Сергей Лисицкий - Этажи села Починки
— Ну, ладно, кулики болотные, — примирительно произнес Федор. — Вот Степка Сыч и тот куда-то упорхнул. Что ж, такова нынче жизнь кулика.
— Упорхнул — это да, только вопрос в том: куда? — загадочно улыбаясь, сказал Василий и, ни к кому не обращаясь, бросил: — Пора закруглять, что ли?
— Все… Закончили, — отозвался Митрий, складывая в ящик инструмент.
— Собирайся, Митя, разговор есть серьезный, — пообещал Федор, поглядывая в сторону Василия, который не торопился, но тоже собирался уходить.
Митрий переоделся. Снял спецовку и надел свою неизменную телогрейку, надвинул на лоб шапку.
— До завтра.
— Всего, — отозвался Василий.
— Сурьезное дело есть, — сообщил Федор Митрию на ухо, когда они вышли на улицу.
Он оглянулся назад и, убедившись, что никого поблизости нет, заговорщицки продолжал:
— Работенка вот такая подворачивается, — Федор провел ребром ладони по горлу, — смена от и до, зарплата, в течение года — квартира. Кадровик мне знакомый. Во малый! Я когда сказал, что ты механизатор широкого профиля — он сразу двумя руками уцепился: давай, говорит, мне этого человека, приводи хоть сегодня… Им такие люди во — нужны.
Лыков вынул из кармана вчетверо сложенный клетчатый платок, поднес его к носу.
Митрий шагал рядом, сердце его почему-то учащенно билось. Он замечал, что последнее время, стоило лишь заговорить об этом переезде — у него отчего-то билось учащенно сердце. На душе у него было как-то и тревожно и радостно, и ему не хотелось, чтобы Федор обо всем, о чем он хочет сказать, — выговорился бы сразу, сейчас. Он не представлял, не мыслил, чтобы о таком важном, серьезном для него деле говорилось на ходу, мельком, поэтому и попросил друга:
— Сейчас придем ко мне и обо всем поговорим, ладно?
— Давай, давай…
И они быстрее зашагали ко двору Смириных.
Дома никого не оказалось, что Митрия обрадовало. Ему хотелось обо всем поговорить наедине, чтобы никто не мешал. А оно так все и складывалось. Марина, видимо, еще не возвращалась с работы, ребятишки где-нибудь играли.
— Ну, говори, — бросил Митрий, когда они разделись и сели рядом на диван.
— Вот я и говорю, — начал прерванный разговор Лыков, — работка что надо.
— Где это? — перебил его Митрий.
— У нас, на карьере. — Федор сказал это таким тоном, как будто он с первых дней работал на карьере, тогда как он только думал переходить туда и еще неизвестно, перейдет ли.
«У нас, на карьере», — повторил про себя Митрий.
— И что я смогу там делать?
Федор оживился.
— Обо всем мы договоримся в кадрах. Люди там нужны — во!.. Тем более такие… Что делать, говоришь. Хочешь на МАЗе, хочешь — на КрАЗе, на экскаваторе, в отделе механика… Что ты?.. Петр Петрович сказал, чтобы я тебя завтра же привел.
— Какой Петр Петрович?
— Какой, какой! В кадрах который.
— А в совхозе как же? Работа…
— Работа, — передразнил Федор. — Работа не медведь, в лес не уйдет.
Вошла Марина возбужденная, сияющая, с хозяйственной сумкой в руках. Видимо, заходила по пути в сельмаг.
Митрий незаметно толкнул Федора ногой, жестом руки дал понять, чтобы не говорить о деле. Ему надоели подковырки жены, и он не хотел вести эти разговоры при ней. Вот когда все решится — тогда можно ей объяснить, сказать: все, мол, договорено, улажено, собирайся, хозяйка.
Он тут же ловко перевел разговор на другое.
— Стало быть, ты говоришь, резину достать можно?
— Будет сделано, — поддержал Митрия Лыков.
— Опять со своими колесами, — отозвалась Марина, заглядывая в горенку и здороваясь с гостем.
— Что-то ты, Федя, редко к нам заглядываешь?
— Дела.
— Ладно тебе, дай нам поговорить спокойно.
— Да говорите, а то я вам не даю, что ли? — Марина смерила недовольным взглядом мужа с ног до головы.
Федор посидел у Смириных недолго. Он рассказал о том, что думает перебираться из Петровска на карьер. Что работу там ему обещают перспективную и квартиру настоящую городскую можно со временем получить. Как всегда, он не мог, чтобы не преувеличить. Смирины знали эту слабость соседа и только улыбались, стараясь скрыть улыбки от Федора.
