Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник)
— Так что я еще могу поделать? — развела Роза руками. — Нет у меня больше никаких сил.
— А ты вот что сделай. Ворота, что ведут в огород, запри на замок, а сама уйди из дому. Ограду они не посмеют ломать. А сломают — подашь в суд.
Дед Ундри ушел и вскоре же вернулся со старым, изрядно поржавевшим замком.
— Бери ребенка и иди к нам. А я послежу, посторожу. Поглядим, как дела будут разворачиваться.
Он запер ворота на замок, затем не спеша поправил, где надо, огорожу, прочистил канавку за сараем и, только сделав все эти дела, зашагал домой.
— А может, зря я ее взбулгачил? — рассуждал сам с собой но дороге дед Ундри. — Может, Михатайкин напустил страху да тем и удовольствуется? Тем более что он знает, что ходила Роза к прокурору, и какой ему резон из-за какого-то никому не нужного огородишки с прокурором отношения портить?!
Рассуждения эти прервал надвинувшийся со стороны хмельника мощный рев трактора. Дед Ундри остановился, минуту постоял в нерешительности, затем повернул обратно.
Он успел как раз ко времени.
Доехав до Розиного огорода, Вася Берданкин остановил трактор, спрыгнул с него и подошел к воротам.
— Что ты тут потерял, добрый молодец? — мирно, почти ласково спросил дед Ундри.
Из-за шума трактора Вася, должно быть, не услышал его слов. Как ни в чем не бывало бригадир дернул ворота. Те подпрыгнули, но остались на своем месте. Вася дернул еще раз посильнее, но с тем же результатом. И только тогда увидел, что изнутри они заперты на огромный замок.
Дед смотрел за всеми действиями бригадира с нескрываемым интересом и столь же явным удовольствием. Улыбка так густо собрала морщины у глаз, что их стало почти не видно — одни узенькие щелочки остались. И тонкогубый стариковский рот тоже растянулся в улыбке, обнажив уцелевшие четыре — два верхних да два нижних — передних зуба.
— Где Роза? — обернулся Вася к деду Ундри.
Старик выразительно показал пальцами на свои уши и покачал головой: не слышу. Тогда Вася подошел к деду Ундри поближе и заорал прямо на ухо:
— Где Роза?
— Я не слышу, — невозмутимо ответил тот. — Останови свой трактор.
Хочешь не хочешь, пришлось Васе бежать к трактору.
— Где Роза? — заглушив мотор, спросил он в третий раз.
— Не понимаю.
— Что тут понимать-то? — теряя терпение, взъярился бригадир. — Где Роза?
— Не понимаю, зачем меня-то об этом спрашиваешь? — все так же ровно, спокойно ответил дед Ундри. — Я ее не сторожу.
— Иди позови. Пусть откроет ворота.
— Коли надо, позови сам.
Вася в сердцах сплюнул, затем — а что делать? — перепрыгнул через огорожу и пошел вверх по тропе.
«Вчера ночью и то везде было открыто, а нынче днем все на запоре, — недоумевал Вася. — Вот тебе на́ — и избяная дверь на замке. Разве на работу ушла?..»
Васю все больше разбирала злость. Что ж, так он и будет ходить вокруг да около? Черта с два. Возьмет, разломает одно звено огорожи, да и вся недолга.
— Ну, что, хозяйка дома? — осведомился дед Ундри, когда Вася вернулся.
— Дома, — соврал он.
Перебравшись на другую сторону огорожи, Вася один кол покачал, другой… Нет, крепко стоят. Не зря Петька старался, когда после женитьбы заново перебирал огорожу л ставил на место сгнивших столбов свежие, дубовые. Крепко стоят, будь они неладны!..
— Постой-ка, хулиган. Зачем огорожу ломаешь, — тут как тут оказался дед Ундри и вцепился в рукав Васиного пиджака. — Зачем, говорю, ломаешь?
— Твое какое дело? — огрызнулся Вася. — То почему меня спрашиваешь, знать ничего не знаю, то пристал, будто я в твой огород лезу… Отойди отсюда, старая обезьяна!
— Я — обезьяна? — старик еще крепче вцепился в рукав бригадира. — Это ты меня? Меня оскорблять?
Со злостью рванул Вася свой рукав из цепких клешней старика, так рванул — аж распоролся шов у плеча. А дед Ундри, будто это не у бригадира, а у него самого треснул по шву рукав, вдруг заорал:
— Разбой! Разбой! Разбой! Васька убивает… Разбой!
— Ты что? — сбитый с панталыку, удивленно спросил бригадир. — Белены объелся? Чего орешь? Кто тебя, старого о хрена, убивает? Кому ты нужен?
— Разбой! Разбой! — как испорченная пластинка, одно и то же верещал старик.
В широко раззявленном рту деда Ундри Васе видны не только передние четыре зуба, но и корешки остальных. И мохнатые брови старика, и даже выглядывающие из шей седые волосы — все, решительно все, напряглось и кричит «разбой!».
