Ольга Гуссаковская - Ищу страну Синегорию
Надо было возвращаться обратно. Там Женя. Ей вовсе незачем напиваться.
Наверное, я довольно долго отсутствовала, как-то не заметила времени. У столов начиналась большая попойка. Все о чем-то спорили, никто никого не слушал и не слышал… Я вернулась на свое место. На минуту все стихло, когда поднялся именинник. Он был уже заметно во хмелю.
— Я за тайгу выпью, ребята! Кормит она нас и кормить будет! И каждый в ней сам себе хозяин.
— За медведей! — поддержал Костя и ловко опрокинул в рот стакан водки.
— За людей! — неожиданно трезвым голосом возразил Яша. На него посмотрели. У Кряжева поползли вниз брови.
— Пей! Матери вашей так! Гуляет тайга! — заорал вконец пьяный Гарька и, расплескивая вино, потянулся к имениннику.
— За тебя, дед! Никаких нам этих кон… комплексов не надо… Так я говорю?
И тут между людьми за столом словно пробежала трещина. Так из маленькой водомоины вырастает овраг, и уже ничем не соединишь того, что осталось на двух его берегах…
Молча встал из-за стола и отошел в сторону Толя Харин. Еще раньше подошли ко мне Женя и Лева. Яша взял под руку Ганнусю и присоединился к нам. За столом стало пустовато.
Кряжев оглянулся.
— Это что? Именинника обижать?! Водки мало, что ли? Марья! Тащи еще ящик! Кряжеву на все хватит!
Гарька, Зитар и еще кто-то с треском отодрали от ящика доски. Гарька восторженно потряс в воздухе бутылкой.
— Ура!
Но бутылка отлетела в сторону и ударилась о ствол лиственницы. Рядом с Гарькой появилась Любка. В руках ружье. Ее давно уже не было видно, ушла, не выпив даже за первый тост. Я вспомнила, какими глазами смотрела она на Кряжева, и испугалась.
— Подвинься, окурок! — Молча взяла еще бутылку, хлестнула о ствол. Брызнули осколки. Пьяно запахло спиртом. Другую, третью.
Кряжев рванулся с места.
— Стой, стерва! Очумела?!
Любка сейчас же прицелилась в него, точно ждала этих слов. Сбоку попытался подойти Зитар, но Лева молча оттащил его в сторону.
Кряжев и Любка остались вдвоем. Десять шагов, разбитый ящик и ружейный ствол, нацеленный в грудь.
Не опуская ружья, Любка заговорила:
— Может ты, именинник, расскажешь, как мой муж погиб, а? Или уже забыл? В тайге медведь судья, так, что ли? А я скажу, пусть знают! Он до того, как с тобой познакомился, капли в рот не брал. Дура я была: думала — жизнь с ним проживу. Работать сюда поехали.
А тут — ты. В тайге, мол, иначе нельзя, в тайге свой закон. Пейте, ребята, мне не жалко. Он и пил. А когда спьяна реку переплывать кинулся, кто его остановил? Ты? Не было тебя тут! Погиб человек — и спросить не с кого? Так? Нет, старик, не выйдет! Одной его смерти хватит! Больше никто на тебя ишачить не будет, и водке твоей тоже конец!
Обернулась к нам:
— Что стоите! Бейте все это к чертовой матери, я отвечаю!
Женя первой схватила бутылку, за ней Лева.
Яша остановил побоище.
— Не дело придумали. Водку Кряжев покупал, пусть сам и пьет. А вы бы, девочки, убрали все это. Живем ведь тут…
Кряжева перестали замечать.
По лицам женщин я поняла, что не одна Любка поминала его недобрым словом. Пили часто, по поводу и без повода, и всегда щедрее других был Кряжев. Расплачивались кто чем мог. Но… люди вдруг заметили камень и столкнули его с дороги.
Наверное, Кряжев понял это. Повернулся, сутулясь, пошел к домику. И почти в ту же минуту стремительно хлынул дождь. Все бросились врассыпную. Тут уже стало не до водки.
Оглянувшись, я на мгновение увидела, что место людей у брошенных столов заняли собаки. Черный мокрый Шаман вдруг чем-то напомнил мне самого Кряжева. Ландыш, раздувая ноздри, нюхал пролитый спирт. Рядом с ним вертелась маленькая Найда…
Уже с порога за косой стеной грозового ливня я увидела фигуру человека, который быстро уходил в сторону долины, в сторону Большой земли. Кто это был, я так и не успела понять.
16
Сегодня удивительно ласковый день. Так часто бывает после грозы. Даже комары сгинули куда-то, ливнем их, что ли, побило? По небу неторопливо тянутся белые караваны облаков — словно корабли, уплывающие в дальние страны. Усталое осеннее солнце почти не греет.
Если отбросить привычный шум станков и подстанции, становится очень тихо. Слышно, как в стланике на склоне сопки свистят бурундуки.
Женя уселась рядом со мной на крылечке подстанции. Сегодня на смене Вера, за ней всегда успеешь просушить шлихи. Работает она, по выражению Любки, «как у нелюбого жениха на смотринах». К тому же шлихи пустые. Ничего интересного.
