Алексей Горбачев - Сельская учительница
«Ну что ж, если у меня пока не получается с классным руководством, сама виновата, не умею, значит, нужно отказаться и хорошенько поучиться у других», — наконец-то решилась она и стала ждать директора с последнего урока.
Как только он вошел и через учительскую направился к себе в кабинет, Валентина обратилась к нему:
— Николай Сергеевич, разрешите к вам зайти.
— Пожалуйста, буду рад…
«Не очень-то вы обрадуетесь, и улыбаетесь напрасно», — взгрустнула она и в кабинете сказала:
— Прошу освободить меня от классного руководства. Сами видите — не справляюсь я.
Директор зашагал по кабинету, потом сел за стол, повертел в руках линейку, не зная, что ответить учительнице.
— Я ожидал такой просьбы, — грустно заговорил он. — И все-таки надеялся, что вы не придете с этим… А вы пришли. Ладно, освобожу. Я думал — вы сильней. Извините, ошибся.
Он думал, что она сильней? Ну что же, прежде и она так думала. Да, видно, тоже ошиблась, переоценила себя. Но почему директор легко согласился? Почему даже не попытался отговорить? Это задело, обидело ее.
Дома Валентине плохо работалось. На столе, как всегда, лежали тетради, но проверять их не хотелось. Вспомнив, что Лиля привезла много новой литературы, она отправилась в библиотеку. Лиля была занята читателями, она кивнула на угол, где штабельками лежали, еще не разложенные по полкам книги, — смотри, мол, выбирай.
Почти невидящими глазами Валентина смотрела на книжные обложки и думала, думала о директоре, о десятом классе. Иногда появлялась мысль завтра опять пойти к Николаю Сергеевичу и попросить: не освобождайте, я еще попробую, может быть, справлюсь…
«Ты уже не девчонка, — упрекнула себя Валентина. — Решила, стой на своем».
Она выбрала книгу и пошла домой. Все-таки тетради проверять нужно.
— Добрый вечер, Валентина Петровна.
Она подняла глаза и увидела Сашу Голованова.
— Ой, как вы меня напугали. Здравствуйте.
— Як вам специально заходил, а у вас в окнах темно.
— Как видите — гуляю, думаю.
— Не о своих ли десятиклассниках?
— И о них тоже.
— Какое совпадение. И ребята о вас думают! — с непонятным раздражением бросил он. — Могу выдать вам их тайну.
— Тайны положено хранить.
— Глупая тайна, — повысил голос Голованов. — Взрослые люди, а ведут себя по-детски. Знаете, чего они хотят? Ждут, когда вы сами откажетесь от них, когда классным руководителем назначат к ним Василия Васильевича.
Валентина пораженно ахнула, услышав такое.
— Все дело рук Пеговой и Быстрова. Назначить бы комсомольское собрание да всыпать им по строгачу, чтоб знали.
— Нет, нет, — возразила Валентина, — комсомольское собрание ничего не даст. Насильно мил не будешь…
— Да чепуха все это! Они учиться должны, а не устраивать всякие глупые демонстрации. — Саша Голованов помолчал немного, потом тихо сообщил: — Между собой они называют вас «ВэПэ».
— Что это значит? А, понимаю — мои инициалы, Валентина Петровна, — догадалась она.
— Нет, на их языке это означает «весьма правильная».
«Вот и меня кличкой наградили», — с горечью подумала Валентина. Ей неловко было выспрашивать, но велик был соблазн, хотелось узнать, что еще говорят о ней бунтари-десятиклассники. Будто разгадав ее желание, Саша Голованов продолжал:
— Они убеждены, будто вы можете изрекать только всем известные истины и не способны произносить живые, человеческие слова. Я им доказывал, что это не так, что вы совсем другая.
— К сожалению, так, Саша, — удрученно призналась Валентина. — Спасибо, я, кажется, начинаю понимать. До свидания.
— Погодите, Валентина Петровна…
— Что еще?
— Вечер хороший…
— Наоборот, холодно, темно, к тому же поздно и тетради ждут.
— Если тетради, другое дело. До свидания, — грустно сказал он.
Валентина вошла в избу, зажгла свет, не снимая пальто, стояла задумчивая посреди комнаты. На душе было тоскливо.
«ВП — весьма правильная… ВП — весьма правильная», — оскорбительно звучало в ушах.
Но почему ее так называют ребята? Почему? Она как бы со стороны внимательно оглянула себя, припомнив беседы свои в классе, и вдруг стыдливая горечь охватила сердце. А ведь ребята правы, да, да, правы, она говорила им прописные истины: государство заботится… государство надеется… вести себя нужно хорошо… комсомольцы должны служить примером…
И чего ты убиваешься? Ребята ждали твоего отказа, ты отказалась, вы квиты, обе стороны получили свое и довольны… В десятый класс явится Василий Васильевич, и все пойдет по-другому. Василий Васильевич найдет с ними общий язык… Он-то найдет, а почему ты не нашла?
