Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый
— Вы это сами пережили?
— Соль не в том, — ответил Коростылев обыденным голосом, словно очнулся от сна.
— А вы философ.
— Да, имею такое пристрастие. Говорят, Германия — родина философов, но фашисты начисто их вытоптали. — Коростылев опять хотел найти шутливый тон, видимо, досадовал на то, что неожиданно открылся Ержану.
— Давай-ка за работу, — сказал он.
Было неловко стоять возле работающих людей и ничего не делать. Ержан собрался уходить. Кулянда навязалась в попутчицы — ей будто бы нужно в четвертую роту, отнести пакеты. Ержан казнился: надо ж было ему сюда прийти, все равно попусту. И люди, пожалуй, догадываются!
Уже было совсем темно. Приподнимая край ночи, на горизонте помигивали артиллерийские вспышки. Звук канонады доносился сюда легко, как-то обессиленно. Война, объевшись за день человеческим мясом, надвигалась медленно, постанывая, как настоящий обжора. Слова Коростылева стояли у Ержана в ушах. Можно ли было думать, что в этом неповоротливом, грубом на вид человеке столько нежности? Его первые слова о труде и хлебе ошеломили Ержана, оскорбили в нем человеческое достоинство.
Но спустя минуту Коростылев заговорил по-другому. Может быть, в иное время его внезапная исповедь не тронула бы Ержана, даже показалась бы дикой. Но здесь, на фронте, души людей подобны струнам на сыгранных инструментах, они настроены на один лад — стоит зазвучать одной струне, как вторят другие. Коростылев высказал то, что уже давно тревожило Ержана. Потребность любви, раз проснувшись, росла по мере приближения к фронту. Воображение его работало. Чем чаще он видел Раушан и чем упорней о ней думал, тем выше она поднималась в его глазах. Как удержать ее, как приблизиться к ней? Если бы они могли тесно взяться за руки — что им война, сполохами озаряющая ночное небо? Они не отдали бы друг друга смерти.
Ержан шел, спотыкаясь в темноте, и Кулянда следовала за ним, как тень.
— А хорошо дядя Ваня говорил, — промолвила она, догоняя Ержана. И повторила шепотом: — Очень, очень хорошо говорил.
— Да, это верно.
Дальше шли в молчании. Возле окопа Кулянда задержала Ержана за руку. Лицо девушки в темноте смутно белело, туманилось, ускользало. Сейчас она казалась красивей. Ее чуть раскосые глаза остановились на Ержане, и ему почудилось, что это Раушан смотрит на него.
— Ержан, — проговорила Кулянда дрогнувшим голосом. Она положила руку ему на плечо и снова убрала, потом схватила за край рукава. — Ержан... береги себя... и помни — я всегда с тобой.
Ержан осторожно погладил ее по плечу.
— Спасибо, Кулянда! И ты береги себя...
II
Купцианов размышлял: «Что такое смерть? Это превращение человека в ничто. Конец, так сказать, жизненного пути. Человек любит завершение, окончание любого дела. Только одного он не любит: завершения жизни. Религиозные люди веруют в бессмертие души. Их, вероятно, не должна страшить смерть, ибо они уверены, что в потустороннем мире их ждет блаженство. Однако они тоже боятся смерти. Почему так? Что касается меня, то я убежденный атеист, и мой страх исчезнуть навеки вполне обоснован!»
На этом мысли Купцианова оборвались, и он огляделся. Крестьянская изба с низким потолком. Тишина. Маленькая лампа, питающаяся от батареи, освещает только середину комнаты. Темнота отступила в углы. Ближе к двери, подвязав трубку к ушам, дремлет солдат-телефонист.
Купцианов отхлебнул из чашки остывший чай и снова вернулся к своим размышлениям.
«О чем, интересно знать, думает этот солдат?» Припомнилось прошлое, случай из далекого детства. На улице, по которой он каждый день ходил в гимназию, всегда стоял нищий. Протянув руку, старик нудно и жалобно тянул: «Подайте, Христа ради». По наказу матери, Вениамин каждый раз бросал ему медную копейку и бежал дальше. Его отталкивал дурной запах, исходивший от нищего. Этот запах бил в ноздри. Но пройти мимо Вениамин не решался, потому что дал слово подавать нищему милостыню.
Однажды, разозлясь, он спросил старика: «И зачем ты только живешь на свете?» — «А затем, барчук, что никому помирать не хочется», — ответил старик.
Нищий был прав. Никто не хочет умирать. Простейшая истина. Но вот история знает случаи, когда солдаты, спасая своих командиров, подставляли грудь под штык. Что это такое? Аффект? Помрачение разума? Или что-нибудь иное, что еще не поддается объяснению.
