Отче наш - Владимир Федорович Рублев
«Вон оно что? — замирает Андрей. — Проверка, стало быть… Какой для жизни мужик годней?!»
Он прислушивается… Кажется ему, что хлопает во дворе калитка, возле окон кто-то быстро проходит. Андрей бросается к окну и распахивает створки, но из-за густых и высоких акаций ничего не может увидеть.
«Ну что ж, проверка так проверка, — зло думает он, отходя от окна. — Как сказал, так и будет. Ребят подводить из-за картошки не стану, мне этого никто не простит, да и сам себе не прощу…»
В хозяйской комнате и сенях, куда выходит Андрей умываться, Любаши нет. Устинья Семеновна, едва завидев его, демонстративно отворачивается к печи, бренчит там чугунками.
Завтракать Андрей не стал, хотя видел, что Устинья Семеновна положила на стол для него ложку, поставила тарелку с нарезанным хлебом, чистую миску, налила стакан молока. — «В столовой поем», — решает он.
Выйдя за калитку, останавливается. Все же очень хочется знать, откуда появится Любаша. Минуты бегут, он зло думает, что ждать дальше не может, и шагает по мостику через канаву, оглядываясь, в надежде увидеть Любашу.
Около десяти часов утра Андрей тянет Лагушина и Кораблева к овощным рядам.
— Авось что-нибудь там заметим…
Но в действительности ему просто не терпится узнать, здесь ли Любаша…
— О, в чайхану? — обрадованно кивает Кораблев. — Пожалуйста! Я ведь тоже, кажется, не завтракал. Да и пивца по кружке неплохо пропустить.
— Ну, пиво после, — не соглашается Андрей. — Отдежурим, можем даже в ресторан заглянуть, я еще и не видел, что здесь в Копринске за «Горняк»…
Ему и впрямь хочется подольше не появляться сегодня дома.
Овощные ряды — сразу у входа на базар. Но сегодня здесь громадное скопище людей, приходится проталкиваться вперед еще задолго до входа в ворота, и Андрею не удается, как задумал он, просмотреть ряды издали, чтоб убедиться, тут ли Любаша. То и дело, разрезая движущуюся толпу, медленно проплывают грузовые машины и лошади с телегами, подвозящие овощи, и сразу же за ними толпа смыкается, словно живой ком ртути, и — движется, движется, движется.
В этой толчее трудно держать нужное направление, и если бы не Кораблев, бесцеремонно расталкивающий плечом людей, не скоро бы добрались и до чайной, хотя крытая толем крыша ее виднеется метрах в двадцати от входа.
У дверей чайной останавливаются. Андрей теряет всякую надежду пройти вдоль овощных рядов. Он окидывает взглядом копошащуюся и галдящую толпу и неожиданно замечает знакомый оранжевый платок Любаши.
— Сейчас, ребята, вы заказывайте… — и движется вперед, ориентируясь на оранжевый платок.
Да, это Любаша. Напирающие сзади люди притискивают Андрея почти к самым столам, и он видит Любашу совсем близко. Она смеется, разговаривая о чем-то с Ванюшкой. Устинья Семеновна зорко посматривает вдоль рядов, и Андрею кажется, что взгляды их на миг встречаются. Гневное чувство стыда захватывает Андрея. «Как дурачка, вокруг пальца обводят», — стискивает он в бешенстве руки. Глаза холодные, злые смотрят на гудящую базарную толпу.
«Ну что же, как вы, так и мы будем действовать», — в который уже раз мрачно размышляет он. И горькая обида — на Любашу, на мать ее — тяжело сжимает сердце. Почему они так поступают, почему?
5
Василий Вяхирев поворачивается к Вере, отстраняя напиравшего на них мужчину в лоснящейся грязной фуфайке, кивает ей на чайную, затаив в уголках рта улыбку.
— Может, сюда зайдем?
— Нет, — морщится Вера. — Не люблю этих закусочных кабацкого типа. В них всегда помойкой пахнет. Пойдем с базара, здесь в магазинах ничего, пожалуй, не найдем подходящего.
Они двинулись к выходу, перебрасываясь фразами о том, что же все-таки купить отцу на день рождения.
— Не забывай, — напоминает Вера, когда они проходят базарные ворота, — нам еще в городской молодежный клуб надо. Все же добьюсь я, что секцию атеистов в наш поселок перебросят.
— Едва ли Никонов согласится, — задумчиво роняет Василий, имея в виду секретаря горкома комсомола. — Здесь, в центре города, все так компактно, под рукой…
— Согласится, — с какой-то уверенностью заявляет Вера. — Создавать из клуба комсомольское министерство не дадим. Атеистам место — не здесь. Пусть в самое гнездо поповщины нагрянут. Посмотрим тогда, на что они способны. Это ведь не игра в фантики, а серьезное дело, настоящая борьба за человеческие души.
— Согласен, Верочка, согласен, но Никонов…
— Слушай, ох и не люблю я тебя вот такого, гладенького и осторожного! — сердито поглядывает на него Вера. — Прозаизм в мыслях не мудрость, а скорее — наоборот… Почему ты серьезно не задумываешься о том, что, если Никонов не согласится, придется еще куда-нибудь обратиться, доказать, настоять…
На Веру и Василия уже начинают коротко оглядываться спешащие на базар люди, но Василий только молча улыбается, он знает, что любое возражение вызовет новый бурный протест Веры.
— Слушай, Веруська, — замечает он, используя случайную паузу. — Не кажется ли тебе, что лучше зайти сначала в клуб, это рядом, — Василий кивает на Дворец культуры, — а подарок выберем по пути домой, а?
— Увильнул… — у Веры заблестели глаза. — Имей в виду, разговор об этом я ставлю на комитете. Ты обязан меня поддержать, потому что, возглавляя комсомольскую организацию шахты, отвечаешь за политическую работу секции наравне со мной.
— Угроза? — пробует отшутиться Василий.
— Не угроза, а истинное положение вещей… Ладно, разумнее, конечно, зайти сначала во Дворец, тут ты прав.
Над входом во Дворец культуры угольщиков вечерами сверкает яркой зеленой неоновой вязью — «Орион». Название молодежного клуба родилось как отзвук на первые победы человека в космическом пространстве.
В фойе, куда входят Вера и Василий, бросается в глаза огромный плакат:
«Входящий сюда! Оставь за порогом леность мысли и дурные привычки. Твой отдых — твоя инициатива!»
Две девушки с зелеными бантиками на груди мигом оказываются возле Копыловой и Вяхирева.
— В первый раз? — бойко стрекочут они, оглядывая пришедших: — Сегодня занимаются секции литературная, шахматная, космонавтов, атеистов, горной механики… О, вы уже член нашего клуба! — восклицает одна из них, отступая. Она замечает в руках Веры зеленую книжечку с серебристой россыпью звезд на обложке. — Шахматисты? Они в той вон комнате.
— Нет, безбожники, — улыбается Вера. — Вы, девчата, Никонова не видели?
— Здесь где-то… А вы в первый раз? — устремляются девушки к
