Николай Вирта - Одиночество
— Всяко может быть, всяко, — загадочно ответил Сторожев, все еще прислушиваясь к молитвенному пению.
— Объявился Антонов, — тоскливо продолжал Фрол Петрович, — прельстил нас словами своими, три месяца, почитай, прошло, как мы в Каменке были, а о нем только слухи бродят.
— Свою, слышь, власть поставил в Кирсановском и Борисоглебском уездах, — без видимого интереса обронил Сторожев. — Может, и брехня.
— А нам какая бы ни власть, абы жилось всласть, — философически изрек Фрол Петрович. — Народ голодом бедует, а земля лежит не пахана, не сеяна.
— Да-а, земля! — протянул мечтательно Сторожев. — Днями сон видал, будто сызнова она моя. Такая приснилась, лучше не надо.
— Вот сон так сон! — встрепенулся Андрей Андреевич. — А я во сне все лягушек вижу. Вот проклятые!
— Надо быть, к прибытку, — равнодушно заметил Сторожев. — Говорят, будто Антонов бедняка по середняку уравнять хочет. Авось и тебе перепадет.
— Где уж там! Мне бы кобыленку какую ни на есть! — с болью вырвалось у Андрея Андреевича. — Без лошади какой я хозяин?
— Это так. Одначе спать пора. — Сторожев поднялся и снова прислушался. Пение странников приближалось. Постояв, почесав спину, Сторожев ушел.
— И я пойду, — Андрей Андреевич, кряхтя, встал. — Ребята-то не поены, не кормлены. Эх, жизня вдовья! Прощай, Фрол!
— Покедова!
Андрей Андреевич скрылся во тьме. Фрол Петрович, послушав пение странников, медленно зашагал к дому — он жил недалеко от Сторожева. Со двора вышел Лешка, взял оставленную на крыльце гармошку, сыграл что-то и углубился в безрадостную думу. Из тьмы показались две бредущие фигуры: один был небольшого роста, полный, одетый во что-то вроде зипуна; другой потоньше и складнее, в монашеской рясе. Видно было, что странники ищут кого-то. Они остановились неподалеку от сторожевской избы, посовещались, потом подошли к Лешке.
— Мил человек, — загнусавил тот, что был в зипуне, — мы по миру ходим, подаяние на храм божий собираем, не тут ли Сторожев Петр Иванович проживает? Переночевать бы у него. Прослышаны, на добрые дела человек оченно добёр. Покличь его, сделай милость.
Лешка поднялся на крыльцо, открыл дверь в избу.
— Эй, хозяин, тут до тебя!
Сторожев, словно ждал этого, тут же очутился на крыльце.
— Кого носит на ночь глядя?
Странник поднялся на крыльцо, что-то зашептал на ухо Сторожеву. Тот отшатнулся от него.
— Ишин? — выдавил он.
— Тихо! — Ишин закрыл рукой рот Сторожева. — А это Косова, пограничного отряда командир.
Сторожев осмотрел Косову с ног до головы.
Это была тоненькая женщина с бледным лицом, на котором горели зеленоватым огнем кошачьи глаза. Она командовала полком, собранным ею же.
Отец ее — Михаил Косов, зажиточный мужик из села Камбарщина, занимался не только землей, но и торговлей. Один из братьев Марьи служил у красных, потом переметнулся к Антонову, заманил в село близкого своего приятеля-коммуниста и, чтобы доказать полную искренность своих намерений, повесил его у себя на дворе, в чем ему помогали три брата, отец и сама Марья.
— Бабье ли дело воевать? — угрюмо бросил Сторожев.
— А может, у меня своя мечта есть, ты знаешь? Может, мой полк первым в Москву пробьется.
— В Москву! — проворчал Огорожен. — Тоже мне мечта! Бабья мечта — замуж выйти.
— И вышла бы, да желанный не желает, — Косова хрипло рассмеялась.
— Да полно вам! — вмешался Ишин. — Марья, ты постереги тут, у меня с хозяином разговор.
— Давно от вас людей жду, — с укором сказал Сторожев, уводя Ишина в дом.
— Не приспело время, вот и не шли, — возразил Ишин.
Едва дверь захлопнулась за ними, Косова подсела к Лешке. Глаза ее во тьме зеленели, как у кошки. Лешка отодвинулся от нее.
— Хорош женишок! — начала она, сдавленно смеясь.
— Хорош, да не про тебя сделан, — огрызнулся Лешка.
— А со мной погулять не хотел бы?
— Укажи улицу, где гуляешь, вдруг разберет охота. Монашенок, признаться, не пробовал.
— Эх, гульнем скоро! Сердце утехи просит, кровь кипит! — жарко шептала Косова на ухо парню и вдруг впилась в его губы.
— Ну, монашенка! — только и мог сказать Лешка, отбиваясь от нее. Неизвестно, куда бы утянула его Марья, если бы Сторожев и Ишин не показались на крыльце.
— Лешка! — взволнованным голосом крикнул Сторожев. — Зови ко мне Фрола, Данилу Наумыча, мельника Селиверста, попа… Спят — за ноги с постелей тащи. Срочное, мол, дело.