Откинувшись к стенке, Купцианов старался представить себя на месте такого солдата, понять, что побуждает его жертвовать своей жизнью, — и не мог. Это было для него загадкой. Тогда он бросил думать о солдате и стал смотреть на Уали. Подсев ближе к лампе, Уали писал письмо. «Конечно, жене пишет, — думал Купцианов и тут же стал строить догадки. — Пишет жене, но все его помыслы здесь, на передовой. Что его заботит? Главная забота: как уцелеть в этом аду, как сохранить собственную жизнь? Письмо на родину — это одно из проявлений надежды. Надежды на то, что он уцелеет».
Минувший день прошел в заботах. По карте нетрудно было определить место каждому подразделению, наметить огневые позиции для артиллеристов. Но осуществить все это — дело сложное. Пришлось приложить много энергии. Его озадачил и рассердил командир третьего батальона, широколицый казах Конысбаев, обычно не произносивший других слов, кроме «есть», «будет сделано». Вдруг он вступил в пререкания. Эпизод этот скоро забылся. Купцианова взбесил Мурат Арыстанов, который, не возражая, но с легким пренебрежением выслушал его приказ, а сделал все по-своему. Это надолго выбило Купцианова из колеи.
Подумать только! В план обороны Купцианов вложил все свои знания. Он тщательно обдумал его. Склонясь над картой, он прочертил безупречно изящную линию укреплений. Но и на этом он не остановился.
Обдумал еще раз и внес такие же безупречно изящные поправки. Теперь, даже с закрытыми глазами, Купцианов видел линию, нанесенную на карту красным карандашом, все ее извилинки и закругления. Это была «благородная линия».
Выехав на фронт, Купцианов убедился, что в основном линия укреплений сохраняет рисунок его карандаша на карте. Командир полка Егоров высказал кое-какие свои соображения, но даже этим соображениям Купцианов смог вежливо и почтительно возразить, и командир полка согласился с ним. Купцианов не посчитал за труд явиться и к начальнику штаба дивизии, получил его одобрение. Это было полезно и потому, что, улучив момент, он сумел намекнуть начальнику штаба на свое непосредственное авторство в разработке плана.
Вениамин Петрович Купцианов никогда не лукавил с собой. Он не скрывал от себя своего честолюбия. Пятнадцать лет его жгло стремление выдвинуться, прославиться, добиться самых высоких чинов и званий. Он с блеском окончил училище. Ему казалось: звезда его славы сверкает совсем близко. В революционной стране нетрудно выдвинуться молодому таланту — были бы желание и целеустремленность.
Но шло время, а Купцианов, несмотря на желание и целеустремленность, очень медленно поднимался со ступеньки на ступеньку. Звезда славы не только не приближалась, но затуманивалась. Догорал костер мечтаний, угли подергивались пеплом. Иногда Купцианов с ужасом замечал, что воля его сдала и его затягивает житейская тина.
Ветер войны раздул угли костра, они готовы были снова вспыхнуть. В Купцианове проснулся было задор. Он решил в первом же бою показать свой военный талант и этим теперь жил. Он стряхнул с себя апатию, юношеская энергия вернулась к нему. Пусть узнают его настоящую цену! В таком настроении он работал над планом обороны. Диспозиция преследовала одну цель: остановить врага с наименьшими потерями в людях. В наступательной мощи противника Купцианов не сомневался. Больше того, он в душе был убежден, что на этом рубеже противника не удержать. Какой отсюда вывод? Надо крепко думать об отступлении — об отступлении с наименьшими потерями.
Рассуждая так, Купцианов удачно, как ему казалось, использовал густо сплетенный, местами перемежающийся мелким кустарником лес. Он решил укрепить батальоны спиной к лесу, а на равнине и холмах разбить артиллерийскую позицию. Таким образом, фронт полка полностью прикрывался артиллерией. Купцианов вычертил направление огня. Все было предусмотрено и тщательно рассчитано.
А что сделал Мурат? Он значительно выдвинул свой батальон и этим поломал всю линию. Своими укреплениями он охватил противоположный склон холма, расположенного в четырехстах метрах от опушки. Не довольствуясь этим, Мурат выдвинул вперед орудия, бывшие в его распоряжении.
Купцианов еще раз выехал на позицию. Произошло новое столкновение с Арыстановым, на этот раз крупное. Захлебываясь от злобы и через силу сдерживая себя, Купцианов повернулся к Мурату. Он сказал с уничтожающей иронией:
— Полагаю, вы имеете понятие о топографии, капитан?
Раскрыв планшетку, Купцианов показал на карту:
— Смотрите, линия обороны указана очень четко.