— Лен, а как ты думаешь, он дойдет до трассы?
— А почему бы не дойти? Там же тракторный след виден…
«Он» — это Вячеслав. Во время имении отца он взял спрятанные в чемодане деньги (сколько, не знает никто) и ушел. Его я и видела сквозь косую стену ливня.
Женя вздохнула:
— Вот тебе и черный котенок! Поневоле приметам верить начнешь…
— Брось! При чем тут котенок? Просто он негодяй — и все. Котенок ведь у нас остался, сама принесла.
— Же-е-еня! — позвала издали Вера.
— Иду-у-у!
Женя встала, но потом обернулась:
— А что, если он в мари утонет, а? Ведь не видно было, такой ливень.
— Да что тебе в нем?
— Ничего. Просто тоже человек.
В этих словах — вся Женя. Если бы Вячеслав слышал их! Может быть, многое было бы иначе. А ведь он с детства был не человек, а наследник. Душу отравили легкие, не им добытые деньги.
А что думает сейчас Кряжев? Ганнуся сказала: «Сидит и молчит. Хоть бы ругался».
Нет, ругаться он не станет — мелко. Но почему не пошел за сыном? Это мне неясно. Впрочем, кому под силу узнать мысли человека? Всегда ошибаешься хоть в чем-то.
Я подошла к зумпфу. Женя аккуратно раскладывала у кочки очередную порцию шлихов. В эту минуту она напоминала колдующую волшебницу. Женя терпеть не может эту работу, поэтому лицо ее особенно сосредоточенно и строго.
Вера нехотя опрокинула в лоток тяжелый бачок. Стряхнула с пальцев грязь.
— Конечно! Как Любка на смене, так ей и породу пробуторят, а как я, — так у всех точно руки отсохли.
Женя пошла к станкам.
— Ребята, почему Вере не помогаете? Породу, что ли, пробуторить трудно? Вы — вон какие, а она — женщина.
— Женщина! Нашла тоже, — проворчал Костя, но взял бачок. — Обязан я…
— И обязан! Ведь мы в комплексе. Не справится промывальщица, вам хуже будет, — ответила Женя.
И никто не возразил. К новому методу привыкли. Даже понравилось: чувствуешь плечо. Так, наверное, и рождается коллектив. Настоящий, не по названию.
Женя снова пристроилась на ступеньке рядом со мной. Солнце нагрело дерево, высушило травы. От перезрелой голубики пахло вином.
— Лен, а я видела, как Ландыш водку пил, честное слово! Лижет и фыркает, а глаза пья-я-яные.
Женино отношение к происшедшему и тут проще всех. Для нее это забавный случай. Может быть, даже жалеет Кряжева… Остальные молчат. Любка ходит с особенно поднятой головой. Нет, не так все это нужно делать! Кулак — не доказательство правоты.
— Ой, кто это? — Женя схватила меня за руку.
Из леса вышли двое. Первый вел второго за руку, да тот еще опирался на палку. Брел из последних сил.
— Смотри, Лена, это же Алексей Петрович и Вячеслав…
Я их тоже узнала. К нашим домикам трудно подойти незаметно. Тракторный след вьется по серому языку галечниковой отмели, иногда ныряет в речку, но виден издалека. Алексей Петрович шел, как обычно, легко. Вячеслав был на той грани усталости, когда человек не понимает, где он…
Женя первой побежала к домикам. Любопытство — известный женский порок, а у нас не так уж часто случаются такие встречи.,-. Будто вспомнив о чем-то, следом за Женей пошел Костя, потом Вера. Я и притворяться не стала: мне ведь тоже хотелось знать, что произойдет.
Алексей Петрович поравнялся с молчаливой группой встречающих.
— Что ж вы, товарищи, парня одного в тайгу отпустили? Мог бы и пропасть.
— А вы спросите, зачем он туда шел? — с ехидцей сказала Вера.
— Ладно тебе, — остановил ее Толя, — не видишь, какой он…
Медленно отворилась дверь «семейного» домика. Кто-то ойкнул. На пороге стоял Кряжев. Лицо спокойно, только в опущенных плечах — горе. Неторопливо подошел к нам.
— Здравствуй… наследник!
Вячеслав оглянулся, вздрогнул и с жалкой готовностью пошел за отцом. Никто не двинулся с места. Понимали — в таком деле третий лишний.
— Убьет ведь он его! — с ожиданием проговорила Вера.
— Не тронет, — убежденно ответил Толя, — Лежачего не бьют.
Алексей Петрович, ни о чем не спрашивая, пошел к станкам. Я знала, почему он здесь. Завтра мы переходим на новую линию, самую трудную — тринадцатую. В центре Черной мари.
17
Свой путь я знаю, как школьную шпаргалку. Вот тут надо ухватиться за ивовый куст. На его ветвях скоро не останется листьев. Если опоздаешь — топь выше колен. Дальше есть две кочки, которые могут выдержать, ненадолго конечно. За ними бархатный коричневатый ковер мшары, расшитый черно-сизыми ягодами шикши и багряной клюквой.