— Знаешь, — рассказывал Федор о начальнике кадров, — вхожу я к нему в кабинет. То да се, разговоры. Он посмотрел мои бумаги. Все, говорит, в порядке. Вот образованьице, молодой человек, говорит, у вас не того. На первых порах — пройдет, а там давай в институт. У нас, на карьере филиал института открывается. В первую очередь своих рабочих будем направлять. Я даже вспотел. Хорошо, говорю, согласен.
— Как же в институт, когда у тебя только восьмилетка? Да и возраст… — поставил под сомнение такую постановку вопроса Митрий.
Федор, не моргнув глазом, ответил:
— Институт такой, на правах техникума.
— Что ж это за институт? — удивился Митрий. — Если б наоборот — и то понятней было бы.
— Вот такой институт, такой, — подтвердил Федор. — Вы, товарищ Лыков, готовьтесь в институт. Так Петр Петрович и сказал.
Марина ушла за занавеску, она еле сдерживалась от смеха. — Мне пора, — поднялся Федор, подмигивая Смирину: пойдем, мол, проводишь, там и договорим обо всем. — Надо заглянуть на свое подворье и домой еще поспеть.
Митрий засобирался: гостя надо ведь проводить.
Когда только вышли за порог, Федор, кинув беглый взгляд на окно, спросил:
— Ты это чего темнишь?
— Не хочу этих разговоров при ней.
— Ну ладно, ты согласен?
Митрий замялся.
— Вот… О нем думаешь, хлопочешь, а он… — Глаза Федора похолодели, сузились. Еле заметная искра пробивалась сквозь эту холодность. — Тоже мне, Мичурин. Ладно, послезавтра я приеду за кадками — зайду. Два дня тебе на размышление. Давай…
Проводив гостя, Митрий не торопился в дом. Ему хотелось сосредоточиться, подумать обо всем наедине. Он прошел во двор к большому сараю, поправил на ходу кривую лесину-горбыль, что лежала почему-то чуть не поперек дороги, плотнее прикрыл дверь заднего отсека сарая, где были сложены дрова и уголь. А сам все думал и думал.
С одной стороны выходило — надо ехать. Работа, квартира со временем, конечно, как-никак город, а тут еще с Грызловым не поладил, разве это дело. А с другой — уедешь, тот же колодец теще не сделаешь. Куда там до колодца! Вот разговоров-то будет. И перед Мариной как-то неловко. Да что перед Мариной — перед людьми и, прежде всего, перед собой… Митрию вспомнилась почему-то Наталья. Давно не видел ее.
«Что же ответить Федору?!» — мысленно задавал он сам себе вопрос, задавал и не находил ответа.
17
С приходом весны, когда снег с земли сошел как-то незаметно быстро, наступило такое потепление, что хоть выезжай в поле. Запахло талой землей, но по утрам еще слегка морозило. В такие дни, тихие и ясные, когда воздух словно наполнялся духом обновленной весенней земли, — была какая-то особая слышимость. По утрам можно было различать далекие голоса дорожных строителей, гул машин. А когда поднималось солнце и освещало далекий высокий правый берег Дона, с бугра, что у Климцова поля, можно было видеть белеющие меловые отроги, что тянулись цепью до самого Белогорья.
Отсюда, с починковского быка, как называют этот бугор, в хорошую погоду можно было видеть часовню, что стояла по ту сторону Петровска, у берега Дона, хотя самого города, лежащего в громадном блюдце-котловане, не было видно. Иное дело сейчас. Теперь отсюда можно разглядеть не только городскую часовню, но и новые дома микрорайона, высыпавшие на взгорье по бокам дороги, что ведет от города к Починкам.
Получалось, что город как бы шагнул навстречу селу, стал ближе. Так оно и было. Микрорайон растянулся более чем на два километра в сторону Починок, и расстояние между ними сократилось. Теперь было не двенадцать, а менее десяти километров…
Однажды утром починковцы увидели на дороге двоих незнакомых мужчин: одного с прибором, похожим на старинный фотоаппарат, а другого с большим аршином в руках. Те деловито мерили ногами дорогу, вбивали колышки, прицеливались куда-то с установленного прямо на дороге треножника.
Тут же пошел слух: карьер будет вести асфальтированную дорогу из Петровска через Починки на Коврево и дальше до самого Бутова, до железнодорожной станции.
И точно: через месяц-другой появились МАЗы, самосвалы, скреперы, бульдозеры. И откуда их только взялось столько! Дорога покрылась кучами камня и щебенки. Сверкающие на солнце зубья ковшов вгрызались в плотный грунт, машины рыли и расширяли кюветы, сгребали землю, с утра до вечера утюжили старый грейдер-большак. На обочинах дороги дымились и едко чадили котлы с гудроном. Никогда еще Починки не видели такого скопления машин и людей.
Дорога, синеющая от черноты гудрона, широкой лентой тянулась все ближе к Починкам, росла на глазах.
