и канавки, обозначающие конскую гриву… «Можно! — пришел он в конце концов к выводу. — Можно и головку сделать. Но столько понадобится дополнительных устройств, столько мороки, что проще вручную вырезать. — И сказал себе: — Сто раз подумай, прежде чем что–либо говорить студентам. Сто раз!» — А о Зиме подумал, что девчонка, конечно, «колючая», но голова у нее, ничего не скажешь, на месте…
Однако самым серьезным образом «зацепила» его Зима сегодня… Климов, как всегда, объяснил, что и как надо делать, дал команду включать станки. Ребята разошлись по своим рабочим местам, станки заработали, мастерская наполнилась гулом. Климов неторопливо прохаживался между рядами станков, готовый в любую минуту помочь кому–нибудь из практикантов отключить коробку скоростей, поставить нужную подачу или глубину резания.
— Не бойтесь! — твердым и спокойным голосом внушал он толстушке Андреевой, появляясь у нее за спиной в тот самый момент, когда Андреева испуганно отпрянула от суппорта, поползшего не в ту сторону. — Станок должен слушаться вас, он — машина. Вы же — человек, повелитель, вы прекрасно знаете, как станок устроен, что у него внутри. А ну, смелее беритесь за рукоятки. Включайте. Не дрожите, как осиновый лист. Так. Пошло дело!.. Теперь гоните резец к заготовке. Смелее!
И убедившись, что Андреева успокоилась, обрела способность соображать, Климов вновь отправился вдоль гудящего зала. В такие минуты он чувствовал свою силу, чувствовал, что ладно скроен, проворен и ловок, что все шестнадцать машин и шестнадцать человек как бы подключены к нему, послушны ему, подвластны. Его напряженное ухо улавливало оттенки гула моторов, глаза одновременно видели и весь зал в целом, и то, как растерялся, покраснел вон тот вихрастый парень, как его бросило в жар: забыл, за какую из рукояток хвататься…
— За эту, — мимоходом подсказывал Климов вихрастому.
— Немедленно застегните халат! — строго приказывал девчонке по соседству. — Закрутит полу на ходовой валик — кто будет вас от станка отдирать?..
— Зачем большую глубину резания поставили? Сгорит резец! — сердился Климов в одном месте. — Вот так, — одобрял в другом.
Тут нужен глаз да глаз, особенно вначале, когда практиканты словно птенчики неоперившиеся. Тут без чепэ не обойдешься, они почти неизбежны, эти маленькие чепэ. И он журил, строжился, сердито выговаривал студентам, пряча от них добродушную усмешку — ничего, ничего, мол, со временем вы у меня так ли еще токарить будете!.. Ему нравилось возиться с ними, нравилось, когда работают все станки и мастерская наполняется мощным гулом; нравилось волнение, румянцем проступающее на щеках у парней и девчат.
Пребывая вот в таком приятном напряжении и радуясь дружному гулу всех шестнадцати станков, Климов как раз и увидел, что у Зимы что–то случилось. Никак согнула заготовку, и та лупит согнутым концом по резцу, дробит головку резца…
Подскочив к перепуганной девчонке, Климов накрыл своей рукой ее теплую руку, лежащую на рычаге фрикциона, быстрым движением вниз отключил фрикцион; тотчас же смолк бешеный вой шпинделя, оборвался грохот.
— Кто ж так делает! — укоризненно сказал Климов, не обращая внимания на то, что Зима отдернула свою руку, будто обожглась. — Пруток длинный, нежесткий, оттого и согнулся. Из патрона его нужно выдвигать самое большее вот столько. — Климов показал — сколько. — Я ли об этом не говорил! Прослушали, наверно? А теперь смотрите, что с резцом… — Климов ткнул пальцем в изуродованную головку резца. — Даже пластинка отскочила…
Зима насупилась, молчала. Потом, еще более покраснев, с вызовом проговорила:
— Подумаешь… резец…
— «Подумаешь, резец?» — Тут уж Климов рассердился не на шутку. — А вы знаете, как их делают, резцы? Знаете, что режущая пластинка имеет такой сложный состав, что для приготовления ее нужен целый завод? Знаете, что состав порошка, которым она приваривается к телу резца, тоже не простой? А заточка? Вы, наверное, думаете — пустяк, взял да и заточил. Не–ет, голубушка, тут надо соблюдать геометрию, точную геометрию, иначе он не будет резать. Значит, прежде чем вы закрепите резец у себя на станке, над ним потрудятся, поломают голову сотни людей. А вы его раз и — вдребезги. Да еще говорите: подумаешь, резец!.. Не любите, стало быть, технику, без души к ней относитесь, иначе бы не сказали «подумаешь, резец»… У нас ведь технический вуз. Не нравится, шли бы, скажем, в балет или в торговлю…
— А зачем обязательно любить? — опять с вызовом спросила Зима.
— То есть как это «зачем»? — Климов даже оторопел немного.
— Ну да — зачем? — повторила Зима, и ноздри ее слегка вздернутого носа упрямо встрепенулись. — Ну, я ошиблась, сломала резец. Ну, извините, больше не буду. Все буду делать как следует, вот увидите. Но «любви» там какой–то от меня не требуйте. Чего тут любить–то? Железяки эти?
Климов от возмущения даже слов не нашел, только махнул рукой и пошел прочь. «Пустая девица! — в сердцах думал он. — Угробила резец и еще философствует: «Чего тут любить–то? Железяки эти?..“»
Климов любил свое дело, любил технику, и не понимал людей, равнодушных к ней. Как можно быть равнодушным к технике, если она удлиняет наши руки, обостряет наше зрение, может переносить нас с огромной скоростью на какие угодно расстояния, избавляет от нудного однообразного труда? Как можно не восхищаться красавцами авиалайнерами, изящными «Ладами», стремительными судами на подводных крыльях, космическими кораблями? Как можно не восхищаться вот этим токарным станком, на котором создаются такие чудеса?..
«Пустая девица!» — снова подумал он о Зиме и еще раз, теперь уже мысленно, махнул на нее рукой, перестал ею интересоваться: пустая и пустая, и ну ее к аллаху! Еще расстраиваться из–за нее…
Однако вскоре Зима вновь озадачила его. Озадачила упорством, с каким осваивала станок и вытачивала те изделия, которые необходимо было изготовить по программе.
Всех практикантов, прошедших и проходящих через его мастерские, Климов мысленно делил на «сачков», «настоящих ребят» и «формалистов». «Сачки» — это те, которым лишь бы отделаться, лишь бы спихнуть, лодыри, словом, никудышные работники. Ну, вот как Андреева. Та сдает свои уродливые, вымученные болтики, а на лице так и написано: «Ну примите у меня эти штуки. Ну что вам стоит! Вы же сами понимаете — какой из меня токарь? Я просто хорошенькая девушка — и все. Мне б только троечку…» А есть настоящие. Вот Стукалина возьми. Он так и светится весь, когда слушает объяснения или работает на станке. Все его интересует, до всего он хочет докопаться, до всего дойти, во все вникнуть. Станок обихаживает так, будто не машина перед ним, а живое существо… Такие–то и станут настоящими инженерами, такие–то и греют душу Климова, ради таких–то он и готов разбиться в доску… Но есть еще и «формалисты», те, которые только делают вид, что им интересно в мастерских. На самом же деле если их что и интересует по–настоящему, так это оценка в зачетке. Получить хорошую оценку любым путем — вот их цель. Не знания, не занятия важны, а оценка.