Анатолий Емельянов - Запоздалый суд (сборник)
И так, и этак думал, прикидывал Алексей Федорович и не мог прийти к определенному решению. Он понимал, что уж если давать бой Михатайкину, то боевая операция должна быть, по возможности, продуманной во всех деталях.
Может быть, пока воздержаться от поездки в райком, а собрать партийное собрание и на нем обсудить самодурство председателя? Заманчиво. И после собрания идти в райком будет больше оснований: никто не скажет, что он обращается туда минуя свою же партийную организацию, обращается через головы коммунистов. Заманчиво..: Однако если смотреть на вещи трезво, то можно ли надеяться, что на собрании будет дана достойная оценка председательскому самоуправству? Кто ее даст? Он, секретарь партийной организации, выступит, его может поддержать зоотехник Василий Константинович — этот не побоится, дело свое знает и без работы при любой погоде не останется. Еще кто? Еще разве учитель Геннадий Степанович, этот мужик тоже с твердым характером, и терять ему нечего — с председателем они все равно давно не в ладу. Вот и все.
А сколько найдется защитников у председателя? Будешь считать — со счету собьешься. Он сумел создать вокруг себя этакую систему спутников, вращающихся вроде бы и по своим орбитам, но постоянно и чувствительно испытывающих полную свою зависимость от председательского «притяжения». Михатайкина поддержат не только его дружки Вася Берданкин и Александр Петрович, но и многие другие, в том числе и рядовые колхозники. Особенно из тех, что работают плотниками, каменщиками, штукатурами. Колхоз строит много, мастера идут нарасхват, и, чтобы удержать их, Михатайкин установил им «северные», как он сам зовет, нормы. Многие из строителей выгоняют в день десять — пятнадцать, а то и все двадцать рублей. Так неужто они не встанут горой за своего Федота Ивановича? Любые проступки ему простят, перед кем хочешь выбелят, защитят… И вот тогда-то Федот Иванович выслушает его обличительные речи, улыбнется, порадуется, что оставил его в дураках, да на том все дело и кончится…
Так что же, оставить все, как было, и занять выжидательную позицию? Пет. Выжидать тут нечего. Тут надо действовать.
Вспомнились слова деда Ундри: «Ты, Лексей, майор, а вдобавок и колхозный партейный секретарь…» Дед Ундри ждет от него защиты, ждет, чтобы он одернул закусившего удила председателя. И как знать — ждет, наверное, не один дед Ундри… Надо действовать!
Рано утром, распределив колхозников своей бригады по работам, Алексей Федорович повстречал на колхозном подворье Егора Ивановича.
— Ты почему Розе лошади не дал? — прямо, без обиняков спросил он бригадира.
Тот мелко заморгал, потупился и глухо, с натугой, ответил:
— Чтобы потом меня Махатайкин за это место подвесил?
— Он что, не человек, что ли?
— Спрашиваешь, будто сам не знаешь.
— Своих людей ты должен защищать, а ты председателю боишься слово поперек сказать. А еще коммунист.
— Тебе хорошо быть храбрым. Получаешь пенсию, и не малую, а мне до нее, — тут он похлопал по своей кирзовой полевой сумке, с которой никогда не расставался, — сколько еще таких надо износить…
Продолжать разговор дальше было бессмысленно. Образования у Егора Ивановича нет, больших знаний тоже, а уйти на пенсию хочется бригадиром, а не рядовым — пенсия-то будет, больше! — вот за свою бригадирскую сумку обеими руками и держится. Храбрым ему сейчас быть нельзя, храбрым он будет, когда выйдет на пенсию… Эх, Егор Иванович! Никогда ты не будешь храбрым. Ты и в парттю-то, наверное, вступил потому, что считал это выгодным: коммуниста, глядишь, и бригадиром скорее могут поставить, чем беспартийного…
С колхозного, подворья Алексей Федорович направился было в правление, по по дороге передумал и повернул к дому.
Чтобы наверняка застать секретаря райкома, лучше всего бы, конечно, предварительно созвониться: вдруг с утра в колхозы уехал. Но звонить не хотелось. И не только потому, что при телефонном разговоре мог быть Михатайкин. Позвонишь, секретарь начнет расспрашивать что да зачем, а потом скажет, что нынче занят, завтра будет в отъезде. Так что приезжай послезавтра. А откладывать на послезавтра нельзя. Он поедет сегодня, сейчас же. Авось-небось…
Райком размещался в двухэтажном старинном купеческом особняке. И место хорошее, высокое, и все в зелени.