— Перестань, говорю! Замолчи, старая обезьяна!
Вася чувствует, как у него влажнеет рубаха на спине и выступает на лбу испарина. Он хочет и не может придумать, как отделаться от свихнувшегося старика, который все еще продолжает орать:
— Разбо-ой!
Вася пробует схватить деда Ундри за шиворот и потрясти авось образумится, авось шарики в его дряхлой голове встанут на свои места. Куда там! Старик завопил еще громче.
На крик деда Ундри прибегает Роза, сбегаются соседи.
Вася в замешательстве и бессильной злобе оттолкнул деда Ундри в сторону. Толкнул легонько, чуть-чуть. Но старик будто только этого ждал — повалился на землю (Васе показалось, что повалился прямо-таки с удовольствием) и заорал пуще прежнего. А когда подбежали люди и подняли деда Ундри, он, еще разок-другой крикнув свой «разбой», начал оживленно рассказывать:
— Видели, Берданкин хотел убить!.. Ну, Васюк, теперь я тебя не прощу. Под суд загремишь, и тюрьме насидишься… Избил, как есть, всего измочалил. И все по животу, по животу — чтобы синяков не оставалось… Видели?
— Видели, — подтвердил кое-кто из соседей. — Видели, как ты с копыт долой…
— Еще бы немного, и богу душу отдал, — все больше вдохновляясь, продолжал свое дед Ундри.
— Не ври хоть, старая обезьяна! — еще раз обругал старика вконец растерявшийся Вася.
Так ничего больше и не придумав, он только то и сделал, что еще раз смачно плюнул и полез в кабину трактора.
Когда Вася подробно рассказал председателю о случившемся, тот внимательно выслушал его, а под конец не выдержал, расхохотался.
— Значит, ты его и пальцем не тронул, а он тебе рукав разодрал и он же орет «разбой!»?.. А эта лентяйка, говоришь, на замок закрыла?
— На замок. Огорожу я мог бы свалить и трактором. Да и свалил бы, если бы не эта старая обезьяна… Вы же знаете, Федот Иванович, еще не было случая, чтобы я не выполнил вашего поручения.
— Не надо, Вася, — перестав смеяться, уже другим тоном сказал председатель, — Хватит того, что постращали. А осенью мы все равно выроем ее картошку, как незаконно посаженную…
Васе было не совсем понятно, почему вдруг смягчился к Розе председатель. Бригадир не знал, что, пока он воевал с дедом Ундри, председателю звонил секретарь райкома. Звонил как раз насчет огорода Розы Поляковой…
Дед Ундри выждал, когда Берданкин развернул свой трактор и, несолоно хлебавши, укатил восвояси, а уж потом только, к немалому удивлению собравшихся, начал громко хохотать, схватившись за живот. За тот самый, по которому его якобы «мочалил» бессовестный Васька.
Но, видно, здорово старик успел войти в роль измочаленного, если отсмеявшись, вернул разговор на прежний круг.
— Нет, я этого так не оставлю. По судам затаскаю. Будете свидетелями, люд трудовой?
— Хватит со своим судом, — попыталась урезонить не в меру расходившегося старика Роза. — Только людей насмешишь.
— Ты не вмешивайся в мои дела, — не сдавался дед Ундри. — Отдам под суд, как пить дашь, отдам. Одним дружком у Михатайкина будет меньше.
— Одного потеряет, другого найдет, — отозвалась старуха Пурхилиха.
— В подхалимах да подпевалах недостатка никогда не бывает, — поддержал разговор еще кто-то.
И пошло-поехало: Михатайкин и такой, Михатайкин и этакий. Неизвестно, как долго бы продолжалось промывание председателевых косточек, не появись на улице бригадир Ягур Иванович.
Еще не остывший после стычки с Васей Берданкиным, еще чувствуя себя смелым и храбрым, дед Ундри с места в карьер напустился на бригадира:
— Трус ты, Ягур Иванович! Самый настоящий трус. Алексей Федорович не побоялся Михатайкина, дал лошадь. А ты раб, как есть раб.
— Чей?
— Михатайкина, конечно.
— Уж больно ты сердит на всех, дед Ундри. И тот плох, а этот еще хуже, — миролюбиво, не желая влезать в спор, проговорил бригадир.
— Правда глаза колет, — не унимался распалившийся старик.
— Какая правда? О чем ты говоришь? Кого ты хаешь? Председателя?
— А по тебе бы его надо не ругать, а хвалить?
— Ты помнишь свою старую избенку? Так вот, не будь Михатайкина, так бы в ней и по сей день жил. Разве он мало помогает колхозникам? Разве не он достает им и кирпич и шифер? А заработки возьми, — постепенно разгораясь, бригадир говорил все горячее. — Разве малы наши заработки?
