Владимир Корчагин - Путь к перевалу
8. ОСЕННИЙ БАЛ
В кабинете Леонида Ивановича Грекова собрался обычный кружок «старейшин» факультета. Кроме хозяина кабинета и его старинного друга Модеста Петровича Бенецианова, здесь были профессор Ростов, Борис Степанович Егоров и заведующий кафедрой палеонтологии профессор Кравец.
Собираться так вот, в тесном профессорском кругу, стало для них старой незыблемой традицией, и на геофаке давно уже поговаривали о «негласном Совете факультета». Так оно, пожалуй, и было. Здесь, в кабинете Грекова, по сути дела заранее вырабатывалась единая точка зрения по всем вопросам, какие ставились на Ученом совете, совещаниях заведующих кафедрами и даже в ректорате. Не обходилось, конечно, без споров. Случались порой и серьезные перепалки. Но об этом не знал никто. За пределами кабинета «Совет» всегда выступал единым фронтом, и не было еще случая, чтобы его мнение не становилось мнением факультета.
Впрочем, речь шла здесь не только о деловых вопросах. Старым профессорам было что вспомнить, о чем поразмыслить и поспорить. А сегодня, к тому же, пришла приятная новость: только что ударил нефтяной фонтан на площади, разбуривания которой факультет добивался уже многие годы.
— Н-да, хотел бы я послушать, что сейчас говорят в тресте да и в институте тоже, — поглаживал усы Бенецианов.
— Трестовские полевики, положим, прежде нас высказались в пользу этой структуры, — заметил Греков.
— Полевики? Так разве они делают погоду, Леонид Иванович! — Кравец снял пенсне и устало потер переносицу. — Не-е-ет, если бы не последняя статья Глеба Максимилиановича…
— Не только моя, — возразил Ростов. — Леонид Иванович тоже не раз писал об этом. Да и вы, Эдуард Павлович, в последнем сборнике…
— Одним словом, это месторождение наше, — заключил Бенецианов. — Результат нашей работы. А вчера я получил приказ министра, в котором отмечается работа и наших выпускников.
— Хорошие известия, — протянул окающим говорком старик Егоров. — Растет наша школа…
— Как ни хоронил ее Воронов! — подхватил Бенецианов.
— Опять Воронов, — развел руками Ростов. — Что-то в последнее время я только о нем и слышу. Чем он вас так тревожит? В конце концов, пусть занимается своими идеями.
— Идеи были и будут, Глеб Максимилианович. А стране сейчас необходима нефть, нужна руда, нужны кадры опытных специалистов. А Воронов начинает уже мешать нам в решении этих задач. Ему нет дела до успехов нашей школе…
— Но кроме успехов есть и недостатки, — осторожно заметил Греков.
— Тут нам Воронов не поможет! — возразил Бенецианов. — А вреда от него хоть отбавляй.
— Да в чем все-таки вред? — пожал плечами Егоров.
— Как в чем? Его увлечения модными методами только уводят молодежь от дела, вносят анархию в научную и учебную работу факультета…
— Наконец, он просто подрывает наш авторитет! — подхватил Кравец.
— Ну, это, положим… — нахмурился Греков.
— Я не имел в виду лично вас, Леонид Иванович, — поспешил поправиться Кравец.
— Но мешает он всем нам! — решительно заявил Бенецианов. — И я считаю, что дальше так продолжаться не может. Всему есть предел. Так ведь Леонид Иванович?..
Греков не спеша закурил, придвинул пепельницу:
— Я уже говорил, что не разделяю крайностей Воронова и не сторонник некоторых его педагогических приемов. Но… Пожалуй, кое над чем из его идей можно задуматься.
— А если эти самые идеи мешают работе всего коллектива? Если они подрывают наши собственные взгляды?
— Ну, свои-то позиции мы всегда сумеем отстоять.
— Вот именно! И пора бы это делать уже не только в научных дискуссиях…
В дверь постучались, и в кабинет вошел Чепков. Все сразу замолчали.
— Я, кажется, помешал вам, — сказал он с порога. — Мне вот к Модесту Петровичу, по небольшому вопросу. Простите, пожалуйста…
Однако никто не повернул к нему головы. А Бенецианов, посмотрев на часы, ответил:
— Через полчаса я буду у себя.
Выйдя из кабинета, Чепков осторожно прикрыл дверь и зло сощурил глаза: «Аристократы! Но подождите! Недолго осталось вам чваниться. Воронов вас раздавит! Определенно! И тогда… Тогда видно будет. А сейчас — работать и работать! Заканчивать диссертацию. Во что бы то ни стало!»
