Николай Балаев - Бурый призрак Чукотки
— Мамика, смотри, какие огнята! — прошептал сын.
— Зверь! — удивилась жена.
Огоньки мерцали, и цвет их менялся: на раскаленную угольную красноту секундами наплывала изумрудная зелень. Видно, зверь вертел головой, стараясь рассмотреть нас под разными углами.
Мы медленно двинулись вперед, стараясь не хрустеть галькой. Огоньки подпустили нас метров на шесть, вокруг них уже стало угадываться темное тело. Еще два-три шага… Но огоньки мгновенными росчерками метнулись в сторону и погасли. Однако чуть позже вспыхнули снова, только дальше.
Мы пошли. И опять, когда до огней оставалось рукой подать, они чиркнули в сторону, и сразу раздался негромкий всплеск. Через минуту мы стояли на берегу широкой ямы. Колыхалась черная с прозеленью вода, к истоку ручья медленно проплыла вереница воздушных пузырьков. Дальше ледяная крыша опускалась вниз и лежала на воде.
— Унырну-уло-о, — разочарованно протянул сын.
— Длинный такой зверек, — сказала жена. — Как горностай; только темный и раза в два больше.
— Такое прыгучее! — восхитился сын. — Вжжжиик — и нету.
— Все, — сказал я. — Пошли назад.
— Жалко, никого не поймали, — сказал сын уже под дырой. — Совсем никакого везения.
— И не надо ловить, — сказала жена. — А то и смотреть будет некого и кончатся Для детей приключения. Вот мы видели кречета…
— Зимнего, — добавил сын.
— Да, зимнего, кречета… Теперь видели очень интересного зверя… Какого?
— Водяного Красноглазика.
— Вот. Темный, в два раза больше горностая, ловко бегает по суше и прекрасно ныряет. Что за зверь?
— Норка или выдра, — сказал я. — Но выдра гораздо крупнее, а норка подходит. Ее давно выпустили в колымских местах. И на Анадыре. Тут совсем рядом начинается несколько северных притоков Анадыря. Посмотрите, какой прекрасный дом для зверька, как говорят ученые — экологическая ниша. Пустой, главное — это ужасная редкость. Тепло, пурга не заметет, еда под боком, волк не полезет, а если где и ухитрится — в воде не достанет.
— Слышите? — вдруг насторожился сын. — Пуфик ававит.
Голос Пуфика легко различался среди других собачьих голосов. Был очень звонок и перемежался ахами:
«А-ва-ва-ва-ах! А-ва-ва-ва-ах!» — заливался пес впереди, под берегом, где вновь начинались кустарники, но в них не лез. Собаки, навострив уши, смотрели в ту же сторону. Еще какой-то зверь бродит в кустах или за ними.
— Надо прикрыть дыру, — сказал я. — Не залезет никто, а главное — тепло не будет выходить. А лед провалился, потому что торчит тут куполом. Это самая высокая точка, на которой стояла вода осенью. Крепкий лед не успел образоваться. Видите, отсюда во все стороны утолщается. Мороз работал, вода постепенно опадала. Правильно Инайме предупреждал — не ходить по льду. Полынью в тумане всегда заметишь, а такие купола над пустотами — трудно. Если идешь один и провалишься, жди беды: почти два метра, камни внизу, а где и яма с водой попадет… Но теперь мы ученые, и посему слушайте приказ: ледяные бугры обходить, топать ближе к берегу. Перед нартами разрешается выбегать только Пуфику. Остальным держаться их следа.
Мы нарезали прутьев, прикрыли отверстие и заложили плитками снега. Пусть изумрудные подледные чертоги спокойно хранят свои тайны. Пусть царит там тепло и покой и обитатели его живут-поживают до появления волшебного ключика, отмыкающего такие царства: весеннего, мокрого и горячего, солнечного луча.
Ветер снова переменился, потянул с верховьев. Потеплело. Снова поползли туманы, и впереди все затянуло тусклой серой пеленой. Она ползла и ползла бесконечными волнами. Потихоньку темнело. В воздухе повисло гудение, унылое и далекое, как отзвук долго блуждавшего в горах эха. Только оно не прерывалось, а звучало на одной органной ноте. Потом в уши полезло тонкое прерывистое пиканье. Один раз, второй. На третий я остановился.
— Что? — спросила жена.
— Ничего не слышишь?
— Гудение. Точно где-то по краешку земли самолет летит.
— Это ветер начинается в горах. А больше ничего?
— Н-не-ет.
— Какое-то тиканье… пиканье… Не пойму.
— Наверное, снег под полозьями, — сказал сын. — Мне тоже чудится.
