Человек разговаривает с ветром - А. Андрюкайтис
Старшина, собиравшийся было уходить, хмуро отозвался:
— Не знаю, что это, товарищ капитан, идея или нет. Только так не положено.
Тихонов не выдержал:
— Товарищ старшина, а моральный кодекс как же? А воспитание нового человека?
На крупных скулах Храмова выступили красные пятна — он не любил, когда ему возражали младшие, — и морщинистое, обветренное лицо его стало еще суровее.
— Кодекс есть кодекс, а порядок есть порядок. — И, уже взявшись за дверную ручку, добавил: — Да и кто будет отвечать, если денег не хватит?
Командир батареи молчал, и Тихонов никак не мог понять, на чьей он стороне.
На следующий день в батарее проводилось комсомольское собрание. Обсуждался вопрос о подготовке к стрельбам. Оно проходило шумно, особенно когда пошла взаимная критика и дело коснулось конкретных личностей. Впрочем, Тихонов (его избрали председателем) вел собрание довольно умело и дипломатично. А когда приняли решение и собрание было закрыто, капитан Кириллов первым встал и сказал, что сделает сейчас одно объявление.
Взметнувшийся было к потолку шум сразу стих. Ракетчики с любопытством смотрели на своего командира. Он, как всегда, был спокоен, очень аккуратно одет и казался даже немного выше своего роста. Таким солдаты привыкли видеть его на учениях, в походе, на стрельбах и просто на вечерней поверке. Капитан подошел к столу, не торопясь выложил из своей полевой сумки пачки денег. Потом обвел всех глазами и очень обыденно сказал:
— Вот ваши деньги. Получайте сами. — И добавил: — Только не забудьте расписаться в ведомости.
С этими словами он повернулся и вышел из ленинской комнаты. Десятки глаз проводили его до дверей. Стало очень тихо. Слышно было, как тикают настенные часы, а в соседней комнате для умывания звонко бежит струйка воды из незакрытого крана. Никто не двигался с мест. Тихонов для чего-то глянул в окно. По стеклу хлестали ветки клена. Кашлянул.
— Что ж, подходите. Только не все сразу. А я пойду… покурю.
Вместе с Тихоновым вышли покурить больше половины солдат. Они стояли в курилке, затягивались папиросами и смущенно улыбались. Все были взволнованы тем необычным, что происходило. Солдаты сразу выросли в собственных глазах, им хотелось совершить сейчас что-нибудь хорошее, большое. И многие невольно стремились отдалить тот миг, когда они впервые сами, без старшины, отсчитают положенные деньги, распишутся в ведомости.
В курилке плавали сизые облака дыма. Кто-то растроганно сказал:
— Вот так-то, братцы… Как при коммунизме.
А другой добавил:
— Лежат деньги на дороге, словно цену свою потеряли. Хочешь — бери, не хочешь — дело твое.
Его одернули:
— Тоже философ. Разберись вначале, что к чему. Тут главное — доверие.
Пока ракетчики дымили папиросами, в канцелярии батареи старшина Храмов решительно заявил комбату:
— Как хотите, товарищ капитан, а я с себя ответственность за сегодняшнее снимаю.
— Конечно, конечно, Иван Васильевич, — отозвался капитан, просматривая тетрадь с планами-конспектами занятий. — Вы тут ни при чем.
Старшина потоптался и уже для себя жалобно сказал:
— Ведь не положено так.
Комбат встал, подошел к Храмову, тронул его за плечо. Заглянул в его смятенные глаза и очень мягко сказал:
— Ничего, Иван Васильевич. Ничего. Все будет в порядке. Я уверен в людях.
Время близилось к вечерней поверке. Ефрейтор Тихонов пошел получать деньги последним. Зачем он так сделал? Может, где-то в глубине души опасался, что денег не хватит, — дело-то новое, необычное, всякое может случиться. Один, другой копейку или две сдачи не найдет — вот и набежит. А может, просто хотел лично удостовериться, что все в порядке?
Тихонов вошел в ленинскую комнату. Там уже было пусто и полутемно. На столе лежали деньги и раскрытая ведомость. Тихонов поставил в нужной графе свою твердую, четкую роспись и только тогда пересчитал деньги. Что такое? Их оказалось на один рубль больше. Ефрейтор пробежал ведомость — против каждой фамилии стояла роспись. Тогда он еще раз, не торопясь, пересчитал бумажки и мелочь. Один лишний рубль был налицо.
В тот вечер Тихонов не находил покоя. Рубль жег ему руки. Он ходил по казарме и спрашивал у каждого:
— Слышь, Семенов. Может, ты рубль недополучил? Возьми тогда.
— Что ты, — смеялся Семенов. — Я считать умею.
От других Тихонов получал точно такие же ответы. Когда же он совсем отчаялся найти владельца злополучного рубля, сержант Нефедов, заместитель командира первого взвода, отозвал его в сторонку:
— Не ищи хозяина. Рубль тот — батарейный.
— Как батарейный? — удивился Тихонов.
— А так. Я, например, когда получал деньги, две копейки оставил на столе. На всякий случай, — смущенно говорил Нефедов, оправляя гимнастерку. — Так, наверное, и другие. Вот тебе и рубль…
— Куда же теперь его? — растерянно спросил Тихонов. Комсомольский вожак, пожалуй, впервые не знал, как ему поступить.
Нефедов подозвал его поближе и стал что-то шептать на ухо. Тихонов кивал головой и радостно улыбался.
…В тот день у старшины Храмова было грустное настроение. Ему стукнуло, как он сам говорил всем знакомым, сорок шесть. А в таком возрасте ох как не хочется, чтобы годы бежали так быстро! Иван Васильевич вошел в казарму, рассеянно ответил на приветствие дневального, даже не заметив, что у того пилотка съехала на затылок.
Старшина сидел в канцелярии, устало подперев голову ладонью. Постучавшись, вошел дежурный сержант Нефедов и доложил, что батарея построена на утренний осмотр. Храмов кивнул головой, потер глаза рукой и вышел в коридор. Лица выстроившихся ракетчиков были молоды, радостны и полны какого-то ожидания. Старшина уже хотел подать обычную команду для начала осмотра. Но его опередил Тихонов. Звонким, срывающимся голосом он спросил:
— Товарищ старшина, разрешите… пару слов?
Храмов почему-то даже не удивился выходке ефрейтора и почти безразлично кивнул:
— Давайте.
Тихонов четким шагом вышел из строя. Все смотрели на него, точно заговорщики, улыбаясь. Храмов же насторожился:
— Товарищ старшина! Разрешите вас поздравить с днем рождения. Все мы от души желаем вам хорошего здоровья, успехов в жизни. — Тихонов что-то замешкался, а потом протянул Храмову новенькие старшинские погоны. — Это вам. От нас. На наш батарейный рубль купили.
В лице сурового старшины что-то дрогнуло. Он, должно быть, понял, как дороги ему вот эти парни, которые стоят и конфузливо улыбаются, понял, что без родной батареи ему будет очень тяжело. Храмов едва сдерживал волнение. Комок подступал к горлу. Он взял погоны, склонил крупную седеющую голову и тихо сказал:
— Спасибо. — Минуту помолчал и еще тише добавил: — Спасибо, друзья.
Потом он повернулся и быстро ушел…
— Вот такая история приключилась у нас недавно, — закончил свой рассказ капитан Кириллов.
Офицеры молчали. Симонов даже не пошутил, по своему обыкновению. В темноте лениво плескалась