Да не нашла потому, что они этого не хотели и все делали назло! Шумели, плохо вели себя на уроках, прикидывались незнайками, особенно троица — Аня Пегова, Люся Иващенко и Федор Быстров. Чуть что и слышится въедливый быстровский голосок: «Валентина Петровна, объясните, пожалуйста, что значит забота государства»… Она тряхнула головой, бросилась к выключателю, потушила свет и выскочила на улицу.
У Дома культуры большой, похожий на жестяное ведро, репродуктор пел высоким женским голосом:
Вся от солнца золота-а-аяТы на лодочке-е плы-вешь.
Валентина бежала. У директорского дома остановилась, тяжело дыша. Подумала: «Удобно ли заходить к Николаю Сергеевичу? Можно подождать до завтра».
«Завтра будет поздно. Иди», — подтолкнул ее кто-то.
Постучала в дверь.
Ей отворил русоголовый мальчик, сын директора.
— Вы к кому? К папе или маме? — спросил он.
— К папе.
Директор удивленно взглянул на нежданную гостью. На его лице промелькнула тревога — не случилось ли что в школе?
— Я к вам, Николай Сергеевич, — торопливо сказала Валентина.
— Пожалуйста, пожалуйста. Миша, — обратился он к сыну-первокласснику, — иди-ка ты, друг мой, в постельку. Давно пора. Это мы, сынок, без мамы засиделись.
Мальчик покорно ушел.
— Николай Сергеевич, я пришла к вам, пришла… — смущенно начала Валентина, не зная, как и что говорить, и вдруг почти крикнула: — Не надо освобождать меня от классного руководства! Прошу…
Директор улыбнулся.
— Согласен, Валентина Петровна, — обрадованно сказал он. — Завтра я специально хотел поговорить с вами об этом. Но теперь вопрос исчерпан! Вы, наверно, удивились, что я днем не стал отговаривать вас? Знаю, знало, удивились, обиделись даже. Мне хотелось, чтобы вы сами подумали, взвесили.
— Спасибо, Николай Сергеевич, до свидания.
— Э нет, у нас так гостей не отпускают. Раздевайтесь, Валентина Петровна. Давайте-ка я за вами по-стариковски поухаживаю.
Помогая девушке снять пальто, Николай Сергеевич заглянул ей в лицо и снова увидел в ее черных глазах что-то необъяснимо знакомое.
— Садитесь, Валентина Петровна, сейчас директор будет угощать учительницу.
— Нет, нет, я сыта, честное слово, сыта.
— От чая грех отказываться.
Пока Николай Сергеевич готовил чай, Валентина осматривала большую, в три окна, комнату. Здесь стояли книжные шкафы, высокая крашеная тумбочка с радиолой «Урал», мягкий диван, два стола — маленький письменный, на котором аккуратной стопкой лежали учебники по истории, и квадратный раздвижной, окруженный стульями. На стене она увидела увеличенную фотографию Николая Сергеевича в красноармейской форме, рядом портрет его жены, Марии Михайловны, колхозного зоотехника.
— Тесновато живем? Да, Валентина Петровна, тесновато, — говорил Николай Сергеевич, ставя на стол чайник и посуду. — Стариковские сельские хаты нам уже не подходят, потому что и новую мебель хочется втиснуть сюда, и радиоприемник, и библиотеку, а там скоро телевизор понадобится. Особенно, как видите, книгам тесно.
За чаем он спросил, почему Валентина Петровна пришла к нему с другой просьбой — не освобождать ее от классного руководства. Она откровенно рассказала о «тайном заговоре» десятиклассников.
— Ишь какие конспираторы! — без удивления воскликнул директор. — Ничего, ничего, Валентина Петровна, — шутливо продолжал он, — если известен замысел противника, его легче победить. И как вам удалось выведать их тайну?
— Саша Голованов помог.
— Саша Голованов? — директор обеспокоенно посмотрел на гостью. В Михайловке уже поговаривали о том, что Голованова все чаще видят с учительницей. Это встревожило Николая Сергеевича, потому что всем известно: Марфа Степановна с дочерью имели самые серьезные виды на парня и подумывали о скорой свадьбе.
Не замечая тревоги директора, Валентина добавила:
— У него большая дружба с десятиклассниками, Голованов у них был когда-то вожатым.
— Да, да, правильно, все правильно, Валентина Петровна, — подтвердил Николай Сергеевич. — Теперь давайте подумаем, как вести себя в классе. Во-первых, не подавайте вида, что вы знаете о «заговоре», и ведите себя так, будто ничего не случилось. И не думайте, что весь класс настроен против. Присмотритесь к каждому, создайте актив. И вот еще что. Пожалуйста, не считайте Аню Пегову, Люсю Иващенко, Федора Быстрова плохими. Они отличные ребята. Вы потом убедитесь в этом. А самое главное впереди — не сердитесь на них, не мстите. Что греха таить, бывают горе-учителя, у которых вспыхивает нелюбовь к кому-нибудь из учеников. Мы должны любить всех — и хороших, и плохих. Плохих даже больше, чтобы помочь им своей любовью. Ну, а на велосипеде можно обгонять. Обгоняйте, пусть они ноготки погрызут от зависти, — смеялся он. — Уже вся Михайловка знает о вашем состязании. И хорошо!