— Из бедноты бы кого для порядка, — подсказал Ишин.
— Из бедноты? — Сторожев задумался. — Да вали, Лешка, к Андрею. Он у нас на веревочке.
Лешка был рад-радешенек уйти; наглость монашенки возмутила его. Вдруг бы Наташка увидела, как он целовался с этой шлюхой! Быть бы беде! И он помчался по заснувшим Дворикам во всю прыть.
Когда Лешка растворился во тьме, Косова сказала, блудливо потягиваясь:
— Молоденький, сладенький! Батрак, что ли?
— С мальчонков живет, — сухо ответил Сторожев.
— Сахарный!
— У-у, пчела, — окрысился Ишин. — Вот узнает Степаныч про твои шашни, он тебе…
— Нешто и Антонов этими делами займается? — усмехнулся Сторожев.
— Человек есмь, — Ишин передернул носом.
— Стой! — Сторожев вслушался в темноту.
Где-то на краю села пели «Варшавянку», слышался скрип телег, бабий вой, плач детей. Спустя короткое время конский топот разорвал ночную тишину, и мимо дома Сторожева промчался отряд. За ним плелся длинный обоз. Сторожев, Ишин и Косова приникли к столбам, что поддерживали крышу крыльца. Конники прошли, цокот копыт удалялся все дальше, прополз обоз, замолк детский плач и бабьи причитания. Сторожев вышел из тени, перекрестился.
— Наша коммуна ушла! — с облегчением вырвалось у него. — Ну, моли бога, Иван Егорович… Напоролись бы вы на них, жди худа. Ладно. Стало быть, начинаем?
— Полыхает огонек! — шепотом начал Ишин. — Теперь за вашим краем дело, Петр Иванович. Комитет у вас на селе имеется?
— Нет еще. Я влезать в это дело не мог. Сам понимаешь — враз бы открылась моя лавочка. Да найдем! Мужики придут надежные, их и сунем в комитет.
— Бедноту в нее обязательно, — наставительно молвил Ишин.
— Печетесь вы о ней! — жестко отозвался Сторожев. — Ладно. Фрола посадим, Данилу Наумыча, мельника Селиверста, Андрея, еще подберу.
— Так сказать, чтобы всему миру ублаготворение, — ухмыльнулся Ишин. — А тебе Степаныч наказал, не мешкая, в Каменку ехать, должность принимать.
— Это можно. Оно и верно, без нас вам крышка.
— А ты не заносись, не заносись, — одернул его Ишин. — Пойди скажи мужикам, что воевать с красными надо. Они тебя пошлют к дядькиной тетке. Знаем, мол, пошто Сторожеву воевать охота: земли бы ему поболе, воли пошире, власти покрепче. А нас он за милую душу послушается, потому что земли нам три аршина надобно, а хлеба — сколько за день человеку съесть.
— Н-да, — буркнул Сторожев.
— Так что заруби на носу: мы ништо без вас, вы ништо без нас.
Ишин помолчал. Косова, задумавшись, сидела, прислонившись к изгородке крыльца. Сторожев вглядывался в темноту. Тишина повисла над Двориками. Пала звезда, оставив на небе мгновенно угасшую осыпь. На дороге хрустнуло что-то, потом показалась темная фигура, шагающая к дому Сторожева.
— Идут, — сказал Петр Иванович. — В дому соберемся?
— Да где хочешь!
Подошел поп, за ним показались спешившие Фрол Петрович и еще кто-то. Потом примчался Андрей Андреевич.
— Вот тут странники пришли, — посмеиваясь, сказал Сторожев. — Чудное болтают. Я и подумал, соберу-ка соседей, пусть послушают, что в миру делается. Пошли в избу.
На улице остался Лешка. Снова он взялся за гармошку, попиликал, посидел молча и поплелся было во двор, но тут из тьмы раздался девичий голос:
— Лешенька!
— Никак, Наташа? — прошептал Лешка. — Ты чего не спишь?
— Страшно стало! — Наташа, подобрав юбку, села на приступку. — Батя к вам пошел, в селе тишина какая-то… Наши-то ушли, Лешенька?
— Ушли, — сумрачно обронил Лешка, присаживаясь к Наташе.
— Теперь войны не миновать, — зашептала Наташа. — Лешенька, миленок, неужто и ты уйдешь, неужто меня бросишь?
Лешка молчал. Наташа тихо плакала. Лешка взял гармошку, заиграл под сурдинку и начал выводить:
Заберут меня в солдаты, а жену мою куды?Середи поля колодец, головой ее туды!
Глава десятая
1Утром, уладив домашние дела, Петр Иванович поехал в Каменку.
Буйно жила в те дни «ставка» Антонова!
Каменка — богатое село, затерянное в тамбовской глуши, лощины и перелески окружают ее; буераки, один другого глубже, один другого страшней, сетью опутывали округу; новому человеку и с картой в руках трудно пробраться сквозь эти укрепления, воздвигнутые природой.