***К концу второй недели Люся вполне освоилась с новой университетской обстановкой. Ее не смущала больше веселая толкотня на вешалках и в буфетах. Привычным стал говор, от которого гудели в перерывах огромные вестибюли факультета. Она знала уже всех преподавателей, могла найти любую аудиторию, было у нее и свое любимое место в читальном зале.
Только вот ее группа до сих пор оставалась почему-то чужой и непонятной. Ребята словно сторонились Люси. А ведь между собой все они держались так, будто знали друг друга давным-давно. В перерывах дурачились, подтрунивали друг над другом. На лекциях перешептывались, после занятий договаривались где-то встретиться, куда-то пойти. А Люся все время оставалась одна. Для нее никто не занимал места, никто не интересовался ее делами, никто не посвящал в свои планы
Даже Саша Степанов стал будто избегать ее. Впрочем, в последнее время с ним вообще происходит что-то непонятное. После недавнего вечера встречи, с которого Люся ушла, оставив их вдвоем с Наташей, он стал каким-то замкнутым, молчаливым, с Наташей, кажется, даже не разговаривает. А та и вовсе косится на нее.
Словом, с группой она не сошлась. Вот и сейчас кончается последняя лекция, и ей снова придется идти одной. Люся вздохнула и, собрав тетради, начала укладывать их в сумочку.
Однако не успел отзвенеть звонок, как поднялся Витя Беленький и громко, стараясь перекричать начавшийся в аудитории шум, объявил:
— Никто не уходите! Сейчас комсомольское собрание! Слышите? — и, видя. что некоторые ребята торопятся пробиться к двери, добавил: — Открытое! Так что всех касается.
— Ну, вот еще! — послышался бас Коли Краева. — Пора в столовку!
— Ничего, не умрешь! — ответил Витя. — Проходите все в тридцатую. Там сейчас свободно.
Все повалили к дверям. А через несколько минут, когда Люся устроилась в укромном уголке, подальше от кафедры, к ней подошел Валерий.
— К вам можно? — спросил он.
— Пожалуйста.
— Скоро полмесяца, как вошли вы, так сказать, в нашу семью, — заговорил Валерий почему-то шепотом, — и тем не менее никто не знает даже вашего имени.
— Меня зовут Люся.
— Очень приятно! Валерий Ларин, — чуть привстал он и снова зашептал: —В нашей группе, Люся, народ не очень уж интересный. И для меня было приятной неожиданностью появление такой интеллигентной девушки…
— Мне не кажется, что ребята у нас неинтересные, — возразила Люся.
— Ну что вы! Поверьте, я изучил эту группу хорошо. Да сейчас вы сами убедитесь. Возьмите хоть Беленького. Разве это организатор? Вы только послушайте!
Люся посмотрела на Витю.
— Ребята! — надрывался тот у кафедры. — Ну, хватит, в конце концов, галдеть! Пора начинать.
— Так начинай! — крикнул кто-то с места. — Чего тянуть!
— Вот я и говорю, — забубнил Витя бесцветным, деревянным голосом. — Комсомольское собрание одиннадцатой группы считаю открытым. На повестке дня… Да, — спохватился он, — может, сначала президиум изберем?
— Какой еще президиум! — послышались голоса. — Давай ближе к делу!
— Ну, хорошо. Значит, на повестке дня у нас один вопрос: положение с математикой. Давай, Степанов! По твоему предложению собрались.
Саша встал с места:
— Чего же тут говорить? И так все ясно. Плохо с математикой. Если дальше так пойдет, ничего знать не будем.
— А тебе что, больше всех знать надо? — вмешался Краев. — Не первый год Цой читает. В прошлом году ни одного завала не было.
— Что толку в этих цоевских четверках? Математику-то знать не будем…
— А на черта сдалась она нам! — не отступал Краев.
Саша вспыхнул:
— Да сейчас без математики шагу не сделаешь! И в геологии! Поэтому я предлагаю просить учебную часть исправить положение…
— И дать Степанову медаль за спасение утопающих, — сказал Жорик.
— Или заставить его самого читать математику, — добавил Краев.
— Беленький! Веди собрание! — крикнул Иван.
— Да, товарищи, — заторопился Витя, — надо же по порядку. Вот кончит Степанов, тогда выступите. Продолжай, Степанов!
— А я кончил, — ответил Саша и сел на место.
Витя поднялся.
— Ну, значит, продолжим. Доклад окончен. Приступаем к прениям. Давай, Краев!
— А мне говорить не о чем!
— Тогда кто же? Славин и Войцеховский, чего вы там шепчетесь? Выступайте!
— Да мы согласны, — ответил Войцеховский, лучший спортсмен группы и первый рекордсмен по пропускам занятий.
— С чем согласны?
