Осоковая низина - Харий Августович Гулбис
— Взять вилы и кидать навоз. В загородку пойдешь?
— Могу пойти.
Дома свиную загородку обычно выгребал Густав. Алисе Эрнестина делать это не позволяла, говорила, что женщине это вредно.
Ольга выдернула задвижку и отворила дверцу:
— Ну, иди же, а то свиньи повыскочат.
Большие боровы, недовольно похрюкивая, лениво поднялись, видно считая, что нарушен их послеобеденный отдых, но в гладких мозгах, должно быть, зашевелилась надежда, что, может, снова покормят, и свиньи нагло полезли к Алисе. Толкали ее грязными свиными рылами в бок, хватали зубами за платье.
— Брысь, брысь! — отмахивалась Алиса.
— Чего боишься, дурочка, — посмеялась Ольга.
Алиса, задерживая дыхание, вонзала вилы в навоз. Острые зубья впивались в настил, от лишних усилий у Алисы заболело под ложечкой.
— Снизу поддевай! — поучала Ольга.
В другом месте навоз оказался жидким, на вилах не держался, и через перегородку летели одни ошметки.
— Вместе с соломой захватывай.
Наконец Алиса приноровилась. Раньше она и не подумала бы, что не справится с таким нехитрым делом. Однако прибрать хлевок дома совсем не то что работать здесь, у хозяина.
Разгоряченная, со сползшей на шею косынкой и измазанным в навозе лицом, Алиса покинула загородку, заперла на задвижку дверцу и провела ладонью по лбу. И лишь тогда заметила Алмину усмешку.
— Смотрю, ты в хлеву как будто впервой.
— Не впервой, но…
— Надо было сперва подумать, а потом уже наниматься. Что хозяину делать, если у него с работой не управляются?
— Я научусь, — Алиса подняла глаза.
— Ну… — недоверчиво протянула Алма и, отвернувшись, будто стыдясь Алисиной беспомощности, направилась к свиньям.
С завидной легкостью сильная женщина ворочала вилами, у нее так спорилась работа, что Ольга с Алисой вдвоем едва поспевали выкидывать навоз в люк.
За загородку набросали сухой соломы и перешли к коровам.
В «Лиекужах» после войны стадо обновили, коровы все больше были молодые, норовистые. Только распахнулась дверь коровника, как они оживились, загремели цепями, замычали, нежно и испуганно поглядывая на чужих скотниц.
Алма любила порядок. От грязной коровы чистого молока не надоишь; Алма дала девушкам по скребнице и щетке.
— Смотрите, шкуру на крестце не продерите! — предупредила она.
Щетка и скребница после вил до смешного легкие, только водишь ими, словно гладишь корову по шерсти, но движения однообразны, и Алиса опять почувствовала, как тяжелеет и немеет рука. Тайком, так, чтобы никто не заметил, она тряхнула и потерла занывшую руку. Но это увидела корова, высунула язык и лизнула Алису.
Когда у коров шерсть залоснилась, как шелковая, девушки напоили их и принялись носить воду. Ольга доставала ее из колодца. Алма с Алисой таскали в коровник. Алиса, как и Алма, семенила трусцой — так меньше проливалась вода. Однако, пока наполнили огромную лохань, у Алисы все равно промокли ноги.
— Так. На завтра хватит, — сказала Алма и впервые дала немного передохнуть.
Алиса провела рукой по гладкому коромыслу. На миг защемило сердце: вспомнились домик под заросшим соснами пригорком, ранние утра, одинокая лесная дорога, пристань…
Алма тоже невольно погладила отполированную ее плечами деревяшку.
— Блестит… — сказала Алиса.
— Как же не блестеть?
Алиса подумала, что все переделанное ими не сложно и не так уж трудно, если бы не спешка и волнение от боязни отстать.
Вдруг Алмино лицо стало опять серьезным, даже суровым, как прежде.
— Нужно натаскать для кухни хворосту!
Жечь на кухне дрова расточительно, рядом с дровяным сараем поставили навес для хвороста. Батрачки брали хворост охапками, несли домой и складывали в углу, за печью.
— Алиса, миленькая, ты пошустрее будешь, — запела Мамаша, — сбегай кликни мужчин на полдник. С юрьева дня и полдник полагается.
Алиса толком не знала, где именно находится клеть, сперва сунулась в сарай и только уже потом попала куда надо. В клети никого не оказалось. Алиса вернулась.
— Коли не в клети, так в овине они, — рассудила Мамаша.
Что такое овин, Алиса не знала.
— Ну там, доченька, где хлеб сушат. Как же ты не знаешь? Рядом с сараем у пруда.
На этот раз Алиса мужчин нашла. Один вертел веялку, двое других сгребали зерно и ссыпали в мешки, а хозяин, усевшись на пустом бочонке, курил.
— Идите, пожалуйста, полдничать!
У хозяина на лице зазмеилась лукавая улыбочка.
— Руку поцеловать надо, коли просишь о чем-нибудь.
Алиса растерялась.
— Пошли, пошли, — посмеялся хозяин.
Алиса кинулась бегом обратно к дому.
В полдник на столе стояло ведро кваши, был каравай хлеба, горшок с салом и лежало несколько ножей.
— Луковицу подала бы! — сказал хозяин матери.
Мамаша выдернула из висевшей над плитой связки несколько луковиц и положила перед хозяином. Тот небрежно отодвинул их к середине стола, давая понять, что луковицы для всех.
— Соли тоже подай!
Старушка поставила на край стола солонку.
Алиса уже так не смущалась, как за обедом, и даже успела рассмотреть парней.
Ближе всех к хозяину сидел старший батрак, молчаливый брюнет среднего роста с коротко подстриженными усиками. Когда он жевал, у него на широких скулах двигались желваки. Глаза избегали прямого взгляда, румяное лицо лишь изредка складывалось в улыбку. В этом человеке чувствовалась какая-то скованность; глядя на его мускулистую шею, высокую грудь и толстые пальцы, Алиса решила, что он очень сильный.
Другой батрак, довольно рослый, с большими ладонями, скорее неуклюжими, чем сильными. От узкого лица и светлых мягких волос как бы веяло благородством. Он тоже прятал взгляд, но, казалось, ничто не ускользало от его серых глаз: он вдруг так пристально посмотрел на Алису, словно мгновенно разгадал все ее мысли, — и тут же