Мы пошли дальше. Я стал слушать поскрипывание снега под полозьями нарт, под ногами и собачьими лапами. Нет, оно не похоже на померещившееся пиканье. Наверное, тишина играет шутки. Бывает, идешь в зимней тундре, а вокруг тебя шелестят человеческие голоса, смех. Можно даже побеседовать с призрачными попутчиками на философские темы: стремительная жизнь двадцатого века почти не дает возможности уделять им много внимания в текучих буднях, зато они вне конкурса при одиночных блужданиях по тундре, по ее великим неповторимым дорогам. Ответы призраков звучат удивительно впопад, и в таких беседах незаметно тают лежащие впереди километры. Вселенная постепенно замыкается вокруг тебя, ты жжешь пальцы о ее ледяное бесплотное тело, дышишь ее хрустальным шепотом и видишь своими глазами Вечный Холод Мироздания… Как мог он сотворить такое чудо — нашу Землю?..
Поют фантастические хоралы звезд, распахиваются свитки сияния, испещренные пока не прочитанными письменами древнейших космических цивилизаций, кружится под твоими ногами на глаз огромная, на деле — крохотная былинка — Земля, влечет тебя, помимо личных земных дорог — на свои галактические, а те — на бескрайние и на безвременные, для людей, тропы Вселенной. И получается путь твой четырехмерным, а там, кто знает? — может быть, найдется пятый и шестой, и так до бесконечности…
— Сейчас бы пельменчиков, — мечтательно сказал сын.
— А?.. — я огляделся. На юго-западе догорал малиновый закат, отблески его текли по темным склонам, чисто и пронзительно глубоко синело над головой холодное небо: — Пельменчиков? Да-а, пожалуй.
— Так и не добрались до Желтой сопки, — сказала жена.
— Кусты подзадержали. Она где-то рядом, но лучше не торопиться. Ночуем.
Мы выбрали намет под метровым пойменным уступом, вкопались в него и поставили палатку. По уступу широко и густо торчали заледенелые руки кустов, и там никто без треска и звона не подойдет, даже самый ловкий зверь горностай.
После ужина сын взял кусочек фанерки, служивший нам столом, и вывернул на него карман. Со стуком посыпались отшлифованные водяными потоками разноцветные камни.
— Господи! — удивилась жена. — Где ты успел?
— У Водяного Красноглазика. — Сын хитро подмигнул.
— Это, наверное, яшма? — Жена подняла плоский треугольничек, исчерченный желтыми, красными, зелеными и оранжевыми слоями.
— Вроде, — я повертел теплый камешек в руках.
— А это халцедончик. Смотри, какой глубокий.
— А это что? — Сын протянул блестящий белый обломок, отшлифованный только с двух сторон. На ребре его торчал вороненый коричневатый кристаллик.
— Кварц и касситерит, оловянная руда. По этому обломку, как по учебнику, можно изучать образование любых россыпей. Твердые кварцевые жилы вымываются из мягких горных пород, потом их разрушают вода, ветер, мороз, солнце. Кварц превращается в песок, а металл — он потяжелее — оседает в тихом, спокойном месте. Природа работает как обогатительная фабрика. Человек найдет, а тут уже все разложено по полочкам. Главное — найти… А это вот сланцы, а это — песчаник. Очень давно тут происходили ужасные дела. Море было и ушло, начались землетрясения, вулканы заполыхали. Камешки об этом все могут рассказать. Выросли горы, их стали разрушать силы природы. И вот теперь остатки огромных вершин на дне реки…
Сын собрал камни, потряс их в ладонях, сложенных корзиночкой, и вдруг удивленно посмотрел на меня;
— А куда из речки вода-то усочилась?
— Северные речки в основном питаются за счет дождей да снежников на горах. Земля проморожена, так воду и не впитывает, поэтому после каждого дождя — половодье. А если дождя нет и стоит сильная жара — начинает таять вечная мерзлота. Опять воды много. Зато осенью вся она превращается в снег и залегает на берегах и тундрах, речки замерзнут, а воды все меньше и меньше. Уходит она в океан, а ледяная крыша остается, оседает постепенно. А в некоторых местах, обычно на узких стремнинах, повисает куполом.
— А почему подо льдом не замерзла?
Хм. Действительно. Ведь как там ни тепло, а температура минусовая. Но в ручье хоть бежит, а на плесе почти неподвижна. Подожди, подожди…
— Так ведь Номкэн в переводе — теплая! Тут, наверное, есть горячие источники. Вот вам и тайна полыней и туманов. И подледных чертогов. Ясно? А теперь давайте спать.
На улице заскулила Шушка. Жена откинула полог.
— Собаченька, бедная, запуталась. Сейчас выйду… Ой, да вы посмотрите, что творится! Луна-то, луна!
