Аркадий Львов - Двор. Книга 3
— Зиновий, каюсь: я лукавил. Я знал, что Жору изолировали, подвергли обследованию и лечению с применением электрошоковой терапии и новых психотропных препаратов, ну, направленного, скажем, действия. Я хорошо знаком с заведующим кафедрой психиатрии медицинского института профессором Мирельзоном. Чтобы не отвлекать его от плановых научных исследований и учебного процесса, институтское начальство поручило вести обследование и лечение Жоры-профессора одному из членов кафедры. На кафедрах, — улыбнулся Семен Александрович, — теперь ни для кого не секрет, спецы всякие нужны, спецы всякие важны.
Зиновий сказал, это никогда не было секретом, но Жора-профессор давно развлекает пассажиров в трамваях своими стихами, а никто не теребил его, не ограничивал, тем более не изолировал и не направлял на принудительное лечение. Стихи про Тито и Хрущева, как помирились и стали первыми друзьями, нравились всем, и никому не приходило в голову, что могут остановить, закрыть автору рот, потому что кому-то не по вкусу.
Наоборот, поддержал доктор Ланда, были по вкусу, больше того, народной своей, с ерническим оттенком, прямотой потрафляли и вкусу и самолюбию новых правдолюбов-златоустов, которые, что ни говорят, что ни делают, а все именем народа, все для блага народа. А когда про целину пошли тексты и рифмы — а на целине суховеи, оказалось, все, что поднялось из фунта, по ветру пустили! — понятно, стихи уже не потрафляли вкусу, не тешили слуха, а звучали злорадно, ядовито, как из уст уличного смутьяна: «Что посеем, то пожнем!»
— Жора-профессор, — сказал доктор Ланда, — собственно, не поэт, а версификатор. Но у него живое воображение, неожиданные ассоциации. Русская народная пословица «что посеешь, то и пожнешь» приобретает не вещий, а прямо зловещий смысл, когда провальный, скандальный результат уже известен каждому встречному-поперечному, так что и объяснять ничего не надо, все предугадано было в присказке нищего скомороха, юродивого с сумой: «Богатеем с каждым днем: что посеем, то пожнем!» Чезаре Ломброзо, известный итальянский психиатр и криминалист прошлого века, в своей книжке «Гениальность и помешательство» очень живо и обстоятельно разбирает феномен сумасшедших поэтов, которые часто выполняют с большой легкостью то, что затрудняет даровитейших нормальных людей. Жора-профессор, — засмеялся доктор Ланда, — в своем роде наше народное добро, наше общее достояние. Будем беречь его: не отдадим недругам — ни своим, ни чужим!
Катерине, когда Зиновий пересказал, о чем говорили с доктором Ландой, разговор не очень понравился. Хотя сама дала совет зайти, обсудить стихи Жоры-профессора с медицинской точки зрения, теперь укоряла себя:
— Леший дернул за язык! Да разве угадаешь наперед, как слово обернется. Хорошо, что вдвоем, с глазу на глаз, плели. Был бы жив Овсеич, обоих бы, — засмеялась Катерина, — по одному адресу, куда Макар телят не гонял!
— А ты времени не теряй, — сказал Зиновий, — сгоняй к Малой, к майору Бирюку, спроси совета, как быть: то ли ждать, пока кликнут, то ли самой впереди паровоза.
— Дурак ты мой, дурачок! — Катерина подошла, обняла Зиновия, поцеловала в висок. — Да мысли-то, слова, что ли, в голове у меня по моему велению на язык соскакивают? Жору-профессора, несчастного сумасшедшего, юродивого, химией накачали, он стал правильные стихи сочинять: «Суховеи-брадобреи, басурманы и злодеи! Говорит Хрущев Микита: ваша карта будет бита!» Человека с нормальными мозгами попробуй настрой, а тут малахольного на вахту поставили. Да мы-то все, — захохотала Катерина, — с пионерских лет на вахте!
— Ну, чалдонка, — Зиновий схватил Катерину за руки, завел за спину, — теперь ты от нас не уйдешь! Теперь сама себя выдала, какие такие мысли у тебя в голове круговерть устраивают! Только скажу тебе, заячья твоя душа, не те нынче времена: теперь не надо бояться ночного стука в дверь.
— Сам придумал? — спросила Катерина.
— Нет, зайчонок, — покачал головой Зиновий, — не сам: текст доктора Ланды.
— Так вот, — сказала Катерина, — передай своему доктору Ланде: вынул голову из петли — не примеряй вдругорядь.
Гриша и Миша, оба в длинных майках, так что перекрывали трусы, выскочили из своей комнаты, стали в дверях и принялись хором читать стихи, которые днем выучили наизусть с мамой, а потом вместе заменили два слова — «брадобреи» и «басурманы» — другими, которые нравились больше:
Суховеи-бармалеи,Берендеи и злодеи!Говорит Хрущев Микита:Ваша карта будет бита!