Не часто, но и никак не реже двух-трех раз в месяц, приходилось бывать Алексею Федоровичу в этом доме. То приемные дела, то какой-нибудь семинар, то надо сдать ведомости по уплате членских взносов. Но во время этих приездов встречаться приходилось по большей части с инструкторами райкома или работниками учетного сектора. Так что с новым секретарем он более-менее подробно разговаривал только один раз: когда его утверждали секретарем партийной организации.
Было это прошлой осенью. И тогда, в разговоре, Валентин Сергеевич как бы между прочим спросил: «А как у вас личные отношения с Мнхатайкиным? Говорят, вы большие друзья?» Что он мог ответить на вопрос секретаря райкома?! Если даже и тогда уже не все ему нравилось в поведении председателя колхоза — не будешь вот так с ходу и делиться своими догадками и предположениями. А фактов у него было еще маловато. И он ответил: «Да, мы с ним давно знакомы, и друзья-то, может, не очень близкие, но хорошие товарищи». Валентин Сергеевич как бы объяснил свой вопрос: «Это я к тому, что должность партийного секретаря — особая или, лучше сказать, особо ответственная, и возможны ситуации, когда придется поступаться дружескими отношениями и дружескими чувствами. Совпадают ваши дружеские отношения с партийным отношением к тому или другому делу — хорошо. Но если не совпадают — партийная позиция, партийные отношения должны стоять на нервом месте. Интересы партии должны быть выше личных интересов… Ну, это так, к слову». И трудно было понять: то ли секретарь райкома уже что-то знает о Михатайкином «крутом нраве», то ли говорит все это так, вообще.
Вспоминая этот разговор сейчас, но дороге в приемную первого секретаря, Алексей Федорович подумал, что, если даже это сказано было и вообще, Валентин Сергеевич вюо равно поймет его — должен понять! — правильно.
Дверь приемной открыта настежь. Слышен спокойный, неторопливый голос секретаря приемной, Татьяны Петровны: «Да, да, приходите, — должно быть, отвечает она кому-то по телефону, — Сегодня у него приемный день».
Услышав это, Алексей Федорович улыбнулся: оказывается, и на авось-небось иногда можно надеяться — смотри-ка, как мне повезло…
В приемной, у стола, на котором лежат газеты и журналы, сидели незнакомые ему толстоватый, средних лет мужчина и пожилая, с интеллигентным, умным лицом женщина.
Алексей Федорович поздоровался, мужчина с женщиной ответили ему коротким: «Салам!» — а Татьяна Петровна, положив трубку, вышла из-за стола и, как хорошему знакомому, подала свою полную мягкую руку.
— Садитесь, Алексей Федорович. Отдохните с дороги.
Алексей Федорович взял со стола сатирический журнал «Капкан», начал листать.
— Татьяна Петровна, а может, мне все же лучше к Валентину Сергеевичу? — спросила женщина, похоже учительница.
— Нет никакой необходимости, — мягко ответила Татьяна Петровна. — Школами занимается второй секретарь, Василий Спиридонович. Как говорится, ему и карты в руки. Вот если вопрос такой, что сам он его не решит, я вас пропущу к первому.
Поколебавшись еще секунду, женщина поднялась со стула и открыла дверь второго секретаря.
В приемную, как и везде в райкомах, выходят двери первого и второго секретаря. И сколько ни помнит Алексей Федорович, здесь всегда людно. Район большой, каждый день находятся дела, с которыми идут не к тому, так к другому. А и к третьему секретарю кто приходит — тоже приемную не минует.
Дверь кабинета первого секретаря открылась, и из нее вышел седобородый дед в кирзовых сапогах.
— Спасибо, Татьяна Петровна, — поблагодарил он.
— Не за что, Николай Константинович, — отозвалась секретарша, и к ожидающему толстяку: — Вы уж извините, секретари партийных организаций принимаются вне очереди… Пожалуйста, Алексей Федорович.
Алексей Федорович был несколько смущен таким оборотом дела, но — приглашают — надо идти.
Двери двойные: первая открывается в приемную, вторая — в кабинет. Не рассчитав толчка, Алексей Федорович вместе с распахнувшейся дверью так стремительно вылетел из нее, что сразу же очутился чуть не посредине кабинета. Резко остановился, по укоренившейся армейской привычке, точно так же, как это делал, приходя в кабинет начальника политотдела, подтянулся.
Валентин Сергеевич вышел из-за стола ему навстречу, протянул руку и, как бы давая понять, что оценил его армейскую выправку, с улыбкой приветствовал:
— Здравия желаю! — и усадил в кресло у стола.