Собирайте-ка пожитки,А не то вас под микиткиСцапнет наша молодежь:Что посеешь, то пожнешь!
— А ну-ка, берендеи-злодеи, вражье племя, марш в кроватки! — приказала мама Катерина.
На другой день дети играли во дворе, Клава Ивановна проходила мимо, услышала, какие декламируют стихи, попросила еще какие-нибудь вдобавок и похвалила, особенно Гришу и Мишу, так красиво декламировали.
Вечером Клава Ивановна пришла к молодым Чеперу-хам, сказала, все реже ходим друг к другу в гости, а иногда, по старой привычке, хочется вместе посидеть, выпить с соседями стакан чаю и просто немножко поболтать.
Зиновий и Катерина приняли мадам Малую как родного человека, с которым всегда есть о чем поговорить, и не надо, как бывает со случайными гостями, высасывать из пальца. Да, сказала мадам Малая, не надо высасывать из пальца и, тем более, не надо играть в прятки.
— Катерина, — обратилась мадам Малая, — я сегодня имела редкое удовольствие слышать, как хорошо декламируют стихи твои Гриша и Миша, которые в этом году, слава Богу, пойдут уже в третий класс. Я знаю, ты читаешь вслух с ними сказки Пушкина и выучили наизусть стихотворение Маршака «Мистер Твистер». Никто не спорит: ты уделяешь детям внимание. Но как могло получиться, что твои дети сами во дворе декламируют уличные стихи и еще других учат?
— Почему уличные? — удивилась Катерина. — Там нет гадких слов.
— Да, — подтвердила мадам Малая, — там нет гадких слов. Но я тебе скажу прямо, и ты сама хорошо понимаешь: там все слова гадкие, потому что такие стихи не только нашим детям не нужны, но не нужны их папам-мамам, бабушкам-дедушкам! Стихи Жоры-профессора, который находится под постоянным наблюдением в психоневрологическом диспансере и периодически нуждается в дополнительном усиленном лечении, не только факты, но и людей, вы с Зиновием оба хорошо знаете, о ком идет речь, рисуют не в том свете, какой нам нужен.
— Клава Ивановна, — сказал Зиновий, — я не вижу в стихах Жоры-профессора ничего страшного. Наоборот, они смешные, забавные, а весело посмеяться — это всем только на пользу.
— Зюня, — мадам Малая положила руки на стол, пальцы плотно стиснула, — ты можешь провести целый вечер с доктором Ландой и говорить о чем угодно. Это ваше право и никто не посягает. Но какие стихи у нас во дворе хором читают наши дети, это не только наше право, это наш долг — давать оценку и принимать меры. И не надо ждать, пока другие это сделают за нас. Я знаю, у тебя сложились хорошие отношения с Бирюком. Я думаю, нам надо собраться и поговорить, чтобы потом не пришлось держать за пазухой камень. Ты меня понял? Я вижу по твоим глазам, что понял. Не будем откладывать в долгий ящик, прямо сейчас поднимемся к Бирюку. Катерина пусть остается дома с детьми.
Марина, когда открыла дверь и увидела на пороге нежданных гостей, обрадовалась, потому что как раз кончали ужинать, а на столе еще целая половина кремового торта с кондитерской фабрики имени Розы Люксембург.
Марина сразу пригласила к столу, поставила фарфоровые тарелки, на каждую положила вилочку и сказала:
— Дорогие гости, кушайте, сколько поместится, а то мы уже чуть не лопнем.
Мадам Малая ответила Марине, что при ее фигуре можно съесть десять тортов, а бюст и талия все равно останутся, как у молоденькой девушки. Но она пришла не для того, чтобы говорить хозяйке комплименты, а по делу.
— Бирюк, — сказала мадам Малая, — мы пришли к тебе, чтобы вместе обсудить срочный вопрос. Я сегодня слышала, как наши дети во дворе, твоя Зиночка тоже, повторяли стихи, с которыми Жора-профессор разъезжает в трамваях по городу и забавляет пассажиров. Но одно дело пассажиры, которые случайно оказались в общем вагоне, а другое дело двор, в котором мы живем. Здесь сидит Зиночка, она может повторить, если ты еще не слышал.
Марина, хотя мадам Малая к ней не обращалась, с ходу заявила, что она и сама может повторить, если кому-то так нравится, смешные стихи, в Одессе сегодня каждый может сам повторить.
— Бирюк, — вторично обратилась мадам Малая, — я тебя спрашиваю, а ты молчишь, как воды в рот набрал. Зиновий, которого я привела к тебе, чтобы вместе могли обсудить, рассуждает, как твоя Марина, как будто заранее сговорились, а его Гриша и Миша, твоя Зиночка и другие дети, будут завтра опять бегать по двору, выскакивать за ворота на улицу и повторять смешные, как нам здесь объяснили, а на самом деле гадкие, стихи, чтобы все могли слышать.
